Между двумя мирами

Глава 1

Прочитав очередной протокол допроса, я бросил лист на стол, откуда его тут же забрал Ушаков и весьма педантично подколол в папке к остальным протоколам, которые он подавал мне строго по порядку. Хотя порядок этот был известен ему одному, мне же было все равно, в какой последовательности читать откровения, добытые мастерами Тайной канцелярии. Они умели такие тайные помыслы добыть, что иные исповедники свои требники бы изгрызли от зависти, если бы узнали.

Еще раз посмотрев на папку, я не удержался и усмехнулся. Это было предсказуемо, то, что Ушаков начнет модернизировать свои любимые папки, доводя их постепенно до совершенства. Как нетрудно было предположить, что и Юдин станет вовсю экспериментировать, только не с папками, а с бумагой, с помощью химиков моей экспериментальной мануфактуры, стараясь добиться самого различного качества, чтобы получить на выходе продукт, которого при тех же затратах будет много, потому что от этого напрямую зависело количество листов в его детище, а также размер тиража, который, если честно, уже пора было увеличивать. Особенно, если учитывать популярность первой Российской газеты за рубежом. Так получилось, что я постоянно забывал о повышение тиража — я не могу помнить абсолютно все, а беспокоить меня насчет таких мелочей пока не решались, списывая мою забывчивость на потребность в экономии, хотя газета уже давно перешла на самоокупаемость и вот-вот начнет приносить прибыль. Репнин исправно притаскивал образцы того, что у них в итоге получилось, я кивал, показывая, что все прекрасно, и благополучно забывал, зачем Юдин так изгаляется. Сделано было предостаточно, вот только до готовых изделий пока не додумались. Но я считаю, что это только дело времени, когда до них, наконец-то, дойдет, что можно сразу соединить несколько листов не самого высокого качества, но и не задействованных в создании газеты, скрепив их чем угодно, и получить самую обычную тетрадь, весьма удобную для ведения записей повседневных. Ну а там и до ручки недалеко, которой можно писать хоть на ходу, не таская с собой чернильницу. Уж для журналиста это первейшая вещь на самом деле, потому что диктофон еще очень нескоро изобретут.

Обо всем этом я думал, наблюдая, как аккуратно крепится лист в папке и достается следующий, чтобы быть переданным мне для ознакомления. А я готов был на что угодно, лишь бы избежать решения этой проблемы, на которую я просто не знал, как реагировать. Хотелось залезть под стол и заканючить: «Ну, а что сразу я? Сами решайте свои вопросы!»

— Волконский Михаил Никитич, семнадцати лет отроду, — Ушаков, гад, просто смакует информацию, объявляя, с кем был составлен очередной допрос, протокол которого он доставал из своей папки и протягивал мне. — По свидетельствам остальных татей, именно он был их главарем и вдохновителем. И именно он добыл яд и указал Мартынову Якову Петровичу как его можно применить, чтобы не попасться. Наставления не помогли, эти… хм… заговорщиками-то назвать язык все еще не поворачивается, все-таки попались.

Нет, ну это я могу, в принципе понять: Волконский — князь, да еще и самый старший из этой «банды татей», с которой мне сейчас нужно было что-то делать. Опять же, не просто так другой Волконский на Сенатской площади однажды оказался, наверняка гены свое тлетворное влияние оказали. При этом сам Ушаков, какой же он все-таки гад, от решительных действий с этими «заговорщиками» уклонился, предоставив именно мне решать судьбу отроков, попавшихся на горячем. Конечно, они не правы были, но если рассматривать картину в целом, и брать во внимание мотивы их поступков, то… Черт! Что мне делать?!

А ведь так хорошо все начиналось.

Приехали мы из Франции в самый разгар различного рода работ, главной из которых я считаю начало строительства дороги, по небольшой части которой нам удалось проехать, в тот момент, когда наш отряд въезжал в Москву. Это действительно было практически дорожное полотно, достаточно широкое, чтобы смогли проехать две телеги, едущие навстречу друг другу, расположенное на невысокой утрамбованной насыпи, верхний слой которой был залит каким-то странным аналогом бетона с большим содержанием щебня. Что это было такое, я так и не понял, хотя Брюс младший, краснея, пытался до меня честно донести состав этого… не знакомого мне раствора, главными преимуществами которого были: прочность, и как это ни странно — шероховатость. Ну и угол наклона полотна хоть и был почти не ощутим, но вода послушно стекала с него, практически не задерживаясь. Судя по скорости возникновения дороги, строительство это будет долгое, зато основательное. Гравий брали пока в реках, заодно вычищая дно и подправляя русла. Ну и Брюс начал осваивать подсказанный мною каток, который весьма ускорял производительность. Дамоклов меч, зависший над провинившимися еще с дела о Верховном тайном совете, оказался просто изумительным стимулом для того, чтобы заставить людей работать не за страх, а за совесть, как говорится, и добровольно и под музыку.

