Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

XIII. Плавание к Керчи

В воскресенье 30 июля в девятом часу утра был созван военный совет на корабле адмирала; было указано, чтобы все окончательно было приготовлено к плаванию, на что собравшиеся, к великому удовольствию царя, как замечает Крюйс, отвечали, что «все готово и корабли совсем вооружены». Царь при этом приказал всем офицерам быть готовыми к производству при первом же благоприятном ветре примерного морского сражения — «с эскадрою обучительную баталию держать». Он дал было уже и сигнал к началу такого маневра, чтобы якоря вынимали и шли на глубокую воду. Однако ветер к полудню спал, и маневр пришлось отложить[163].

Эскадра, назначенная к плаванию в Керчь, составилась из 10 больших кораблей; именно в нее вошли корабли: «Скорпион» — 62 пушки, на нем адмирал Ф. А. Головин, «Благое начало» — вице-адмирал Крюйс, «Цвет войны» — шоутбейнахт фон Рез, «Отворенные врата» — капитан Петр Михайлов, далее «Апостол Петр», «Сила», «Безбоязнь», «Соединение», «Меркурий», «Крепость» — на них капитанами были иностранные офицеры. На корабле «Крепость» находилось посольство, перебравшееся на него со своих будар еще 22 июля. Сверх этих больших судов в состав эскадры входили: 2 галеры — «Периная тягота» и «Заячий бег», кипарисная яхта царя, 2 галиота, 3 бригантины и 4 казачьих струга, на которых находилось 500 выборных казаков с атаманом Фролом Минаевым[164]. Чтобы получить представление о составе экипажа на кораблях, приведем для примера состав экипажа 46-пушечного корабля «Крепость», точно перечисленный в «Статейном списке» посольства. Кроме посольства на нем находились: а) иностранцы: капитан голландец Петр фон Памбург, лейтенант Лукас Гендриксон, 2 штурмана, 1 подштурман, 1 боцман, 2 боцмансамт, 1 кон-стапель, 1 лекарь, 1 толмач, 16 матросов; б) русские служилые люди Преображенского и Семеновского полков: 2 сержанта, 1 каптенармус, 5 матросов из тех же преображенцев и семеновцев, исполнявших со времени Азовских походов также и матросскую службу, 1 ротный писарь, 4 капрала, 2 барабанщика, 96 рядовых солдат. Всего иностранцев и русских в составе экипажа было, следовательно, 138 человек[165]. На всех судах эскадры насчитывалось 2000 солдат Преображенского и Семеновского полков «во всякой воинской готовности»[166].

5 августа в полдень эскадра двинулась в путь. При самом «подымании якорей» Петр писал в Москву, между прочим, А. А. Вей-де о выходе эскадры для провожания посла и к письму приложил «карту», вероятно предполагаемого пути[167]. Отошли от Таганрога верст с двадцать, но ночью разразился «великий сторм», стали на якоря и простояли до 7, когда опять вернулись в Таганрог[168]. В этот день устроена была на таганрогском рейде примерная баталия, опыт которой не удался 30 июля. «В 7-й день сего месяца, — описывает этот маневр Крюйс, — в понедельник поутру ветр был вест-норд-вест и учинен обыкновенный сигнал от адмирала всем лейтенантам, чтоб к нему на корабль были, и роздал им следующую линию баталии». Перечислив далее (и надо заметить, очень неточно) имена судов, входивших в состав эскадры, с указанием, также очень неточным, числа пушек и людей на каждом, Крюйс продолжает: «Потом дан сигнал, чтоб якори вынимали, и, шед с час вестен-зюйден и вест-зюйдвест, дал адмирал сигнал, чтоб ранжировалися; и, как корабли в ордер линии приведены, дал адмирал сигнал к сражению, что изрядным порядком учинено. И продолжался сей забавной бой 11/2 часа, после чего от адмирала обыкновенной сигнал дан белым флагом сверху, чтоб биться перестали»[169].

Ждать благоприятной погоды пришлось еще неделю — до 14 августа. В этот день подул, наконец, попутный ветер, и ранним утром, в четвертом часу пополуночи[170], «пошли в путь и шли во весь день доброю погодою. День был красен; в ночи была великая погода. Шли во всю ночь и проехали Долгую Косу». Первым двигался корабль «Безбоязнь». Записка о Керченском походе, также отмечая очень благоприятную «зело способную» погоду в течение всего дня 14 августа и в ночь на 15-е, говорит, что если бы распустить все паруса, то в ту же ночь были бы в Керчи; шли же только под одним парусом и то не вполне распущенным. 15 августа, по отметке Крюйса, «поутру обратился ветр на вест-зюйд-вест; к вечеру ветр прибавился от запада, и адмирал дал сигнал, чтоб на якорь стали»[171]. 16-го, по его же заметкам, была «изрядная погода. На заре пошли в поход, имея курс на вест-зюйд-вест. О полудни имели мы северную широту 45°55′. Ввечеру было тихо и стали на якорь за 15 миль от Керчи». Весь день 17-го простояли на якорях. В «Записке о Керченском походе» путешествие за эти дни 15–17 августа описывается в таких общих чертах: «А на другой, на третий и на четвертый день погода была разнопременна, иногда ветру не было, а иногда, хотя и был, только нам противный и для того шли семо и овамо лавиром (т. е. лавируя), а за самым противным ветром стояли едва не целые сутки и, хотя в виду была Керчь, однакож не дошли». 18 августа двинулись в дальнейший путь, по свидетельству Крюйса, в 3-м часу пополуночи, пошли при северном ветре, в 8-м часу утра завидели «высокую землю Керченскую». В полдень вступили в Керченский пролив.

