Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

Суть тех предложений, с которыми он выступил, заключалась в том, чтобы послам и посланникам курфюрста в Московском государстве воздавались почести, как королевским послам и посланникам, причем он ссылался на цесарский, шведский, датский и польский дворы, при которых бранденбургские дипломатические представители пользуются такими почестями. В частности и в подробностях это касалось встречи послов на границе и при приезде в Москву, числа экипажей, лошадей и возов, титулов курфюрста при принятии «верющей» грамоты, именования курфюрста «братом», как его именуют уже короли французский, английский, испанский, португальский и шведский, вставания государя и снимания им шапки при вопросе о здоровье курфюрста. Эти заявления Принцена, сделанные им на приеме у Нарышкина словесно, были конспективно записаны в Посольском приказе в виде семи коротких статей; а затем, уже после приема, Принцен в тот же день прислал в приказ обширное письмо, в котором эти заявления и пожелания были изложены в подробном и развитом виде в шести статьях. Письмо это по переводе его на русский язык обстоятельно рассматривалось в приказе, где в феврале составлен был на него от имени всего присутствия приказа, т. е. думного дьяка Е. И. Украинцем и дьяков Василия Постникова, Бориса Михайлова, Ивана Волкова и Кузьмы Нефимонова, проект ответа, столь же обширный и широковещательный, как и предложения Принцена. Проект этот был затем отправлен в Воронеж к находившемуся там Петру, который, выслушав его, внес в него значительные дополнения. Эти поправки царя, записанные, очевидно, докладывавшим проект дьяком, показывают, с одной стороны, как внимательно отнесся царь к этому дипломатическому документу, а с другой — свидетельствуют лишний раз о внимательном отношении к курфюрсту и к его посланнику и о желании разрешить балтийский вопрос. Те ответы на статьи письма Принцена, которые были составлены в приказе, отличались сдержанностью и осторожностью, по большей части были облечены лишь в общие выражения, в довольно туманные и расплывчатые формы. Они не удовлетворили Петра, и он в своих резолюциях предписывает дать конкретные и точные ответы с подлинными указаниями, какие именно почести будут оказываться послам курфюрста. В этих резолюциях виден ум, не терпящий общих фраз, везде требующий конкретных фактов, точных и реальных указаний, цифровых данных. Так, в приказном проекте ответа на вторую статью предложения Принцена — первая статья состояла только из поздравлений с возвращением из путешествия и добрых пожеланий — говорилось, что ему, посланнику, все подобающие почести оказаны против прежнего без умаления и впредь «чинено будет по прежнему милостиво и с подобающею честию», а какие церемонии оказываются представителям курфюрста при цесарском и при королевском дворах, о том государю неизвестно. «И на сию статью, — гласит резолюция, — указал великий государь по прошению его о приеме и о встрече, и о всех церемониях написать имянно, как прежде сего посланником бранденбурским чинено и что так же без умаления и впредь учинено будет. А если-де они впредь подлинное свидетельство письменное положат, как их принимают при цесарском дворе, то и здесь царское величество против того ж учинить во всем изволит». Соответственно этой резолюции ответ на вторую статью в окончательной редакции был значительно дополнен. После утверждения, что все почести, как предыдущему бранденбургскому посланнику Ягану Рейеру Чаплицу в 1689 г., так и ему, Принцену, были оказаны без всякого умаления, здесь говорится, что впредь почести будут следующие: по приезде на границу посланник будет встречен с подобающей честью, ему дан будет до Москвы дорожный пристав да десять человек провожатых служилых людей. От границы до Москвы ему будет дано пятьдесят подвод. Под Москвою его встретит иной пристав и с ним сто человек конных ратных людей. К месту встречи под него зимой будут присланы сани о двух лошадях, летом верховая лошадь с нарядом, под его дворян лошади. В Москве ему будет отведен пристойный двор. На приемную и на прощальную аудиенции посланник будет везен летом в карете, а зимой в санях о шести лошадях в сопровождении пятидесяти конных. Те же почести посланнику будут оказаны при отвозе его до рубежа. Весь этот перечень с обозначением провожатых и лошадей в числах был внесен по требованию Петра.

