Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

LI. Аудиенция у цесаря

На будущем конгрессе Возницыну хотелось иметь помощником доктора П. В. Посникова, знавшего греческий, латинский, французский и итальянский языки и потому необходимого для предстоящих переговоров. Посников жил тогда в Венеции, где ему поручено было устроить находившихся там стольников, наладить их учебные занятия, о чем вести переговоры с венецианским сенатом и наблюдать за их успехами. Кроме того, ему же было поручено раздобыть в Венеции некоторые сведения о турецких и венецианских флотах — «проведать накрепко и взять на письме или записать подлинно самому: на кораблях турских и венецийских и на каторгах (галерах) и на бригантинах поскольку на котором судне пушек бывает и людей и о всем состоянии того морского каравану». Возницын заручился согласием царя еще в Вене на назначение Посникова на конгресс. Но доктор увлечен был научными стремлениями по своей специальности, просился куда-то ехать, где мог эти стремления удовлетворить, и, несмотря на неоднократные призывы Возницына, медлил выездом из Венеции, видимо, мало прельщаемый предстоящей дипломатической деятельностью.

«Благодетель мой Петр Васильевич, — писал ему Возницын 11 августа, — здравствуй на многие лета. Писал я к тебе по указу великого государя не одиножды, чтобы ты из Венеции для его государева дела был в Вену не замедля, и ты по се число в Вену не бывал и ко мне против моих писем не отписал. И ныне я тебе по прежнему его, великого государя, указу поновляю, чтоб ты из Венеции ехал сюды в Вену безо всякого замедления. А естьли ты умедлишь и вскоре не будешь, и тебе будет сыскивать меня с великим трудом, а паче опасися государева гневу, потому что тебе велено быть со мною на турской комисии и без тебя быть нельзя и дела делать будет некем. И турской посол другой, греченин Маврокордат; того ради ты к тому делу и присовокуплен, что сверх иного можешь с ним говорить по-еллинску, и по-италианску, и по-французску, и по латине, а он те все языки знает. Конечно учини по сему государеву указу и приезжай скоро; а естьли ты меня не застанешь, и ты, как можешь скоряе, приезжай ко мне туда, где я буду. А мне без тебя того дела не токмо совершать, но и починать невозможно и ты себе в сем не плошись. А письмо твое, которое ты писал июля в 30 день, я чел, и о чем ты писал, правда надобно было то тебе — толко ныне не время — и к Москве то твое письмо того ради и не послано. А должно тебе свое желание отставить, а воспринять то высокое дело к службе своей, в котором тебе быть велено. За сим, благодетель мой, здравствуй»[1242]. Однако это письмо с уговорами отказаться на время от научных занятий ради более важной с точки зрения Возницына государственной деятельности и с угрозами не подействовало. Может быть, опасаясь каких-либо перемен и уступок желаниям Посникова в Москве, Возницын, пересылая письмо его Ф. А. Головину, вновь подтвердил необходимость участия его на конгрессе: «При сем же посылаю к тебе, государю моему, Посникова письмо: прошу милости твоей, государя моего, о чем пристойно, донеси великого государя. А Посникову совершенно надобно быть со мною на комиссии, потому что посол — греченин, и через него (Посникова), можно достаточно говорить и писать»[1243]. Посников, как открывается из дальнейшей переписки с ним Возницына, стремился в Неаполь, очевидно, в тамошний университет, где предполагал заняться какими-то физиологическими опытами над собаками, — «живых собак мертвить, а мертвых живить», — шутливо писал он Возницыну, и последний принужден был писать ему 17 августа с более суровыми угрозами в случае непослушания. «Петр Васильевич, здравствуй, — читаем мы в этом письме. — По указу великого государя писал я к тебе многожды, чтоб ты из Венеции для его, государева, дела ехал ко мне в Вену немедленно. И августа в 14 день писал ты ко мне, что ты хочешь ехать в Неаполь, и то ты чинишь ослушно, понеже довелось было тебе со всяким тщанием и страхом его, государево, повеление сохранять и предпочтенной его монаршеской указ радетельно соблюдать. А ты, пренебрегая то и мое писмо ни во что поставя, поехал для безделья, как в твоем писме написано — живых собак мертвить, а мертвых живить, и сие дело не гораздо нам нужно. Отечески тебя наказую, естьли ты умедлишь и меня в Вене не застанешь или и там, где я буду, во время не будешь, ведай себе подлинно, что велий гнев его, царского величества, государя нашего милостивого, примешь. А болши сего я к тебе, яко к презирателю, писать не буду, а отпишу туда, где будет тебе не к пользе; и естьли что приключится, тогда не имей на меня слова. За сим здравствуй»[1244]. Эти угрозы возымели свое действие. Посников бросил пока науку и явился в Вену.

