Целитель-9

Глава 20

Воскресенье, 30 марта. Утро

Первомайск, улица Ленина

Едва завиднелись окраины, как во мне защемило. Малая родина… Ее не выбирают, как времена. Здесь начиналась моя жизнь — и прошлая, и нынешняя.

Вон — Остров, заросший камышом и бурой травой. Воды Южного Буга обтекают, зализывают его берега. Летом сюда причаливает «катер» — маленький речной трамвайчик, и ребятня ощущает себя Робинзонами. Мальчишки и девчонки визжат от маленького счастья, охотятся за юркими ящерками, что зелеными брызгами тикают по нагретым камням, и мнят себя островитянами, оторванными от Большого мира.

А ниже по течению проглядывают тяжеловесные остовы Третьей мельницы. Помню, как я тикал оттуда на велике, не хуже рептильной мелочи...

Поезд глухо загрохотал, въезжая на мост. За окном кланялись в разные стороны стальные балки-откосины, и разливалась река, отражая ясную лазурь. Пологие берега восходили в степь, а справа, на перепаде высот, отбивала вертикаль телевышка.

Дома и домишки спускались к пляжикам, то песчаным, то заросшим травой. Зелень пока не буйствовала в полную силу, но уже пробивалась из парящей земли. И голые ветки тоже до поры — животворящие соки уже шуруют по согревшимся стволам. Скоро набухнут почки, лопнут, бесстыдно разворачивая клейкую листву, а в мае зашелестят и парки, и сады.

Состав залязгал на повороте, унимая разбег, и подкатил к вокзалу. Жестяной голос диктора оповестил о прибытии на первую платформу, но его было плохо слышно — пассажиры беспокойно галдели в проходе, волоча чемоданы, сумки и детей.

— А папа? Мам, мы папу забыли!

— Не потеряется твой папочка… Шапку надень, не лето.

— Ну, ма-ам…

— Надень, кому сказала!

— Етта… Я тогда сразу в институт. Гляну, как там.

— Давай! А Марта?

— А девушки потом! — хохотнул Ромуальдыч.

Подхватив старую сумку на колесиках, ту самую, что Рита смастерила еще в школе, я выбрался в гулкий тамбур и одолел крутые, дырчатые ступеньки.

Пахнуло дымком, натянуло пропиткой для шпал, а в следующее мгновенье ветер размел вагонный дух, вея тепло и вольно, донося вяжущую травяную горечь.

«Сколько ж лет тебя не заносило сюда, — мелькнуло в голове, — а, столичный житель?»

Хмыкнув, я спустился на крошечную привокзальную площадь, и улица Шевченко раскатилась передо мной, стягиваясь к колоннам Дома Советов. На углу сверкал витринами двухэтажный универмаг, а справа, рядом с книжным, там, где раньше терялся кинотеатр им. Луначарского, глыбился угловатый стеклянный куб «Универсама» — самого настоящего советского супермаркета. До «Ленты» или «Ашана» ему далеко, но магазин-то «на вырост».

Дисциплинированно перейдя улицу Революции по «зебре», я зашагал к площади Ленина, вспоминая, до чего ж было обидно в «нулевые», когда местные и заезжие бандерлоги загадили мой родной город, малюя урны, ограды, столбы в жовто-блакитные тона. А ныне над куполом впереди, куда сходится перспектива, реет красный стяг. И будет реять!

Уж мы с Ромуальдычем, с Ивановым «и другими официальными лицами», товарищами и друзьями, позаботимся, чтобы ни одна светлоликая сволочь не спустила флаг Страны Советов!

Смущенно хмыкая от патриотического порыва, я пересек площадь. И здесь всё, как всегда. Вон молочный магазин, где мы с Инкой лопали мороженое. А вон гостиница «Первомайск» — и коробчатый «Икарус» с размашистым трафаретом «Турист» на красном боку. По ступеням кинотеатра «Октябрь» прыгает малышня, отпущенная на детский сеанс.

