«Идущие на смерть»

Глава 7

— И откуда вы узнали о том, что сегодня произойдет? И так точно предсказали падение вражеских снарядов, князь?

От вполне закономерного и вполне невинного вопроса по лицу Ухтомского пробежала судорога, черты исказились на какую-то секунду, но Вильгельм Карлович все успел заметить, как и горячечный блеск, что тут же потух в глазах Ухтомского. Тот явно не хотел отвечать на этот вопрос, но, все же медленно цедя слова сквозь зубы, с посуровевшим и ожесточившимся лицом, негромко произнес:

— Вековое проклятие Рюриковичей, о том мало кто из потомков знает, да почти никто. Но у нас в роду оно редко, но проявляется. Может быть, раз за столетие… не чаще. Я сегодня во сне как бы прожил оставшиеся мне годы жизни, и видел то, что должно случиться. Это не дар от бога, а страшное проклятие, которое вот так неожиданно приходит!

В такой ответ нельзя было поверить, но Вильгельм Карлович сразу принял его на веру, уловив прорвавшийся снобизм природного аристократа над ним, обычным остзейским дворянином, потомком ливонских немцев, что долгие века сражались именно с русскими. Как же — про свой род вставил на первое место, гордец, он же настоящий Рюрикович. Да все они бездари, к трону рвутся поближе, хотя на нем потомки обычных бояр Романовых сидят, которым князья Ухтомские руки облизывали, на колени вставали и холопами себя уничижительно называли.

— Князь, не поймите меня превратно, но мне, как командующему эскадрой, хотелось узнать, как закончится наш прорыв завтра, как пройдет сражение с японским флотом?

Витгефт постарался задать вопрос как можно более невозмутимым голосом, с непроницаемым лицом, чтобы не выдать личной заинтересованности. Если проклятие дает такую возможность узнать побольше о будущем, то почему бы не воспользоваться таким случаем.

— Избиением, — зло хохотнул Ухтомский, и тут в его глазах Витгефт уловил промелькнувшую на секунду жгучую ненависть, которую никогда не видел раньше. Но слова, которые последовали, заставили его чуть ли не окаменеть, а сердце стало биться очень медленно, еле-еле.

— Завтра будет хорошая погода, тихая, почти штиль. Самое неудачное время для прорыва, лишь к вечеру начнется волнение, которое продолжится два дня. Но и оно бесполезно для прорыва, хотя японские броненосцы имеют плохую мореходность и низкий борт. У эскадры как гиря на ногах будут «Севастополь» с «Полтавой», да госпитальное судно «Монголия», которая вообще станет стеснять все продвижение.

Ухтомский увильнул от ответа, хотя Витгефт осознал, что тут нет фальши, просто князь не желает говорить ему о грядущих событиях, увиливает, и, видимо, на то есть причины. Но информация была жизненно необходимо, ее требовалось раздобыть любым путем. И Вильгельм Карлович решил зайти с другой стороны:

— Значит, как я понимаю, ваше сиятельство предлагает оставить в Порт-Артуре названные вами корабли, которые замедлят эскадренный ход? И сам прорыв осуществить не завтра, в хорошую погоду, а послезавтра, при волнении. Вполне разумно, — Витгефт сделал вид, что размышляет над предложением Ухтомского, и тут же неожиданно спросил:

— А как же приказ государя-императора о прорыве 1-й Тихоокеанской эскадры во Владивосток?!

— А разве в Высочайшем Повелении указано, что в прорыв должны пойти все корабли эскадры, даже те, кто просто дойти не может из-за ограниченной дальности плавания?!

— У старых броненосцев она вполне приличная — в три тысячи миль, — парировал Витгефт, — втрое больше, чем требуется для похода.

— Кардифа мало, а на сорном угле едва две тысячи выйдет, и то на экономическом ходу. В бою неизбежно собьют трубы, или в них будут огромные дырки, как на «Цесаревиче», перерасход угля значительно возрастет. А еще придется маневрировать и давать полный ход — так что в лучшем случае запаса угля хватит на шестьсот миль. При самых благоприятных обстоятельствах дойдем до траверза Фузана или острова Дажелет — от него до Владивостока чуть ближе — без малого четыреста миль, раз плюнуть.

