Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

II. Переговоры о торжественном приеме посольства

Эпизод с «безвременною» пушечною пальбою грозил затормозить ход начавшихся уже переговоров. Первые переговоры касались тех церемоний, которыми должен был быть обставлен торжественный прием посольства, причем Украинцев и Череде-ев, как и все русские посланники в XVII в., оберегая честь своего государя, считали своей обязанностью по поводу отдельных моментов приема делать ограждающие эту честь оговорки. Заметно, однако, что оговорки делались более ради формы, и посланники, предъявив их, затем довольно податливо уступали.

Переговоры начались 12 сентября и велись специально приехавшим для этого в посольство Маврокордато. Маврокордато открыл беседу заявлением о своей готовности помогать посланникам и перешел затем к воспоминаниям о Карловицком съезде, где он также помог царскому послу в заключении перемирия. «Он по ревности христианской в приключающихся делах всякое вспоможение готов есть им чинить. Да и на прошлом-де Карловицком съезде царского величества послу во учиненном двулетнем перемирье всякое вспоможение он чинил. Также и иных христианских государей послом и посланником» он помогает, докладывая султану и визирю по их делам, «а здешние-де начальники в том ему верят, и всякие посольские дела отправляет он обще с рейз-эфендием». Этими словами он как бы рекомендовался посланникам, вступая с ними в личное знакомство. Посланники со своей стороны сочли необходимым заявить, что его служба великому государю известна, и просили его и впредь так же служить. Маврокордато сказал, что султан и великий визирь, узнав о прибытии посланников в Царьград, весьма обрадовались, и поэтому он надеется, что порученные им дела будут следовать добрым порядком, и, заметив, что о «предлежащих делах» надобно им говорить «истинным сердцем и самою правдою», с чем и посланники согласились, он, переходя к делу, спросил посланников, если ли у них полномочная грамота и как она написана, на обоих или на одного. Узнав, что грамота есть и написана на обоих, он попросил ее показать. Посланники отклонили эту просьбу, возражая, что полномочные грамоты предъявляются «на разговорах», т. е. на конференции посланников с теми уполномоченными, которые будут назначены вести с ними переговоры. Маврокордато настаивал на своем: «Надобно-де всякие дела рассматривать заранее, чтоб во время посольства никаких препон ни в чем не было и чтоб они безо всяких отговорок царского величества полномочную грамоту на себя показали». Посланники возразили: султанову величеству о посланнике, какого он чина и как его зовут, известно по той грамоте, которая прислана ранее. Но Маврокордато продолжал настаивать, говоря, что в той грамоте, которая прислана ранее, написан посланник только один, а в приезде их двое, и потому он спрашивает посланника, дано ли «полномочество» и на товарища его. Посланники уступили и показали грамоту[818].

Затем обсуждался вопрос о порядке посланников султану и визирю. Посланники потребовали, чтобы сначала были представлены султану, а потом уже визирю, причем чтобы царскую грамоту изволил бы принять у них сам султан, «а никто б той грамоты из рук у них не вырвал». Эти требования о представлении сначала султану, а потом визирю, как и о том, чтобы никто не вырывал из рук у посланников грамоты, были предписаны посланникам данным им тайным наказом[819]. Маврокордато указал, что «всякое государство имеет свой закон, и право, и устав, и основание и что при турецком дворе всех государей послы: от цесаря, от королей Английского, Французского, от индейского и персидского шаха сначала бывают у визиря, и визирь, приняв у них грамоту, написанную на его имя, доносит султану, и потом те послы бывают на другой день на приеме у султана, „перед салтана бывают вводимы со всякою честью, а грамоты в руках держат“». И когда они произнесут султану речь, тогда у них грамоты берет с учтивостью капычи-баша и отдает из рук в руки кубе-визирям, а те кубе-визири, принимая друг от друга, отдают великому визирю, а великий визирь подносит ее султану и кладет на подушку. «А вырывают-де перед салтаном из рук грамоты у таких послов, которые, здешнего чина не ведая, спорят».

Посланники пытались возражать против этого порядка: великому государю не только из разных ведомостей, но и из писем прежде бывших послов и посланников известно, что всегда как царские послы, так и цесарские, французские и иные бывали сначала у салтана, а потом уже у визиря. Маврокордато заметил, что «то царскому величеству донесено неправдою»; он сам представляет, «приводит», всех послов и посланников, и прием происходит именно так, как он говорил. Посланники продолжали стоять на своем, что им сначала быть у визиря невозможно, и требовали, чтобы Маврокордато донес о том султану; но Маврокордато отказывался: он о том доносить не смеет и опасается султанского «подивления», как он, секретарь, зная «закон и устав государства Турского и свое полномочество в приводе послов к салтану», доносит о непристойном и «для чего он посланникам не сказал, какое у них обыкновение в приеме посольском бывает». Посланники уверяли его, что ему «за то никакого салтанского гнева и от везиря мнения не будет», и просили сослаться на них, посланников, что они домогаются того, чтобы им быть прежде у султана, а потом у визиря. Маврокордато обещал донести визирю и их уведомить и действительно на другой день их уведомил об отказе визиря отступать от старого обычая, и посланники должны были уступить и согласиться. В заключение разговора 12 сентября посланники сделали замечание относительно дома, который им был отведен. До этого царские послы стаивали в греческой слободе, а не в том месте, где ныне они, посланники, поставлены. Маврокордато успокаивал их: «…чтоб они о том никакого сумнения не имели, потому что поставлены они в дому в палатах знатного и честного человека, а прежде-де сего царского величества послы и посланники стаивали не на таких дворех и не в палатах, но в домех небольших греческих».