«Никуда я сегодня не пойду, ни на какую работу, — думал я, щурясь на солнце. — Гулять буду «по местам боевой и трудовой славы» и предаваться воспоминаниям! А вечером закачу пир — сварю пельменей…»

Миновав сквер Победы с могучими елями, я вышел на улицу Ленина. Да-а… Изменился силуэтец — по левой стороне, от самого парка и до техникума выстроились три белых высотки в двенадцать этажей. Сущие небоскребы для райцентра. Мне — в самый дальний…

…Тесноватый лифт вознес меня на последний этаж. Ключи, выданные еще в Москве, обнаружились почему-то в боковом кармашке сумки с вышитым, слегка потрепанным брендом — «Искра».

Четыре оборота — и дверь впустила нового жильца. Прихожая… нормальная прихожая, хоть танцуй. А в огромный, до потолка, шкаф-купе можно квартирантов заселять. И кухня большая… Ого! И гарнитур есть?

«Отли-ичненько…» — я пошлепал ладонью по новенькой плите «Лысьва», по керамическому черному квадрату. Отворил чмокнувшую дверцу встроенного холодильника «Бирюса» — сияющая пустота… Ничего, наполним.

Побродив по комнатам, выбрался на лоджию.

— Красота-то какая… Лепота!

Вид и вправду замечательный. Внизу, на окраине парка, пошевеливали плетьми ветвей плакучие ивы. В сторонке шумела водопадом плотина ГЭС, а дальше открывался разлив реки и зеленистое раздолье. На том берегу кончался Богополь, и крайние домишки боязливо выглядывали из вишневых садочков.

«Буду выходить сюда вечерком, — сощурился я, смакуя пейзаж, — и любоваться закатом… И лопать вареники с вишней. И пирожки с тыквой. И кныши с луком-яйцом, и…»

Уловив сигналы голодного организма, я бодро задудел, принимая новую жизнь. Сунул в карман авоську, и шагнул за порог, досадуя на свою житейскую несостоятельность. Чего было не зайти в «Универсам» по дороге? Или в гастроном на углу? А, балда?

— Дурная голова ногам покоя не дает, — сказал я себе в назидание, и вызвал лифт.

Тот же день, позже

Нью-Йорк, Бруклин-Хайтс, Крэнберри-стрит

Отпустив старенького Бордена, Вакарчук сам встретил гостя — молодого мужчину лет тридцати пяти, с ребячьими пухлыми щеками. Тот растерянно оглядывал холл, не зная, куда ему пристроить меховую куртку.

— Хэллоу, мистер Уиллет! — нацепив голливудскую улыбку, Степан спустился с лестницы.

Растерянное выражение на лице гостя сменилось испугом.

— Вообще-то, я Дитишем, — промямлил он, нервно сминая куртку, — Фримен Дитишем. Вы, наверное, с кем-то меня путаете, мистер Уортхолл…

— Нет, Фри, не путаю, — усмехнулся Вакарчук. — Только вы не бойтесь — в этом доме вам ничего не грозит, а всё сказанное останется строго между нами. Ваш отец правильно поступил, что «зашифровал» вас и удалил от себя…

— Что же в этом хорошего? — тонкие губы Фримена исказились в горькой усмешке.

Степан пожал плечами.

— Вы, насколько я понимаю, ни в чем не нуждались, хотя и не вели разгульную жизнь, как прочие мажоры. Ходили в приличную школу, окончили Гарвард…

— Но я ни разу не видел своего отца! — с надрывом воскликнул Уиллет. — Понимаете? Ни разу!

— Именно поэтому, Фри, — сухо ответил Вакарчук, — вы и живы.

— Н-не понимаю… — пробормотал гость.

— Да бросьте вы эту куртку! — Степан испытал мгновенное раздражение. — Вон, на стул, хотя бы! — дождавшись, пока Фримен аккуратно повесит дубленку на спинку резного стула эпохи Тюдоров, он вытянул руку к галерее. — Пойдемте наверх, потолкуем. Чего здесь стоять… Дворецкого я отпустил, мы одни. А поговорить нам есть о чем…

— Так вы знали моего отца? — вопросил молодой человек, ступая по гулкой лестнице.

— Седрика Уиллета не знал никто. Да и мне, если честно, тайны вашего отца открылись случайно. Вы помните, когда его убили?

— Убили?! — вскричал Фримен. — А, ну да, я же читал… Там поймали целую банду киллеров!

Поднявшись на галерею, Вакарчук покачал головой.