Желание посла, заявленное Кинскому и Кауницу в приватных разговорах с ними об отводе для посольства нового помещения, было исполнено, и 18 августа Возницын был извещен, что ему отведен тот самый двор, в котором помещалось предыдущее посольство боярина Б. П. Шереметева, и ему предложено было переезжать когда угодно. Посольство перебралось на новую квартиру на другой же день, 19 августа, причем от казны были присланы «под рухлядь форманы». «Великой и полномочный посол, — читаем под этим днем в „Статейном списке“, — и все при нем государевы люди из-за города с имянуемого двора Гундердорфа переехали в Вену и стали на дворе, имянуемом Чакаргоф»[1245]. На 20 августа назначена была послу приватная аудиенция у цесаря для вручения ему новой верительной грамоты, уполномочивавшей Возницына в качестве представителя России на конгрессе. В «Статейном списке» находим изобразительное описание этого приема, живо нас переносящее в ту эпоху и в ту обстановку. Аудиенция происходила в загородном дворце Фаворита, где продолжал жить цесарь. Посла в сенях встретил «цесарской маршалок надворной князь Мансфельт и, великого посла поздравя и привитав, говорил, чтоб он, великой посол, немного пообождал, понеже-де комерариуса Вальштейна и подканцлерия Кауница еще при цесарском величестве нет, а без них ему цесарского величества очей видеть нельзя, а будут-де они тотчас.

И седчи с ним на скамье, которая была прикрыта бархатом, спрашивал маршалок про здоровье великого государя и сказывал о поведении войск цесарских и турецких. И великой и полномочный посол чинил ему ответ, так же и его спрашивал, смотря по его словам и по настоящему делу. А потом вскоре пришли комерариус и подканцлер и великого и полномочного посла при-витали (приветствовали). И быв у цесарского величества, комерариус вышед сказал, чтоб он великой посол, мало пообождал, пока цесарское величество, от сна восстав, поуберется. И потом, посидев мало с великим послом, пошел к цесарскому величеству и, вышед из полаты, звал великого посла в тое полату, в которой были великие и полномочные послы прежде сего на приезде, в которой уже цесарь был и стоял у стола. И великой и полномочной посол, пришед перед цесаря, поклонился по обычаю рядовым поклоном и, поклонясь, говорил речь по сему». Содержание этой небольшой, но все же уснащенной пышными титулами речи сводилось к тому, что царь велел подать цесарю свою грамоту и не сомневается, что цесарь исполнит его желание, о котором в грамоте написано. «И изговоря речь, подал великой и полномочной посол цесарскому величеству царского величества грамоту в камке. И цесарь принял великого государя грамоту, стоя у стола в шляпе, и положил на стол и, призвав к себе подканцлерия Кауница, говорил ему тихо. А потом Кауниц говорил имянем его, цесарским, что его цесарское величество желает великому государю… многолетнего здравия и, чтo належит, по его, цесарского величества, желанию, выразумев из той грамоты и по его посольскому доношению, любительную всякую склонность чинить обещается. И великой и полномочной посол выслушав говорил: „При том как всех господ моих имянем товарищей его царского величества великих послов, так и от себя, вашему цесарскому величеству за вся ваша к нам благодеяния и милость, которую мы здесь видели и видим, по премногу благодарствуем и челом бьем и должни то доносить великому государю своему, его царскому величеству“. И цесарское величество, выслушав тое речь, чрез Кауница его, великого и полномочного посла, поздравлял и свое цесарское жалованье, всякое добро и милость ему обещал и отпустил на подворье. Проводил его, великого и полномочного посла, в другую полату комерариус Вал-штейн. Речи при цесарском величестве по латини и по русски переводил цесарской переводчик Адам Стилля. А во время того его, посольского, бытия при цесарском величестве были сенатори: с правую сторону комерариус Валштейн, маршалок Мансфельт; с левую — Кауниц; да в сенях ковалеров и графов человек с 15-ть»[1246].