Ухтомский откровенно злорадствовал, но Вильгельм Карлович мысленно обрадовался — он получил то, что хотел. И решил спровоцировать ситуацию, радушно показав на пачку папирос:

— Да вы курите, Павел Петрович.

— Благодарствую, но у меня свои, — князь извлек из кармана портсигар, достал из него папиросу и прикурил — пальцы чуть дрожали, и это говорило командующему о многом. И Витгефт тут же спросил, понимая, что может застать собеседника врасплох своим вопросом:

— Как бы вы, любезный Павел Петрович, поступили бы на моем месте, осуществляя прорыв во Владивосток?

— Вышел бы послезавтра утром всей эскадрой — сутки необходимы для того, чтобы закончить подготовку, загрузить углем все ямы до горловин. Даже принять дополнительно, хотя бы в мешках. И дать командам целый вечер на отдых. Но завтра вывести тральщики и прочистить фарватер, а ночью вывести на усиленную охрану канонерки с миноносцами, чтобы японцы мин своих не наставили. Тогда утром в прилив быстрее выйдем и сразу дадим полный ход, пустив головными крейсера Рейценштейна. Я могу пойти с «Пересветом» и «Победой» за ними — ход ведь чуть больше, чем выдадаст ваш флагман и «Ретвизан». Отгоню вражеские крейсера подальше, чтобы не мешали. И увеличим ход до максимальных 15 узлов, машины на волне их дадут. Зато броненосцы Того начнут отставать — форштевнями начнут зарываться в волну. Хотя свои четыре броненосных крейсера японский адмирал в погоню за нами бросит…

— Четыре?!

— Да, четыре — оба «гарибальдийца», «Асаму» и «Якумо». Но опять же — на волне крейсера итальянской постройки начнут зарываться носом, а оставшийся «англичанин» и «немец» вряд ли рискнут драться с «Цесаревичем» и «Ретвизаном». А в Цусимском проливе нас с вами встретят лишь броненосные крейсера Камимуры, но так я думал отправить следующей ночью все миноносцы германской постройки в Циндао. Жаль наш ходок «Лейтенант Бураков» уже выбит, а то бы прекрасно дополнил отряд.

— Жаль, — отозвался Витгефт, с радушной улыбкой на губах — по одной обмолвке князя он уже все понял — внутри закипел гнев. «Сиятельный» мерзавец — вот какое слово как нельзя лучше подходило к Ухтомскому. Ведь он вчера все сделал для того, что бы Вильгельм Карлович сам зашел в рубку, где разорвался снаряд, потому и не предупредил. Под свое командование прорыв готовил, вон, как все детально продумал и связно излагает, собака.

— Отправив телеграмму из Циндао во Владивосток, чтобы к нам заблаговременно вышли навстречу крейсера ВОКа, миноносцы загрузятся отличным углем, и дальности плавания им уже вполне хватит. А с эскадрой могут выйти все наши «французы», взяв лучшего угля в перегруз — для них кардиф можно найти.

— Конечно, найдем, у контр-адмирала Григоровича в портовом хозяйстве хороший уголь еще остался, как раз на все миноносцы и хватит, — Витгефт улыбкой подбодрил князя, и решил задать еще один вопрос, чтобы окончательно прояснить ситуацию.

— А «Севастополь» с «Полтавой» выводить вместе с другими броненосцами в море не будем?

— Необходимо вывести, Вильгельм Карлович, командование над ними может принять контр-адмирал Лощинский. Того может обратить на них внимание. И тогда отправит или крейсера, либо сам пойдет с броненосцами. В любом случае эти вражеские корабли не смогут нас преследовать.

— То есть старые броненосцы должны будут принять бой?

— Обязательно, ведь они отвлекут внимание Того, станут своего рода приманкой. Примут бой и станут отходить под прикрытие батареи Электрического утеса. А если им удастся повредить вражеские корабли, то совсем будет хорошо — они не смогут нас преследовать. И тогда шансы на благополучный прорыв во Владивосток значительно увеличатся.

— Пожалуй, так и сделаем, — Витгефт добродушно усмехнулся, хотя это стоило ему немалого усилиянад собой. Теперь можно было сказать такие слова, которые моментально обрушат все надежды этой «грязи», в человеческом обличии, что так жаждал его смерти…