Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Тарковский писал, что они с Юрием проговорили до ночи, но из всего разговора осталась лишь возмущённая досада по поводу того, что собеседник пародировал генсеков и отпускал сомнительные шутки. «Как будто нет более важных проблем, чем карикатуры на советских вождей. Он всё-таки совершенно советский человек. Что бы он делал без советской власти! И очень уж Актёр Актёрович!»[858] В каком-то смысле, сказанное подтверждает точку зрения Аббадо.

Вообще, состояние коллеги показалось Тарковскому тревожным, Любимов был исполнен сомнений, хотя «издалека» создавалось впечатление, будто каждое интервью он давал специально для того, чтобы не возвращаться в СССР. Такой путь пугал тоскующего без сына Андрея. Недаром он часто повторял близким друзьям одну и ту же мысль, которую Ольга Суркова приводит[859] в следующей формулировке: «Страшны близкие, семья и особенно дети».

Возможно, именно потому Тарковский и отреагировал столь резко на «кривляния» коллеги: он просто очень боялся. Юрий вёл открытую войну, Андрей же — стратегическую, позиционную, партизанскую, в духе «Иванова детства». Если их увидят вместе, если один поддержит другого, это может навредить оставшимся в Москве домочадцам. Главный герой настоящей книги временами даже избегал Любимова и несколько раз высказывался о нём грубо в присутствии общих знакомых. Один из таких — Джон Робертс — передал слова режиссёра Юрию, что, конечно, разгневало Тарковского.

Внимательный читатель вспомнит Робертса — директора общества дружбы Великобритании и СССР, водившего Андрея на спектакль «Самоубийца» во время его прошлого приезда в Лондон 4 февраля 1981 года. Заметим, что оба советских режиссёра станут впоследствии персонажами мемуаров[860] Джона, посвящённых двадцати семи годам отношений двух держав. Книга, кстати сказать, содержит множество подробностей пребывания Тарковского в Великобритании, которые не приводятся в русскоязычных источниках.

В конце своего визита на Альбион Андрей встречался с Анной-Леной Вибум, и между ними состоялся важный для последующих событий разговор, итог которого сводится к тому, что она убедительно просила начать сотрудничество не с «Гамлета», а с «Жертвоприношения». Как уже отмечалось, находить деньги на дорогие костюмные картины ей было трудно даже для Бергмана, но важно обратить внимание: была бы воля Тарковского, после «Ностальгии» он бы снимал фильм по Шекспиру.

Именно из-за «Гамлета» режиссёр всё чаще задумывался об эмиграции в США. В целом ему там не нравилось, но работа была важнее эмоций: в Америке имелись нужные локации, а главное — богатые и готовые к сотрудничеству продюсеры. По возвращении в Италию Тарковский начал готовить плацдарм для переезда за океан, нанёс несколько визитов в консульство США, вместе с женой они сдали необходимые биометрические данные.

В Великобритании режиссёр провёл в общей сложности около двух месяцев и впечатления страна оставила радужные: «Англия — спокойная, достойная и уютная. Не хотелось уезжать нам. Новые знакомые, друзья, новые возможности». Действительно, изучение «Мартиролога» приводит к однозначному выводу: круг общения Тарковского обновился. Старые персонажи в дневнике почти не появляются, зато возникает множество незнакомых имён, и почти все готовы помочь. В душе Тарковского радость по этому поводу соседствовала с тотальной паникой от того, что они с Ларисой потратили в Лондоне слишком много денег.

В ставший почти родным Сан-Грегорио супруги вернулись 19 ноября. Андрей практически не фиксировал британский вояж в дневнике. Почему? «То ли из-за того, что не писалось в чужом доме, то ли из-за чувства временности нашей лондонской жизни», — пояснил он по прибытии. Так что, безусловно, жилище в Сан-Грегорио уже вполне могло претендовать на звание не «чужого», а «своего».