Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Маврокордато сделал замечание, касающееся статьи 16 посольского проекта, где говорилось о присылке с обеих сторон особых посольств для подтверждения мирного договора; султан, кроме одного цесаря, ни к кому послов никогда не посылал и не посылает и такое равенство соблюдает только по отношению к цесарю, потому что «цесарь римской у всех христианских государей именуется начало и глава». Никого другого из окрестных государей султан «в пример» себе не ставит. Вследствие этого Маврокордато требовал, чтобы посланники слова о присылке к государю турецкого посла из договора устранили. Посланники, разумеется, возражали: «То-де дело не образцовое»; султан посылал раньше послов в Польшу и в Персию. Возобновляя московские реминисценции XV в., они привели основания, по которым московский государь имеет даже преимущественное право титуловаться цесарем: подлинное христианство и наследие от греческой империи. «А по подлинному-де христианству довлеет цесарем христианским писаться великому государю, его царскому величеству, а не иному кому, потому что та честь и христианское цесарское достоинство перешло с востока от греков в Российское царствие умножительнейшему (августейшему) нашему великому государю, его царскому величеству». Маврокордато заявлял, что «и сам он знает, что все христианство сущее ныне содержится в одном государстве Московском, и за такое славное дело Господь Бог может царю во всем учинить распространение» и дать цесарство в его руки. Однако ныне посланникам домогаться о присылке султанского посольства к Москве не надобно. При этом он разъяснил, что в Персию посольство от султана было послано по исключительному случаю: шах без такого посольства отказывался вернуть взятый у турок город Бастру; в Польшу посылался не посол, а простой чауш, и было с ним всего 10 человек. Сами же посланники видят, что для подтверждения Карловицкого договора поляки прислали к султану от себя посла, а от султана к ним никакого посольства нет и впредь не будет.

Посланники, раз речь зашла о подверждении договора, задавали Маврокордато вопрос о форме подтверждения: «Спрашивали его, Александра: салтаново величество, каким поведением мирные договоры подтверждает»; если договор состоится, подтвердит ли его султан при них, посланниках, и пошлется ли с ними к царю султанская грамота о заключении договора? Маврокордато ответил, что договор будет утвержден рукою визиря и разменяется текстами договора он же, визирь. Им будет дан также список договора по-латыни. Султан своею рукою таких мирных договоров никогда не подписывает. Грамота к царю будет с ними послана, и в ней будет сказано об их приезде и отпуске, о заключении договора и о том, что султан тот мир со своей стороны будет держать «непорушимо». Подтверждающая султанская грамота будет вручена Великому посольству, которое должно прибыть в Константинополь, и «у той подтверждающей грамоты руки салтанской не будет же, а будет только его печать». Если посланники желают дождаться здесь приезда этого великого посла из Москвы, то это будет им разрешено. Послы ответили, что дожидаться им здесь царской подтверждающей грамоты невозможно, потому что такая грамота будет составлена с текста договора, который они сами должны отвезти к царю. Посланники одобрили заявление Маврокордато, что им будет вручен, кроме турецкого текста договора, еще список его по-латыни, потому что при них переводчика турецкого языка нет, но потребовали, чтобы список был сходен с турецким текстом во всем от слова до слова и чтобы рейз-эфенди и он, Александр, закрепили его своими руками, иначе они принять латинского перевода не могут.

Маврокордато сказал в ответ, что латинский перевод подпишет он один, а товарищу его, рейз-эфенди, перевода своей рукой подписывать нечего, потому что он, рейз, по-латыни читать и писать не умеет. Может быть, он подпишет подлинный турецкий текст вместе с визирем. Впрочем, он доложит великому визирю, как чему быть. Посланники высказали было требование, чтобы мирные договоры с каждой стороны были написаны в двух экземплярах: один на языке стороны, а другой на латинском, и чтобы эти латинские тексты имели значение не переводов, а подлинных текстов. Маврокордато отказал: «Никогда-де того в Турском государстве не повелось, чтоб об одном деле давать крепости на розных языках: всегда у них такие государственные крепости пишутся на природном турском языке», а с турецкого языка дается перевод по-латыни. Так было и в Карловицах. Точно так же и посланники должны со своей стороны написать подлинный текст на славянском языке, а перевод с него по-латыни. «Опасаться им в том нечего, потому что латинский перевод с турским инструментом во всем будет сходен и подкрепится его, Александровой, рукою».

