Ревизор: возвращение в СССР

Глава 10

Суббота, 13.02.71 г. Дом Домрацких-Ивлевых.

— В Пермь она уехала, — ответила бабушка, — Аришка опять заболела.

— Аришка это Инкина дочка? Что с ней? — забеспокоился я. — Опять пневмония?

— Не знаю точно. Письмо пришло от Инки, что она на учёбу попасть никак не может, с ребёнком сидит. Мать и поехала.

— Надолго?

— Она на работе отпуск взяла, на две недели поехала.

— Понятно. А позвонить туда никак?

— А куда звонить, кому? Если что-то срочное, можно телеграмму дать.

— Ах да, телеграмма, — я сходил в сени, принес телеграмму и торжественно вручил её бабуле.

— Откуда это у тебя? — спросила озадаченная бабушка, читая телеграмму.

— Почтальонша на улице поймала.

— Просит встретить, — вопросительно посмотрела на меня она. — Зачем? Она же только уехала.

— А вокзал далеко? — спросил я.

— Да пешком минут двадцать пять. Двадцать быстрым шагом.

— Может она боится одна домой идти?

— Чего боится? — не поняла меня Эльвира.

— Ну, 1-28 это же половина второго ночи? Ночью одна идти боится, — попытался донести я свою мысль.

— Брось, — отмахнулась от меня бабуля. — Скорее всего, везет что-то тяжёлое. Но почему вернулась так быстро, вот что странно?

— Может быть и так, — согласился я. — В любом случае, встретим и увидим. Час ночи понедельника это уже завтра ночью.

Вопрос с телеграммой решился, но у меня оставалась еще одна важная тема для обсуждения, а как к ней перейти, я не знал. Точнее знал, но психологически было довольно сложно. Отвык я просить деньги на что-либо. А ботинки поменять ой как хотелось. Задолбался в этих колодках неудобных ходить. У меня, конечно, были нежданно обретенные 20 рублей. Но я жопой чуял, что эти деньги тратить нельзя. Надо сначала выяснить, откуда они вообще взялись у простого советского школьника и как оказались у Полянских.

Так неловко было просить деньги у женщины, тем более пенсионерки. Но пока надо соответствовать образу.

— Слушай, ещё такой вопрос: а как у нас с деньгами?

— Сколько тебе надо?

— Я бы хотел ботинки другие. Эти после реки совсем негодные стали. Кожа задубела, не гнётся, натирает.

— Мы в ноябре только матери новые сапоги купили. Пятьдесят пять рублей отдали, — как-то обреченно ответила бабуля. — Купим конечно и тебе ботинки. Что-нибудь придумаю. Мать на работе на холодильник в очереди стоит. Деньги откладываем. Но когда ещё эта очередь подойдёт? Возьмем пока оттуда на ботинки.

— А что случилось со старым холодильником? — поинтересовался я. — Где он? Давай посмотрю, может, его починить можно.

Бабуля посмотрела на меня, как на инопланетянина. Да, надо что-то делать с этим. Пора завязывать со старыми привычками и вживаться в роль школьника. А то упекут меня тут на лечение как пить дать. Решат, что чердак потек на почве стресса.

— Какой старый? Не было у нас никогда холодильника. Да и с каких пор ты у нас холодильники чинить научился?!

— Да я так, к слову, сказал, — начал оправдываться я. — Вдруг бы вышло что.

— Вдруг! — передразнила меня бабуля. — Тут знать надо и уметь, а не на авось рассчитывать.

Я не стал ничего возражать. Из головы все еще не шла информация об отсутствии холодильника в хозяйстве.

Как это, не было холодильника? Семьдесят первый год на дворе. Неужели, правда, не было? Хотя, чему удивляться? Их здесь электрифицировали всего девять лет назад. Начал вспоминать свою молодость, но сравнивать было сложно. В Москве-то снабжение было намного лучше, чем в любом провинциальном городе. Хотя, я вдруг вспомнил, как гостил в детстве у дядьки в Курске. Была зима. И все продукты, которые быстро портятся, висели в авоськах за окном. Такой вот импровизированный холодильник. И так было не только у моего дядьки. На многих окнах в соседних домах авоськи висели. То есть холодильников у многих не было. Я забыл просто об этом за давностью лет.