«В 18-й день (августа) за два часа до света, — читаем в „Записке“, — и во весь день учинилась зело нам изрядная погода, которою того ж числа о полудни пришли в Керченское устье благополучно и стали в самом гирле на правой стороне близь берега против Николаевского рынка». Под Керчью стояла турецкая эскадра из 4 кораблей и 9 галер. «А среди того гирла близь Керчи города, — читаем в „Записке“, — от нашего каравана верстах в двух стояли на якорях турские воинские четыре корабля во всякой готовности, а от них поодаль близь берега у Керчи стояло 9 каторг, наполненные воинскими припасы и людьми». При приближении к Керчи с адмиралтейского корабля сделан был салют семью выстрелами; на восьмом выстреле, как пишет Крюйс, к адмиральскому кораблю присоединилась вся эскадра и начала стрелять изо всех пушек. Турки отвечали таким же салютом. Взаимные салюты были повторены троекратно. По спуске якорей с адмиралтейского корабля в шлюпке английского образца[172] под небольшим белым флагом был отправлен Ф. М. Апраксин с тремя сержантами и с переводчиком к турецким властям: к командовавшему турецкой эскадрой адмиралу на его галеру и к керченскому паше с известием о прибытии русского флота и с поздравлениями. Во время прибытия русской эскадры к Керчи по берегу и по горам стояла татарская конница[173]. Составитель «Записки о Керченском походе» довольно подробно и точно описал Керченский пролив, в котором стала эскадра, упомянул об удобстве его для плавания, а также отметил красоту его берегов. «Керченское гирло, — пишет он, — к корабельному хождению зело изрядное и глубокое, глубины в нем будет с 6, и с 7, и с 8 саженей; по обеим сторонам того гирла берега зело изрядные, веселые и гористые, на которых лесов нет»[174].

В ответ на присылку Апраксина турецкий адмирал Гасан-паша прислал также в шлюпке (в «ушколе») со взаимным приветствием четверех своих служилых людей, «в том числе один гайдук, — замечает „Записка“, — зело доброзрачен и убран».

Вскоре после их приезда прибыли на адмиральский корабль на ушколе два знатных мурзы от керченского и кафинского паши (губернатора) Муртозы. Уже при первых приветствиях эти последние стали спрашивать адмирала о причинах прибытия стольких кораблей, а после — каким путем ему повелено ехать в Константинополь, на что адмирал ответил, что морской караван пришел к Керчи для провожания царского посланника, а каким путем посланник отправится, будет им возвещено потом. Посетители были угощены и затем в сопровождении князя И. Ю. Трубецкого сделали визит посланникам на посольском корабле, причем объявили, что для их сопровождения прислан в Керчь из Константинополя пристав капычибаша Мегмет-ага. Крюйс передает, какое впечатление произвело на турецких офицеров прибытие русских кораблей: «Ужас турецкой можно было из лица их видеть о сей нечаянной визите с такою изрядно вооруженною эскадрою; и много труда имели, чтоб турки верили, что сии корабли в России строены и что на них российские люди. И как турки услышали, что его величество указал своего посла на собственных своих кораблях в Константинополь отвезть, то туркам еще больше ужасу придало»[175]. С час спустя по отъезде турецких офицеров с посольского корабля к турецким властям были посланы А. Д. Меншиков, дворянин Василий Даудов и толмач Полуэкт Кучумов с предложением о пропуске посла в Царьград морем. «И оттуда приехали они ввечеру поздно, — замечает „Записка“, — и сказали, что завтра-де к нам будет от них знатная присылка». Появившаяся под Керчью русская эскадра была целый день предметом любопытства со стороны экипажей турецких судов. «Турки с галер и кораблей приезжали на разные корабли его величества, на которых они изрядно приняты были и ходили повсюду вверх и вниз и солдат и матрозов обучать смотрели», т. е. смотрели на солдатское и матросское учения. Они «и смолу на корабле оскребали, чтоб увидеть, из какого лесу они строены… и все, что мы им ни казали, хотя они то и сами видели и осязали, однакож было у них недоверие, но и весьма сомневалися». Этим закончился день 18 августа, заключает свой рассказ Крюйс, и турки имели в ту ночь свободу размышлять о том, что они видели за день. На берег, против которого стала эскадра, тотчас же по ее прибытии наехали турки и татары, торговые люди с разными товарами, с материями и фруктами, «с парчами и овощами. И продавали они те свои товары на московские деньги и на золотые, и на ефимки повольною ценою». Торговцы подплывали к эскадре, являлись и на адмиралтейский корабль и на иные и продавали товары с немалым для себя прибытком[176].