Выслушав это заверение, посланники сказали: «Когда-де он, секретарь, говорит… что они поставлены в честном и в знатном дому и не для какого утеснения и бесчестия, и в том они ему по христианству верят». Взаимно были высказаны любезности. Секретарь говорил, что «по ревности христианской, в которой он пребывает без всякого сомнения, имеет он всегда в делех великого государя… тщание и радение и впредь имети будет по возможности своей. И посланники говорили, что о том его доброжелательстве великому государю… известно, и чтоб он, секретарь, их, посланников, ныне в приключающихся делех не покинул и всякое вспоможение им чинил. И секретарь говорил, что он то вспоможение им, посланником, чинить готов»[820].

16 и 17 сентября приезжал к посланникам от Маврокордато его шурин Дмитрий Хрисокулий, чтобы сообщить, что прием у визиря назначен им на 18 сентября, и условиться о дальнейших деталях приема. В переговорах с ним посланники требовали, чтобы визирь принял у них царскую грамоту стоя и чтоб им, посланникам, сидеть с визирем на софе, и спрашивали: когда они к визирю в палату войдут, в то время визирь в той ли палате будет или придет после них, посланников, из другой палаты. Дмитрий отвечал, что визирь войдет из другой палаты после их, посланничья, прихода. Сидеть они будут на софе подле визиря. Грамоту примет у них государственный канцлер рейз-эфенди и будет держать во все время приема. На замечание посланников, что прежде грамоту принимал визирь сам, Дмитрий возражал: «Знатно-де прежние… послы и посланники царю доносили неправдою»; не только у царских, но и у всех послов христианских государей визирь сам грамот не принимает, а принимает канцлер. Александр Маврокордато сказал им правду, лгать ему в том нечего, узнают посланники и сами, что и цесарскому послу будет такой же прием. Посланники согласились. На вопрос их: как бывают у султана и у визиря цесарские, французские, польские и английские послы, в шляпах или без шляп, Дмитрий ответил, что в шляпах; так же и им надлежит отправлять посольство, не снимая шапок; подозрения на них за то от Блистательной Порты не будет. Дмитрий сообщил посланникам, что за ними, чтобы везти их к визирю, пришлют 27 лошадей с чаушами, тогда как за прежними послами присылалось 20 лошадей. Посланники просили, чтобы лошади присланы были, как прежде бывало, с чауш-башою (офицером), но Дмитрий заметил, что с чауш-башою лошадей к ним пришлют, когда их повезут к султану, а на прием к визирю лошади будут с чаушами. Заканчивая разговор 16 сентября, Дмитрий сообщил посланникам, что «завтра (17 сентября) у везиря будет святейший патриарх царегородский и везирь-де велит на него надеть кафтан». На вопрос посланников, «для чего-де он, святейший патриарх, завтра у везиря будет и какое ему у него, везиря, бывает почитание», Дмитрий рассказал: «Наперед-де сего святейшие патриархи во время обрания своего на патриаршеской престол вхаживали в салтанской диван пред везиря в мантиях и с посохами, и в том диване сиживали они, святейшие патриархи, в первом месте. А ныне-де то отставлено, и у везиря бывают они временем и то в дому его везирском, а не в диване. И входят они к нему, везирю, в палату в одних исподних рясах и без посоха, а мантию верхнюю с себя снимают и с посохом отдают архидиаконом в сенях, а в палату перед везиря не входят. И при нем, везире, во время своего бытия они, святейшие патриархи, не садятся, всегда стоят.

А когда-де они ж, патриархи, приносят к нему, везирю, обыкновенную дань, и тогда надевают на них и кафтаны». В заключение разговора 17 сентября посланники говорили Дмитрию, что «они у везиря завтрашнего дня быть готовы; а что-де они, посланники, по се время к нему, Александру Маврокордату, ни с чем не отзывались, и за то б на них никакого сумнения он не имел для того, что еще они, посланники, здесь, в Цареграде, не осмотрелись», но Дмитрий их уверил, что Александр «желает того, чтоб у великого государя… с салтановым величеством учинен был вечный мир. А кроме того иного ничего от них, посланников, он не требует»[821].