Ролан Барт. Биография

1977 год

Как и 1955 или 1966 год, 1977-й, начавшийся «Лекцией» 7 января и «завершившейся» смертью Анриетты Барт 25 октября, – поворотный год в жизни Барта: за высочайшим признанием следует самая большая, самая душераздирающая утрата, та, после которой все переменилось. Это также год публикации «Фрагментов речи влюбленного», момент большого общественного признания, который выводит на сцену разрыв иного рода – тот, что заставляет испытывать любовная страсть.

Присутствие матери Барта в первом ряду в зале № 8, в котором собралось множество приглашенных на его инаугурационную лекцию (в отличие от обычных лекций, открытых для всех, на инаугурационные лекции в Коллеж де Франс пускают по приглашению), может выступать символом этого года, когда присутствие трансформируется в отсутствие, полнота – в нехватку. Не называя ее напрямую, Барт отдает ей дань уважения, говоря о единственном законе желания и о том, что всего себя отдает матери.

Мне бы хотелось, чтобы слово преподавателя и его уяснение, неразрывно сплетаясь, стали подобны игре ребенка, резвящегося подле матери, то убегающего, то вновь возвращающегося к ней с каким-нибудь камешком, шнурочком и тем самым очерчивающего вокруг некоего центра спокойствия игровую территорию, внутри которой сам камешек или шнурочек значат неизмеримо меньше, нежели то рвение, с которыми они приносятся в дар[1066].

Барт говорит о пространстве, образованном аффектами, альтернативе тому месту господства, которым часто может оказаться среда преподавания. Но тем самым он также выражает страх разлуки: шнурочек отсылает к игре внука Фрейда с катушкой ниток, fort-da, при помощи которой ребенок возвращает себе то, что у него отобрали. Но еще он отсылает к тексту Винникотта, несколько раз процитированному Бартом во «Фрагментах речи влюбленного» и ставшему важной референцией для него в этот период: «Я объяснил матери, что ее сын страшился расставания, которое пытался отрицать при помощи игры с веревочкой, подобно тому как отрицают разлуку с другом, пользуясь телефоном»[1067]. Отсылка к психоанализу призвана не столько дать объяснение, сколько показать во всей его полноте аффективное пространство, в котором возможен дар в любых его формах. В первом наброске «Лекции» Барт добавляет: «Я искренне верю в то, что у истока любого преподавания следует помещать аффект». В итоговом варианте он заменит «аффект» на «фантазм», видимо, чтобы не слишком выставлять напоказ свое чувство, чтобы спроецировать желание в будущее. Остается картина, «мирная» сценка с ребенком, безмятежно играющим подле матери.

Инаугурационная лекция – это событие. Через два дня о ней рассказывает Le Monde, приведя отрывки из речи Барта и прокомментировав атмосферу: «Хотя они и служили подтверждением светского характера инаугурационной лекции, присутствующие заставили выступающего немного слукавить: по его словам, Коллеж де Франс был местом „вне-власти“, а писатели, перестав быть „хранителями высших ценностей“, больше не могут „выходить на парад“»[1068]. Роб-Грийе, Надо́, Клоссовски, Соллерс, Кристева, Булез, Тешине, Кордье, большинство студентов семинара, все близкие люди – все там, равно как и большинство профессоров Коллежа. Вечером друзья собираются на праздник на улице Николя Уэля к Юсефу Баккушу[1069]. Несмотря на порой возвращающееся чувство, что он самозванец, несмотря на критику за тезис «язык – фашист», которая его задевает, Барт ценит этот торжественный и дружественный момент признания.

Несколько дней спустя, 12 января, он читает свою первую лекцию на тему, предложенную в предшествующем году: «Как жить вместе: романные симуляции нескольких повседневных пространств». Его лекции проходят в зале № 6 каждую среду в 11 часов в течение тринадцати недель. Как заведено в Коллеже, он в тот же день ведет семинар, который назвал «Держать речь»: там, напрямую продолжая инаугурационную лекцию, Барт исследует различные модальности высокомерия языка. Он приглашает выступить на своих семинарах множество гостей: Франсуа Флао, Жака-Алена Миллера, Луи Марена… В лекционном курсе его интересуют более спокойные примеры социальности, примеры сопротивления запугиванию, исходящему от общества, организаций, языков. В частной жизни он также получает опыт существования в небольших коллективах, дружеских сообществах. Квартира, в которой живут Жан-Луи Бутт, Юсеф Баккуш и Поль Ле Желу, выполняет именно эту успокоительную функцию. Вокруг Андре Тешине тоже собирается веселый круг близких друзей, порой приносящий в жизнь Барта минуты радости. Но удовольствие в этот год мимолетно: Анриетта Барт, сильно ослабевшая за зиму, заболевает весной, как раз в момент публикации «Фрагментов речи влюбленного». Вечером 28 марта, когда он как раз передал книгу Эрику Марти, Алену Роб-Грийе и Жану-Луи Бутту, ей становится настолько плохо, что приходится перейти на постельный режим. В апреле ее состояние ухудшается до такой степени, что Барт с братом вынуждены договориться с больницей Сальпетриер о госпитализации на дому. Хотя книга очень бойко продается, Барт дает множество интервью и участвует в передачах, он старается как можно больше времени проводить возле матери, приостанавливает свою деятельность и гораздо реже выходит по вечерам. 29 апреля на передаче «Апострофы», в которую Бернар Пиво пригласил его поговорить о любви вместе с Франсуазой Саган и Анн Голон, автором «Анжелики, маркизы ангелов», Барт внимателен и благожелателен. Он все еще очень обеспокоен состоянием матери. В тот вечер он противопоставляет романтическую любовь, страстную и болезненную, – материнской, сильной и безмятежной. В последующие недели он находит возможность съездить 7 мая в Экс для участия в защите Люсетт Фина, 20-го в Рим (на коллоквиум о музыке, на котором он говорит о Панзера́), но по возможности сокращает свое пребывание там до минимума, например, остается в Риме всего на одну ночь. Его все время что-то гложет – беспокойство о матери, медийная лихорадка в связи с выходом книги. Состояние Анриетты Барт понемногу улучшается. 13 июня надобность в госпитализации на дому отпадает. Она по-прежнему слаба, но опасность миновала.