— Как вы тут живёте? — пробормотал я себе под нос.

— Так же, как и ты, — ответила бабуля.

— Ладно, ладно, — не стал спорить я. — Но скажи мне для понимания, у нас нет холодильника, потому что на него денег нет? Или деньги есть, но купить нет возможности из-за дефицита?

— Я сейчас на пенсии, но подрабатываю на полставки. Мать работает. Нам бы хватило денег на всё: и на холодильник, и на телевизор. Но мы третий год Инке высылаем каждый месяц семьдесят рублей.

— Зачем? — удивился я.

— Муж её, старлей, получает мало.

— И? — не уловил я причинно-следственной связи.

— Ну, чтоб девочка не сидела у него на шее.

— А что в этом плохого? — удивился я. — У нее ребенок маленький, она учится. И вообще она в декрете. Он обязан ее содержать.

— С какого перепугу он обязан? У нас равноправие, — гордо заявила бабуля.

Вот тут я в очередной раз подвис. В моей семье были немного другие порядки. Услышанная только что концепция мне была совершенно не понятна. Надо бы сдержаться, я ведь подросток, сказал я себе. Но потом подумал, что отмалчиваться тоже не вариант. Мне сейчас надо как можно больше информации получать, чтобы быстрее адаптироваться. А для этого надо с людьми разговаривать.

— Вот когда мужчины научатся рожать детей, тогда и будет равноправие, — ответил я бабушке. — Исторически так сложилось, что мужчина добытчик, а женщина хранительница очага. Мужик мамонта забил и тушу его в пещеру жене и детям приволок. А не наоборот. Ничего страшного не случится, если зять несколько лет покормит свою собственную семью.

— Бред сивой кобылы ты несёшь, — возмущенносказала бабуля. — Что мы не в состоянии своего ребёнка прокормить?

— Какого ребёнка? Инку или Аришку? — не понял я. — Инка уже не ребёнок. А Аришка не ваш ребёнок.

— Инна всегда будет нашим ребёнком, — возразила мне бабушка. — Плох тот родитель, который своего ребёнка не прокормит до сорока лет.

Офигеть. Вот это поворот. Я изумленно смотрел на бабушку. Но в то же время в голове маячило узнавание. А ведь и правда. Припоминаю что-то такое. Многие в моей молодости придерживались такой позиции. Считалось постыдным быть кому-то обязанным даже самую малость, даже в семье.

Как же давно это было! Почему-то вспомнилось лицо моего деда, объяснявшего мне, что очень важно в жизни быть самостоятельным, самодостаточным. Что одна из самых худших вещей — это когда ты кому-то должен. Одалживай другим, помогай — это правильно, но не бери в долг сам, — говорил он мне, — учись обходиться тем, что имеешь. Представляю, что он сказал бы, если бы попал в наше время и увидел, как живут многие люди, имея по 4-5 кредитов. Я и сам последние лет десять постоянно что-то выплачивал, то ипотеку, то кредит за машину. А многие ведь берут еще кредиты на путешествия/свадьбы/телефоны.

Но в словах деда хотя бы был смысл и определенная логика, и они касались собственной жизни, а не отношения к детям, — с этой мыслью я вынырнул из воспоминаний.

— До сорока лет? — возмутился я. — Кто из ребёнка в таких условиях вырастет? Инфантильная бестолочь? А не станет этого славного родителя рядом? Как его бестолочь одна жить будет? Она ж не умеет сама ничего?

Бабуля молчала. Я глядел ей прямо в глаза, а она отводила взгляд. Снова не понимает, что со мной произошло и почему я на себя не похож, — догадался я. Упс, снова одернул себя, возвращаемся в шкуру подростка. Не надо пугать бабушку. Она у Пашки, конечно, жесткая, но как говорится: «не мы такие, жизнь такая».

— Ладно. Вернётся завтра мама, — сказал я примирительно, — расскажет, что там случилось. Подумаем все вместе, как дальше жить будем.

Мне надо было хотя бы посмотреть на учебники. Разобраться с расписанием занятий. И вообще, надо уже браться за учебу. Эти мысли забавляли, но шутки шутками, а экзамены предстоят настоящие.

