Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

На царское письмо от 27 июня Апраксин отвечал письмом от 15 июля, и это письмо, полученное в Москве 19 июля, должно было живо перенести мысль Петра в Воронеж в обстановку кораблестроения. «За премногую твою милость челом бью, — писал Апраксин, — что изволил писать ко мне, рабу своему, с Фадеем Поповым и с Савою Уваровым; они же мне вручили от милости твоей брандарам чертеж с размером и свидетельствованные статьи (т. е. письменное мнение царя о кораблях). И по указу твоему, что можем, станем управлять. Только, государь, в новом (т. е. новых постройках) гневу не положи: ей, старого не можем осилить, паче всего имею великую скудость в плотниках. Товарыщи мои, виц-адмирал и шоутбейнахт, великую между себя противность имеют, и был, государь, такой случай, что показали друг другу свои шпаги, а если бы не случился тут я, такожде и не помогли другие афицири, мню, что бъ из них кому был ущерб». Сообщая о вспыхнувшей между ними ссоре, Апраксин, однако, с большими похвалами отзывается об их работе и просит царя их не разлучать: «А в делех, государь, зело исправляются чисто и осмотрительно; дай Боже и впредь так, и чаять от них или до милости твоей или до господина адмирала (Ф. А. Головина) известие есть. Только, государь, разводить их не изволь, дондеже дела свои исправят. И если всемилостивый Господь Бог сподобит видеть очи твои, устне милости твоей донесу. Покорнейший твой раб Федка Апраксин челом бью. При сем моем писании был виц-адмирал и принес письмо до милости твоей, и то письмо, государь, я послал на сей же почте. С Воронежа, июля 15 числа 1700 году»[794]. Письмо вице-адмирала Крюйса также от 15 июля на голландском языке было ответом на полученное им 13 июля письмо царя и также вводило Петра в круг воронежских корабельных дел[795].

Эти письма из Воронежа отвлекали на время мысль Петра на юг к флоту, но только на время. Уже из того, что он запаздывает отвечать на письмо адмиралтейца и пишет, что Апраксин сам может «рассудить», видно, что не к Воронежу были направлены его главные заботы. Его внимание летом 1700 г. захвачено было подготовляемой армией и предстоящими северными делами. И однако, с этой возбуждавшей удивление иностранных наблюдателей ежедневно обучаемой и отлично дисциплинированной армией царь не двигался с места, выжидая вестей из Константинополя. Союзники уже давно начали военные действия, Август безуспешно осаждал Ригу, а участь Дании уже решалась в вооруженном столкновении со шведами и с флотами голландцев и англичан, но Петр все медлил. В начале июля, получив известие о вторжении люнебургских и шведских войск в Голштинию, Гейнс сделал об этом представление Ф. А. Головину, указывая ему, какие тяжелые последствия для Дании будет иметь это вторжение, настоятельно просил о скорейшем разрыве со Швецией.

Головин ему отвечал, что он, посол, сам видит, как все готово для того, чтобы разорвать со Швецией на следующий же день по прибытии курьера из Константинополя с подтверждением о мире, что вновь 12 000 войска направлено к шведским границам, для первоначального обложения Нарвы, пока подвинется главная армия, что для этой цели везде чинятся дороги и мосты, что на каждых 10 верстах велено держать по 12 тысяч повозок для ускорения перехода войск, что это вызвало подозрение у шведов, так что можно думать, что войска из Финляндии не пойдут на помощь к Риге. На заявление Гейнса о том, что напрасно выжидать установленного трактатом трехмесячного срока для начала военных действий, припомним, что по статье 3-й русско-датского союзного договора помощь подвергшемуся нападению должна быть оказана союзником не позже как через три месяца по его уведомлении[796]. Головин ответил, что царь не стесняется ни временем, ни способом, ни размерами, ни направлением помощи и будет действовать всеми силами, но, как то обусловлено сепаратными статьями, исполнение договора со стороны России начнется только после заключения мира с турками. В этом весь вопрос. Подождать придется немного. В Москве удивлены, что курьер из Константинополя так запаздывает, и думают, не случилось ли с ним какого-нибудь несчастья в дороге. В заключении мира совсем не сомневаются, потому что из Константинополя в Азов вернулся корабль, который вез посла в Константинополь, и его капитан Памбург привез с собою 175 русских пленных, отправленных турками без выкупа, чего не произошло бы, если бы турки имели намерение продолжать войну[797].

Со своей стороны и барон Ланген, усердно исполняя возложенную на него миссию, подавал Петру письменные мемориалы и делал энергичные словесные представления. В мемориале, поданном 2 августа, он напоминал царю об обязательстве, данном в Раве при свидании государей, и просил оказать королю Августу помощь войсками, артиллерией и припасами[798]. В донесении королю от 4 августа он сообщал, что, получив королевские приказания, он не преминул сделать царю соответствующее представление, которым король может быть доволен. Царь жаловался на злонамеренных людей, противодействующих заключению мира в Константинополе, в числе их и на польского посла, несмотря на то что ему известно о тайном союзе. Царь, не будучи в состоянии до заключения мира помочь открыто, готов оказать королю негласную помощь; он посылал в приказ справиться о количестве военных припасов, находящихся в Смоленске, и уверял, что отдаст треть всей наличности, о чем Ланген написал приехавшему в Смоленск капитану Шпикерту. Артиллерия и припасы из Смоленска будут отправлены под Ригу водой. Царь приказал также выдать деньги на отправку казаков, которых король нанимал на свою службу, и сверх того уплатил им за четыре месяца жалованье. Казаки также отправлены будут речными путями. Когда он, Ланген, читал царю выдержки из королевских писем, царь со слезами на глазах смотрел на небо и выражал сожаление, что еще не может открыто приложить руку к делу[799].