— Нет, Фри, киллеров «пригласил» как раз ваш отец. В тот самый день он переезжал из Эшхауса в иное тайное обиталище, и наемные мокрушники должны были зачистить усадьбу… То есть, перебить всю прислугу и охрану, чтоб не сболтнули ни слова.

— О, мой бог… — выдохнул Уиллет. — Мой отец… он что, бандит? Вроде капо ди тутти капи?

— Всё гораздо хуже, — лицо Вакарчука перетянуло кривой усмешкой. — Седрик Уиллет был самым богатым человеком на свете. Он ворочал триллионами и, по сути, правил всем Западом — не прямо, а как бы косвенно, нося политкорректный титул «координатора».

Фримен без сил опустился в мягкое кресло.

— Так вот, — Степан величественно занял кресло напротив. — В день убийства грянул сильнейший кризис, будто салют на похоронах. Западная экономика попала в «идеальный шторм» — тысячи компаний разорялись, на биржах стоял адский рев «быков» с «медведями», инфляция зашкаливала. Отголоски той финансовой бури ощущаются до сих пор. Правда, лично мне жаловаться не на что — зимой я «стоил» два миллиарда долларов, а нынче подскочил в цене до шести с половиной. Но это так, к слову. Не буду скрывать, я, как заправский сыщик, копал информацию о вашем отце. С чем были схожи мои поиски, сказать? С поисками клада на минном поле! Десятки кланов мультимиллиардеров, всех этих Ротшильдов, Рокфеллеров, Морганов, Барухов, с легкостью расправились бы со мной. Они боялись только одного человека — вашего отца! И вот тогда-то я и откопал инфу, за которую любой из нашенских сверхбогатеев с радостью отдал бы девятизначную сумму. Инфу о сыне Уиллета. Разузнал всё, как следует, пригласил вас к себе на работу… Кстати, Винни… э-э… Винни Сандерс, генеральный менеджер, хорошо отзывается о вас. Отчетливо работаете, говорит…

— Мистер Уортхолл… — осторожно выговорил Фримен. — А… зачем? Зачем вы раскрыли мне всё это?

— Всё? — невесело хмыкнул Вакарчук. — Далеко не всё, Фри. И не думайте, что я так уж отягощен тайным знанием! Но оно откроется вам, было бы желание. Скажите: и чего ты вьешься вокруг да около, говори прямо!

— Да нет… — поежился Уиллет, и неуверенно улыбнулся. — Знаете, было время, когда я гадал, не принц ли я в изгнании? А, оказывается, что чуть ли не император…

— Страшно? — прищурился Стивен Вакар.

— Д-да, — признался Фримен.

— Это нормально… Я вызвал вас вовсе не для того, чтобы запугивать зловещими загадками. Фримен Уиллет, вы должны сделать свой выбор. Оставаться ли вам обычным менеджером — или принять регалии отца.

Молодой человек побледнел.

— Десятки богатейших семей готовы схватиться в борьбе за опустевший трон, — медленно проговорил Вакарчук. — Их оружие — войны, революции, перевороты и прочие великие потрясения. Миллионы людей погибнут в окопах, от голода и болезней, пока всё не утрясется. Но в ваших силах остановить произвол, обеспечить стабильность и благополучие, а я помогу вам. Не корысти ради, мне и миллиардов довольно! Хе-хе…

Фримен понуро молчал. Затем вздохнул, и дернул уголком губ:

— «Координатор» умер. Да здравствует «координатор»! Так?

— Так, — наклонил голову Степан, и вздохнул, хлопая себя по коленям. — Ну надо, Фри, надо!

— Ни выхода нет, ни выбора… — дрогнул голос Уиллета. Он поднял голову, глядя с тревогой и вызовом: — Я согласен.

Вторник, 1 апреля. День

Московская область, Баковка

За все годы службы Иванов так и не обзавелся госдачей.

«На черта она мне?» — удивлялся он.

В самом деле! Захочется лесным воздухом дыхнуть — выедет в заповедные дебри. И надышится вволю, и ушицу сварганит. Или похлебку из перепелок.

Но вот прижала нужда, взяла за горло, а выехать-то и некуда. Спасибо Цвигуну, порадел за своего — выбил в Управделами ЦК дачку в Баковке, где сплошь генералы да маршалы селились.