Я прошел через гостиную в маленькую комнату, огляделся. Ни полки с учебниками, ни письменного стола как такового.

— Что ты в материной комнате ищешь? — услышал я из кухни голос бабули.

— Я думал, маленькая комната моя, — оправдываясь, ответил я, выходя в кухню.

— Ты в гостиной спишь, — показала мне бабушка на старый диван.

— В гостиной? Понятно. А учебники мои?

Бабуля подошла к старому шкафу с меня высотой. Снизу это был комод с тремя ящиками. Сверху открытая книжная полка. А между комодом и полкой оказалась откидная дверца. Бабушка повернула ключик, привязанный шнурком к ручке, дверца откинулась и превратилась в столешницу. Вот оно что. Внутри оказались еще две полки. Я поблагодарил бабулю, взял стул и сел за секретер.

Вот они, учебники. Я помнил такие. Интересно. Нужна алгебра. Я нашёл по корешку нужный учебник, открыл, посмотрел. И закрыл. Мой мозг ещё не готов к возвращению в школу. Ещё не время. Лучше посмотрю, что здесь вообще есть. Чем Пашка жил.

Нашёл дневник. Аккуратный какой почерк. Прямо каллиграфический. Интересно, а я смогу так же писать? Я взял первую попавшуюся тетрадку. Поискал везде ручку. Не нашёл. Где мой портфель? Может, там ручка?

— Ба, не видела, где мой портфель?

— В сенях посмотри.

Я вышел в сени. На улице стемнело, и в сенях стояла такая же темень. Что же у них тут лампочки нет? Я оставил дверь в кухню открытой и принялся искать что-нибудь, похожее на портфель. В потёмках не нашёл. Вернулся в кухню.

— Ба, что света нет в сенях?

— Лампочка перегорела.

— Давай поменяю. Есть новая?

Бабушка посмотрела на меня изумленно.

— А ты умеешь? — спросила она недоверчиво.

— Лампочки менять? А что сложного? — растерялся я. Может, у них тут система какая-то сложная, без патрона? Что она так удивилась-то?

Я повернул к себе абажур над обеденным столом. Нет, всё обычное, патрон, лампочка. Н-да. Похоже, что Пашка Ивлев избалован был серьезно. В таком возрасте не уметь лампочку вкрутить.

— Я попробую. Давай лампу, — сказал я бабуле. — Есть фонарик?

Она принесла мне ручной динамо-фонарик. Я покрутил его в руках, тонкая работа. Нажал на динамо. Лампочка сразу загорелась.

— Какой интересный экземпляр, — сказал я.

— Трофейный, — отозвалась бабуля, подавая мне новую лампу.

Я пошел в сени. Посветив фонариком, обнаружил перегоревшую лампочку Ильича, заменил её и включил свет. Другое дело.

Я осмотрелся в сенях. Большой сундук под вешалкой. Напротив маленькое окно. Под окном скамеечка, уставленная обувью. Под скамейкой тоже обувь. А портфель-то где? Неужели вот это раритетное ископаемое и есть мой портфель?

На сундуке, прислоненный к стенке, стоял портфель из толстой рыжей кожи, местами протёртый, с заломами и царапинами. Я расстегнул по очереди две пряжки и осмотрел содержимое. Мятое тёмно-синее трикотажное трико, белая майка-алкоголичка и стоптанные полукеды лежали вперемешку с тетрадями. Учебников не было. Зато я вытащил из портфеля седьмой том собрания сочинений Артура Конан Дойля. Седьмой том! Я в своё время в Москве такой роскоши не видел. Я сгреб в портфель всё, что из него выудил и, выключив свет в сенях, прошёл к себе.

Сев перед открытым секретером, начал выкладывать из портфеля его содержимое на столешницу. Трико, майку и кеды я бросил на пол. Зима же, лыжи должны быть, вроде.

Несколько тетрадок, деревянная линейка, простой карандаш, огрызок ластика. В узком пенале лежала деревянная палочка с металлической трубкой на конце, в зазор между трубкой и палочкой вставлено стальное перо. В пенале лежало ещё несколько сменных перьев.