Такие же уверения Петр давал и Гейнсу в ответ на его просьбы о помощи. Оговорившись, что союзный договор не обязывает его оказывать помощь до заключения мира с турками, он сообщил Гейнсу о посылке под Ригу смоленской артиллерии и казаков, причем выражал сожаление по поводу медлительности турецких дипломатов. Однако он слово свое сдержит. «Я человек, — передает его слова Гейнс, — на слово которого можно положиться. Я не буду прибегать к многословию; но мои союзники увидят на деле, как я исполню обязательства и сделаю больше того, что я обязан». Повернувшись к Гейнсу, он прибавил: «Вы читали депеши, с которыми я отправил одного из вернейших моих людей к курфюрсту Бранденбургскому, и знаете о наступательном союзе, который я стараюсь заключить с этим курфюрстом; судите по этому о моих намерениях. Это делается не для препровождения времени. Только бы дал нам Бог добрых вестей! — закончил царь этот разговор. — Тогда союзники увидят, что они не обманываются»[800].

Прося русской помощи, Август II в то же время и боялся ее, вернее, боялся того направления, в котором она будет дана. Ему желательно было, чтобы Петр послал свои войска к границам Финляндии, взял бы крепости Нотебург и Ниеншанц и, овладев, таким образом, всем течением Невы, загородил бы дорогу шведам через Финляндию и тем воспрепятствовал движению шведских войск на выручку Риги. Движение же Петра к Нарве было для него весьма нежелательным. Припомним, что такое движение предусматривал и крайне его опасался Паткуль в своих первоначальных мемориалах, где он утверждал, что взятие Нарвы сделает Петра хозяином в Прибалтийском крае. Король Фридрих IV Датский сообщал Гейнсу, что Август II недоволен намерением царя двинуться на Нарву. О том же писал датскому послу и Паткуль в расчете на его воздействие на планы Петра. Паткуль говорил, что движение к Нарве может сделать все соглашение бесплодным, что он предпочел бы движение русских на Нотебург и Ниеншанц, и указывал, что гавань Ниеншанц лучше Нарвской гавани. Гейнс, однако, не решился делать Петру какие-либо представления в этом смысле. При упомянутом уже выше свидании с Головиным 4 июня в Преображенском, когда он застал Головина за составлением проекта союзного договора с курфюрстом, он осторожно навел разговор на движение русских войск и спросил Головина, оговорившись, что делает это от себя, частным образом, куда предположено движение русских. Головин откровенно ответил, что войска, вероятно, двинутся и к Нарве и к Финляндии. Попросив позволения сделать по этому поводу несколько замечаний, опять с оговоркой, что делает их неофициально, Гейнс высказал, что движением к Нарве будут недовольны в Польше. Между королем Августом и польской республикой большие несогласия относительно войны со шведами, и король склоняет республику к войне только обещанием присоединить к Польше Ливонию и Эстляндию. Не лучше ли напасть на Нотебург и Ниеншанц, чтоб сразу отрезать путь шведским вспомогательным войскам с этой стороны? Головин ответил, что царь достаточно силен, чтобы напасть на все три пункта одновременно. Гейнс поспешил замять разговор, сославшись на свою незаинтересованность в этом деле, и писал в Копенгаген, что он не осмеливается противодействовать царю ни в том случае, если бы он напал сразу на три эти пункта, ни в том, если он устремится к Нарве[801].

Осторожные намеки Гейнса, да если бы это были не только осторожные намеки, а были бы самые энергичные и решительные представления, не могли бы, конечно, предотвратить движения Петра к Нарве. К этому движению все было готово; оно сдерживалось только напряженным ожиданием известий из Константинополя. И Ланген и Гейнс хорошо изображают то нетерпеливое ожидание известий, в каком находился тогда Петр в Москве. «Мы ежедневно ждем курьера с известием о мире из Константинополя, — писал Ланген от 4 августа. — Даруй небо, чтобы это томительное (sehnliches) ожидание как можно скорее прекратилось с его прибытием!»[802] Еще 4 июня Петр просил Гейнса задержать одного из отправляемых им в Данию курьеров на несколько дней в Москве, рассчитывая, что в эти дни желанная весть будет получена. «Царь весь отдался делу войны, — пишет Гейнс. — С нетерпением ждет он вестей из Константинополя… На днях в Турцию отправлены два новых курьера и разными путями; если бы они встретили вестника из Константинополя, они должны были возможно скорее вернуться в Москву. Как только царь получит известие, он с 60 000 войском вторгнется в шведские пределы. Дней восемь тому назад царь отправил нарочного Александра Кикина в Новгород и Псков, чтобы там отдать приказание о поправке дорог и починке мостов через реки: ничто не должно препятствовать скорейшему движению царских войск на запад». Нетерпение Петра доходит до крайних пределов, переходит в раздражение. «Раздражение его растет, — пишет тот же Гейнс, — нередко со слезами на глазах он выражает досаду на замедление переговоров в Константинополе»[803].