Спросив еще Маврокордато о времени возвращения турецкого посла из Вены, посланники сделали предложение, оговорившись, впрочем, что не имеют о том царского указа, «однако в запас ему, Александру, предлагают», чтоб по заключении мира при турецком дворе жить русскому резиденту, как при этом дворе живут иных государей резиденты. Маврокордато встретил предложение сочувственно. Султан резидентам жить при своем дворе разрешит «и зело-де то добро, что здесь царского величества резидент будет жить для того, что когда прилучатся какие порубежные ссоры, и те всякие ссоры могут успокоиваться и отправляться чрез того резидента. А для малых дел присылать нарочное посольство на обе стороны напрасный убыток будет»[1031].

Беседа все же закончилась скандалом. В заключение разговора Маврокордато заметил, что «на нынешней конференции по милости Божии общих обоих государств дел междо ими договорено не мало, почитай, что все статьи; не сговорились только о двух статьях: о торговле на царских кораблях по Черному морю и о ханской даче», и он вернулся к этой последней статье. Если посланникам статья о ханской даче показалась в том виде, как он ее предложил, неприемлема, то он напишет ее сызнова в ином виде и надеется, что она посланникам будет «угодна». Посланники сказали, что писать ему той статьи не запрещают, только бы написал он ее так, как они с ним договорились. Когда Маврокордато статью написал, посланники остались опять недовольны и говорили, что статья написана у него по-прежнему, «стороне великого государя противна и неугодна». Надобно, чтоб он написал ее так, что «никакой дачи ханам крымским и татаром не давать, а не так, как у него написано, что великий государь и его наследники той дачи давать не обяжутся». Посланникам казалось совершенно недопустимым слово «обяжутся». «То-де обязание, — пояснили они, — мочно толковать на многие образцы», и из такого толкования выйдет по-прежнему, что хан будет просить у царского величества себе дачи. А надо, чтоб было написано, стояли на своем посланники, «что никакой дачи ханом крымским и татаром ныне и впредь не давать».

Маврокордато начинал терять терпение: «Видит он, что они, посланники, здешним Турским государством гнушаются и ставят его ни во что, чего было им чинить отнюдь не довелось». Без условия о ханской даче и «поминках» мир не может состояться. Султан не оставит без защиты хана в бесчестии, причиненном ему отказом в даче. Если они об этом будут много спорить, как бы от этого не «уросло» какое зло и не вышло бы делу мирного договора вреда! «Статья у него написана — не противна, обязательство — речь не грубая», т. е. слово «обязательство» не заключает в себе ничего одиозного и приведено только к тому, чтобы дачи не давать. Написал он его для того, чтобы султану в противном случае, если бы он о том не упомянул, не было бы от хана и татар «прошения и докуки», а от турецкого народа какого-либо нарекания и стыда. Да и в Карловицком договоре с поляками написано о ханской даче именно в таких выражениях, что польские короли крымскому хану и татарам никакой дачи давать впредь не обязуются.

На последнее соображение посланники по обыкновению ответили, что «великому государю его царскому величеству иные государства не пример и кто что разумел, так и сделал», но решительно протестовали против слова «обязан»: «А то-де слово, что обязание его царскому величеству зело неугодно и превысокой его, государской, чести непотребно, и с таким словом той статьи они, посланники, в мирной договор не примут и не напишут». Далее «Статейный список» замечает: «И о той даче, которая напред сего давана и что ныне и впредь давана не будет, говорили посланники многими и пространными разговоры, и по многим разговорам и спорам в той даче хану и татарам имянно ему, Александру, отказали».

Эти «пространные» разговоры и споры с посланниками довели Маврокордато до сильного раздражения. «Поистине, — восклицал он, — они, посланники, здешним государством гнушаются и ни во что ставят!» Недавно его старший товарищ, рейз-эфенди, от этого дела, т. е. от ведения переговоров, отстранился. Он, Александр, взял все дело на себя, надеясь, что сможет привести его к окончанию. «Но, видя их, посланничьи, многие в том деле упорства и несклонность», принужден будет и он также то дело бросить. «И, осердясь, — продолжает „Статейный список“, — с места своего встал и стоя говорил со многим сердцем, что будет ли у них, посланников, тому делу конец или нет?» Посланники говорили, что «они тому делу окончания желают давно», сердиться ему, Александру, не на кого, никто его не боится. «И чтоб он то слово „обязание“ отставил для того, что то слово не к чести его царского величества превысокому имени! Кроме-де Господа Бога его царское величество обязывать иному некому». И вновь посланники, уже неизвестно в который раз, повторили, чтоб Маврокордато написал по их словам, что «никакой дачи ханом крымским и татаром ныне и впредь и за прошлые годы… не давать». «И Александр говорил, что перемены у него тому слову никакой не будет. И больше-де он им, посланником, говорить о том не станет. И, не простясь, из палаты пошел. Провожали его дворяне, и переводчики, и подьячие на крыльцо и до лошади»[1032].