Две столицы

– Чёрный сапфир, – ну, если Брехт правильно понял значение слова «йакунд». Яхонт. Так же на Руси сапфиры называли.

По договорённости, на следующую осень, армяне привезут ещё столько же укоренённых молодых лоз. Деньги, за всё это удовольствие, Брехт главе их диаспоры в Санкт-Петербурге отдаст и, вообще, возьмёт над ними шефство. Ещё двое армян сейчас среди тех, кого должны были устроить в числе приехавших с графом Витгенштейном инородцев.

Эти должны через своих родичей договориться о поставке из Европы оборудования для фабрики, по выделыванию бумаги из тростника, и сманить, из той же Европы, несколько специалистов, понимающих в этом деле и способных наладить производство.

– Пойдёмте в дом, прохладно на улице, – Брехт подхватил жену на руки и перешагнул через огромную кучу, что уже шайр один успел наделать. Может это и экологически чистый транспорт, но грязи от него хватает. Чего там в Америке потом наладят – биодизель из навоза? Нужно будет подумать. В Москве этого добра полна. Или биогаз? Эх, химиков нужно парочку хороших выписать из Франции. Блин! А ведь Гей этот Люссак откроет кучу металлов, в том числе натрий с калием. Нужно поговорить с кем-то из академии нашей и пригласить этого подвижника в… А ещё ведь даже нет Петербургского университета. Нужно в ближайшее время уговорить Александра быстрее начинать ту реформу образования, которую он собрался проводить. Сейчас у Петербурге только какая-то Учительская семинария, даже не Педагогический институт. А ещё нужно срочно из малюсенького горного училища в Петербурге сделать Горный университет.

– Петер, ты, может, поставишь меня на пол? – по-французски чирикнула ему в ухо Антуаннета.

– Ох, радость моя, всю жизнь бы тебя на руках носил, – вот блин, вырубило с очередными прожектами.

Где на них на всех деньги брать? Тем более что скоро начнётся вся эта свистопляска с блокадой Великобритании, и экономика России, полностью ориентированная на вывоз сырья в Англию и получение оттуда предметов обихода и роскоши, просто рухнет. В эти несколько лет в основном и начнётся гиперинфляция. Правительство Александра, нуждающегося в деньгах для содержания огромной армии, не найдёт другого способа кроме печатания бумажных денег. Франция в этом смысле – не заменитель. Её экономика почти самодостаточная, ничего из России ей не надо, ни зерна, ни леса, ни пеньки.

Блин, опять отвлёкся.

Пока дамы, на втором этаже, обживали комнаты, Пётр Христианович критически и Ваньку осмотрел. Нда, не смотрится он на бравого Преображенца. Да ещё сержанта. А это ведь гвардия, в егерский какой полк перевести и офицером станет. Но одежду новую уже не сшить. Сейчас Ванька щеголял в чем-то отдалённо напоминающем форму афганку. И такую же вылинявшую. Бледно-жёлто-зелёную. Хотя, может и плюс. Показать на днях императору и получить разрешение на экипировку небольшого разведывательного подразделения в рамках Мариупольского гусарского полка.

А вообще, если его пошлют на Кавказ, да ещё в нагрузку войско дадут, то гусары там не нужны. Это не равнинная Европа. Там нужны именно егеря. А что если попросить сформировать отдельный егерский полк из ветеранов Кавказских и суворовских войн и чтобы у каждого был штуцер? Визг, конечно, командиры полков поднимут, но Александр если примет решение, то его уже тяжело переубедить – как он ответил про мир с Наполеоном: до Камчатки будет отступать, но мира не подпишет. И додавит ведь гадину в Париже, хотя все советчики будут уговаривать вышвырнуть Буонопартия из России и в Европу не лезть. Надо только время подобрать подходящее, когда будет в правильном настроении.

Дамы спустились ужинать. Твою ж! А чем их кормить? Что-то зевнул Брехт. Само не сдеялось. Пришлось импровизировать, заставил конюхов и Кирилла срочно чистить картошку и морковку. Поджарит сейчас на сальце, что есть у сторожа, с дороги и голодухи срубают за милую душу, чай не графья. Ах, да теперь даже князья.

– Стеша, слушай меня внимательно, – пока Антуаннета ушла мыться с дороги, остановил девушку Пётр Христианович, – ты теперь будешь графиней Сайн-Витгенштейн-Берлебург, дочерью моего двоюродного дяди графа Кристиана Генриха. Он умер лет восемь назад. Жену его и твою мать звали Шарлота Фредерика Франциска. Она тоже уже умерла. Да, и она была дочерью графа Кристиана Йохан цу Ляйнинген-Вестервург. Он тоже уже умер. Ты только что приехала ко мне из Гессена, где обучалась при монастыре.

– Монашка!? – фыркнула полячка.

– Нет, это учёба просто. Ну, учат как домашнее хозяйство вести, как варенье варить, ну и слово божие с кучей разных языков. Ты какие языки знаешь?

– Польский, русский, немецкий, французский, латынь.

– Всё, хватит, – Брехт на неё руками замахал. Вот что за век: все вокруг знают кучу языков? Один он недоучка, – Я тебе вот на немецком написал все эти имена. Выучи их, чтобы от зубов отскакивало. Потом я тебе что смогу про Герма… Про наше княжество расскажу, – блин, нет ведь ещё никакой Германии.

Брехт про этого дядю вспомнил, когда на корабле на коврике валялся. Сначала вспомнил про Стешу Котковскую, и про то, что хотел её выдать за дворянина. Копался в памяти Витгенштейна, но ничего хорошего не находилось там. Как были заблокированы участки памяти из детства, так и остались. А вот когда совсем плохо стало вспомнил один из немногих разговоров с отцом графа Витгенштейна. Как раз про этого дядю разговор зашёл, что он бездетный умер и можно бы съездить в родные развалины и побороться за наследство, хотя бы за часть. Так и не решились тогда, весна была, и отец на Украине будущей чего-то там в их имении перестроить решил. Лучше синица в руках.

– А звать-то меня как? – прочитав бумажку, уставилась на него голубыми глазами сестрёнка троюродная.

– Засада! Пусть будет Стефания Августа София.

– Как Матушку Екатерину?

– Как Матушку.