Из нововведений я также отметил несколько наскоро построенных заводов для производства кирпича и штук семь камнедробилок, изготовляющих щебень. Так как строительство Петербурга было немного заморожено, нет, не остановлено, а именно заморожено, то, соответственно многие мастеровые перебрались поближе к Москве. В Петербурге сейчас строились только стратегические объекты, типа Петропавловской крепости, дворцы же потихоньку начали перестраиваться в Москве, следуя моему указу. До остальных городов он только-только начал доходить и там пока репы чесали, думая, как начать его выполнять, потому что следом за указом о дорогах, выгребных ямах и каменных строениях вышел следующий — о пожарной безопасности. Я помню, как пожар в Немецкой слободе всем миром тушили. Так что отдельным указом было велено расширить улицы на определенную ширину, а расстояние между домами сделать такое, чтобы огонь не смог перекинуться с одного здания на другое. Так же было определено необходимое количество колодцев, и на закуску каждое селение с численностью домов превышающей две сотни, обязано было основать и содержать за казенный счет специальную пожарную бригаду с лошадью, баграми и некоторыми полномочиями, например, с высочайшим позволением бить палками тех дятлов, которые будут мешать проехать к пожару или просто под ногами путаться, мешая непосредственно пожар тушить. Обдумав эту мысль как следует, я пока пожарных пристроил к разрастающемуся и крепнувшему не по дням, а по часам ведомству Радищева. Афанасий Прокофьевич побурчал, конечно, но согласился взять над ними курацию. Ну а что делать, если у меня людей не хватает, как раз тех, кто создает свои службы с нуля, при этом получая от процесса истинное удовольствие.

На фоне всех этих нововведений сами собой загнулись несколько коллегий, что было мною воспринято довольно позитивно. И я бы уже начал заниматься полной реконструкцией делопроизводства, убрав Сенат, который все это время занимался своим любимым делом, а именно — не делал ничего, и создал уже нормальный кабинет министров с Министерствами для каждого, упразднив нахрен все коллегии; то есть приблизил бы систему власти к более привычной мне, к счастью, воля царя пока оставалась истиной в последней инстанции, но на меня свалился этот нелегкий вопрос с заговорщиками. Вопрос, который затянул меня как болото, и из которого я уже неделю не могу выкарабкаться, даже своих ученых не навестил, и шар воздушный поближе не рассмотрел.

— Андрей Иванович, а что, переписчики населения нашего еще не вернулись? — я откинулся на спинку кресла и потянулся, разминая затекшие мышцы.

— Еще нет, Беринг только пороги уже все отбил, хотел побыстрее встретиться с тобой, государь, а стоило тебе прибыть, так выяснилось, что он сам куда-то уехал, — Ушаков многозначительно указал взглядом на протокол допроса Волконского. Да знаю я, что надо уже что-то решать, но не могу себя заставить. Надо ненадолго прерваться, чтобы мозги с новой силой заработали.

— Как только явится — сразу ко мне его, — я потер шею. — А где китаец? Который к нам прибился, из миссии цинцев?

— Так он в Гжелке зарылся, что свинья в помои, из глиняных ям вытащить невозможно, — Ушаков поморщился. — Все лепечет что-то про фарфор. Что, мол, глина такая, что императорам вазу можно не стыдясь ваять. У Кера уже дым из ушей валит, все пытается его обратно в Москву притащить, толмачей-то других нет.

— Так пущай бросит, — я взял лист и приготовился его внимательно прочитать, ни сколько не сомневаясь, что там написано почти то же самое, что и во всех остальных протоколах. — Китаец-то, когда от цинцев прятался, как-то общался с теми, кто его приютил. Все-таки широка душа русская, что уж тут сказать.

Дверь открылась, и в кабинет заглянул улыбающийся Репнин. Он почти все время в эту неделю улыбался, так же, как и Митька, которого потихоньку натаскивал на секретарскую должность, чтобы уже самому стать полноценным адъютантом.

— Князь Волконский Никита Федорович, дюже просит принять его, государь, Петр Алексеевич, — отрапортовал Репнин и, дождавшись моего кивка, посторонился, давая пройти худощавому еще не старому человеку с длинным вытянутым лицом и в огромном длиннющем парике с крупными буклями.

Как только дверь за Репниным закрылась, князь рухнул на колени и пополз в мою сторону, протягивая руки. Я аж в кресле привстал, выпучив глаза, глядя, как он подползает к столу.

— Пощади, государь, Мишку, сына моего непутевого. Бес попутал его, вот тебе крест, не мог он ни на какие злодеяния самолично сподобиться. Не губи, я за него, какую хочешь, службу отслужу.

— Э-э-э, — я растеряно посмотрел на Ушакова, мысленно призывая его помочь мне, потому что я понятия не имел, что мне делать в этом случае.

Ушаков поджал губы, но, видимо, услышав мои мысленные призывы, оставил на столе свою драгоценную папку и подошел к князю, который, похоже, готовился распластаться ниц.

— Встань, Никита Федорович, не позорь имя славное Волконских, — Андрей Иванович помог посеревшему князю подняться на ноги, дотащил его до кресла, стоящее напротив моего, и чуть ли ни силой усадил, одновременно протягивая платок, чтобы князь вытер крупные капли пота, выступившего на лбу. Перед тем как усадить князя, Ушаков вопросительно посмотрел на меня, доживаясь утвердительного кивка, который незамедлительно последовал. После этого глава Тайной канцелярии снова поднял свою папку и принялся с нарочито увлеченным видом изучать бумаги.

У меня же появилась пара минут, чтобы прийти в себя, быстро соображая, куда девать убитого горем отца, если я так пока и не придумал, что же делать с его придурком сыном.

Не успел я смыть с себя все миазмы светлоликой Европы, засев в бане; не успел как следует устроить Фридриха, поручив принца Миниху, как ко мне пришел преисполненный собственного достоинства и практически полностью поправившийся после неудачного отравления Ушаков, чтобы вывалить на мою абсолютно неподготовленную голову кучу новостей, среди которых хороших вовсе не было.

Заговоров Андрею Ивановичу удалось раскрыть аж целых два, абсолютно не связанных друг с другом. И, если один был совершенно серьезным, ожидаемым и вполне предсказуемым с замешанными в нем высокопоставленными людьми, которые хотели устроить мне несчастный случай и призвать Аньку на царствование, то вот второй…