В третьей статье ответа речь шла о размере кормов посланнику. В приказном проекте ответа говорилось в неопределенных выражениях, что корм бранденбургским посланникам дается «всегда нескудной», так же будет с кормом и с подводами и впредь. В помете на эту статью читаем: «О сем приказал так же о всем порознь написать имянно о кормех и о подводах, и о приеме на рубежах и на Москве, по скольку им против прежнего давано будет. А нашим послам и посланникам учинено б было о всем против договору учиненном (sic)». Соответственно с этой резолюцией ответ на третью статью был дополнен точными указаниями: «За всякие съестные припасы и питье и за конской корм… давано будет деньгами по пятидесяти рублев на неделю». Да сверх того даваны будут дрова и водовоз воду будет возить, сколько надобно. Дорожный корм будет в том же размере, как и содержание в Москве, — 50 рублей в неделю. В четвертой статье Принцен жаловался, что, тогда как навстречу предыдущему посланнику были высланы дворяне и дети боярские и на приемную аудиенцию он был везен в санях на шести лошадях, ему, Принцену, такой встречи не оказано, и везен он был только на двух лошадях. Приказный ответ был составлен уклончиво: «Тебе, чрезвычайному посланнику… никакой убавки не учинено… и во время посланничества твоего и в иные времена какая тебе его царского величества явлена милость и то сам ты можешь рассудить, за что должно тебе его царского величества милость высоко прославлять». Царь в помете на эту статью дал прямое приказание: «О том написать так же подлинно и обнадежить, что впредь на приезде быть ему в санях о шести возниках». В пятой статье Принцен, ссылаясь на учиненное при свидании в Кенигсберге братство, просил, чтобы государь в обращении к курфюрсту писал его братом, как это делают короли французский, английский, испанский, португальский и шведский. В ответе было написано, что государь повелит писать, как бывало прежде и как подобает писать к электору (курфюрсту) по его достоинству без всякого умаления. Помета царя гласила: «Написать имянно, что особливо учиненную в Прусех любовь и приятство царское величество с курфистром всегда содерживать и продолжать станет, а в грамотах писать будет против прежнего обыкновения без всякого умаления, а старых обыкностей в том переменять невозможно». Здесь Петр, обещая поддерживать заключенный союз и дружественные отношения с бранденбургским курфюрстом, высказался все же за сохранение старинных внешних форм в обращении и указывал на невозможность перемен старого обычая. Официальная грамота к курфюрсту, как и личное письмо к нему царя, которые повез Принцен, действительно не содержат в себе наименования курфюрста братом[982]. При всем своем расположении к курфюрсту русский царь, однако, не считал возможным именовать его себе братом.

Наконец, в шестой статье излагалась просьба о поддержке в эльбингском деле. В приказном ответе говорилось, что великий государь, слыша о такой долголетней с польской стороны к курфюрсту неисправности, «не по малу подивился» и во внимание к союзу предков своих с прежними курфюрстами и к просьбе теперешнего курфюрста указал послать грамоту к русскому резиденту в Польше, чтобы польский король, ради любви и дружбы с царем, «учинил с курфюрстом примирение и согласие и не начинал никакой противности». Царская помета на эту статью гласит: «Прибавить: будет его царское величество по особливой любви и союзу с курфирстскою пресветлостию всякими мерами войну и ссору с Речью Посполитою польскою по возможности своей препинать и до того не допускать и курфирсту в том деле всякое вспоможение чинить», т. е. примет все возможные меры к предотвращению войны и окажет курфюрсту всяческую помощь.

Исправленная редакция ответа с дополнениями, сделанными в соответствии с царскими резолюциями, вновь докладывалась Петру 11 марта, причем он, одобрив ее, указал переписать ответ в «тетрадь в десть» и в таком виде вручить посланнику. В этом дипломатическом документе отразились те же черты Петра, какие проявились в его переговорах в Вене с австрийскими дипломатами: нерасположение к общим и туманным фразам, стремление к точности и ясности как в постановке, так и в решении вопроса, любовь к конкретным фактам и цифровым данным. Удовлетворяя договаривающуюся сторону, он не забывает русских интересов и вносит оговорку, «чтобы и нашим послам и посланникам учинено было во всем против договору». В самом участии Петра в составлении документа виден его интерес к союзу с курфюрстом, а в том благосклонном направлении, которое дано было документу пометами царя, ясно сквозит личное расположение к союзнику и желание пойти ему навстречу. Однако личное чувство, какое он испытывал к курфюрсту, имеет границы, оно не овладело им настолько, чтобы поставить достоинство русского царя на одну доску с достоинством бранденбургского маркграфа, и Петр не отступил от старого обыкновения не писать курфюрста братом. Интерес царя к союзу с Бранденбургом и расположение его к курфюрсту в значительной мере поддерживались теми симпатиями, которые вызывал в нем к себе фон Принцен, сопровождавший царя в Воронеж и довольно близкий к нему в то время, когда царю докладывался проект ответа. Несомненно, что эти симпатии к Принце-ну вызвали то внимание, с каким Петр отнесся к ответу[983].

Расположение царя к Принцену делало последнему жизнь в Москве особенно приятной. Он приехал сюда в веселую полосу январских празднеств, непрерывной вереницей тянувшихся между Рождеством и Великим постом. Он был принят в высшем московском кругу. О веселье московской жизни он пишет в донесении курфюрсту от 20/30 января, что здесь одно угощение следует за другим, одна свадьба за другой; жизнь в Москве кажется сплошным большим праздником — Eine Gasterei, eine Hochzeit lцst die andere ab, das Leben m Moskau scheint ein einziges grosses Fest. В Принцене, зная симпатию к нему государя, заискивают. Датский посланник, вопреки обычаю, не позволявшему посещать иностранного представителя раньше, чем ему будет дана приемная аудиенция, поспешил сделать ему визит. «Может быть, — не без иронии замечает, передавая это известие, Корб, — он горел нетерпением вступить с ним в более тесную дружбу». Цесарский посол Гвариент также не замедлил своим визитом, который был отдан ему через день. Однако шумное веселье, среди которого Принцен очутился, не помешало ему отметить мрачное зрелище: около ворот Кремля лежат четыре тела вожаков стрелецкого мятежа, привязанные к колесам; вокруг города у стен сделаны виселицы и на них висят по четверо и пятеро стрельцов. 23 января новый царский любимец Александр Меншиков праздновал новоселье в подаренном ему царем доме. «С торжественными обрядами на эпикурейском пиршестве, — пишет Корб, — Вакх освятил дом, который царь подарил недавно фавориту своему Алексашке»[984]. В тот же день началось продолжение стрелецкого розыска.