Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

XXI. Случай с маршалком посольства

Любезность, проявленная к шведам во время переговоров, с бесконечным обменом бесчисленными благодарностями, была, разумеется, только притворной. В Москве они были нежеланными гостями, и подлинное недружелюбное, даже прямо враждебное чувство к ним обнаружилось по поводу происшедшего тогда несчастного случая с маршалком шведского посольства майором Ранком. Эпизод заключался в следующем. В понедельник 16 октября вечером резидент Книппер у себя в доме, находившемся где-то между Тверской и Никитской улицами, устроил пирушку (Gasterei), на которую были приглашены один из шведских послов, маршалок посольства Ранк и несколько посольских дворян. В числе приглашенных находился также бранденбургский резидент Задора-Цесельский. Когда стали пить за здоровье царя, шведского короля, бранденбургского курфюрста и других государей, маршалок с тем же стаканом в руках предложил бранденбургскому резиденту выпить на брудершафт, на что тот ответил, что момент для питья на брудершафт во время тостов неподходящий, да, кроме того, они и так добрые друзья и братья. Маршалок был страшно разобижен, разразился бранью, в которой позволил себе обидные сравнения между шведами и бранденбуржцами, и, входя все в больший раж, ударил Цесельского кулаком в подбородок, так что хозяину Книпперу показалось, что он дал ему пощечину. Бранденбургский резидент оттолкнул его от себя, заявляя протест против этой грубости и оскорбления его достоинства. Тогда маршалок выхватил шпагу. Задора-Цесельский сделал попытку избежать удара, загородившись стульями, но маршалок успел ранить его в правую сторону груди, и так опасно, что резидент упал замертво. Виновник тотчас же скрылся. Петр, узнав наутро о происшествии, был сильно разгневан. Немедленно драгунскими отрядами были оцеплены посольское подворье и дом резидента Книппера. Последнему было объявлено, что он будет сидеть под арестом до тех пор, пока не выдаст маршалка. Посольский двор был так плотно окружен драгунами, что у дверей и окон поставлено было по 6 и 8 человек, никого не выпускали и не впускали. Маршалок был, впрочем, вскоре пойман, переодетый в русское платье, в ямской слободе, где он нанимал подводы, чтобы уехать из Москвы. На простой крестьянской повозке под караулом двух драгун, сидевших с ним рядом, и под конвоем других драгун, окруживших экипаж, он был провезен через город и через Иноземную слободу в Преображенское, где заключен в тюрьму вместе с обыкновенными уголовными арестантами, будучи скован по рукам и ногам железами. Вот этот случай и был также предметом переговоров на конференциях. В заключение третьей конференции 20 октября послы, как передает официальная записка, «говорили о маршалке, который поколол бранденбургского резидента, чтоб его из желез высвободить и прислать бы к ним, послом, на двор, а он будет жить хотя за караулом у них, послов, на дворе до указу… потому что есть до него, маршалка, им, послом, многие королевские дела». Кроме того, в то время как маршалок укрывался, был по русским законам захвачен его слуга, которого держали за караулом на посольском подворье. Головин сказал послам, что о маршалке он доложит государю, об ответе известит их через приставов, предупреждая, однако, что «то дело немалое», а о слуге тут же отдал приказ посольским приставам его освободить. На следующей, четвертой, конференции 26 октября послы вновь возбудили ходатайство о выдаче им маршалка, приводя тот довод, что заколол он не царского подданного, а служителя курфюрста Бранденбургского и без сношения с курфюрстом, как они надеются, государь его судить не будет. При этом послы привели прецедент: в прошлых годах, лет тридцать тому назад, был в Швеции присланный от московского царя полковник Марселиус и по некоторому случаю, будучи в Стокгольме, заколол дворянина из английского посольства. Тогда шведский король для соседственной дружбы с царем никакого ему указа не учинил, а выдал его русским послам, к великой досаде английского посла. По этому «примеру» и они, послы, просят отдать им маршалка. «И послом сказано, что держат того маршалка за караулом для того, что он при дворе его царского величества поколол бранденбургского министра и для того его свободить невозможно. А что Марселиус какое зло будучи в Свее учинил, того им (боярам) за многими леты неведомо. Однакож он, ближний боярин, о том до его царского величества донесет». На пятой конференции 2 ноября послы вновь «говорили о маршалке, чтоб его освободить из желез, а резидент-де бранденбургский уже от скорби своей имеет полегче». Головин сказал, что он об освобождении его «старался и впредь труждаться готов»[253].

Маршалок так и не был освобожден. Случай вызвал вмешательство иностранных послов, интересы которых он задевал. С точки зрения иностранных дипломатов, ввиду того что случай произошел в доме шведского резидента и что виновником был швед, а пострадавшим не русский, а бранденбургский подданный, то дело подлежало юрисдикции шведского короля, который мог действовать по сношению с бранденбургским курфюрстом. В этом смысле Карлович и Гейнс сделали Петру словесное представление в одной из бесед с ним. Царь искусно воспользовался этим представлением как одним из ходов в своей дипломатической игре против шведов. Он порекомендовал послам подать по этому делу мемориал в Посольскую канцелярию; таким образом получится видимость действия Дании и Польши в защиту интересов Швеции, и это будет хорошим средством скрыть их враждебные замыслы[254]. Такой мемориал был действительно представлен 30 октября в Посольский приказ Карловичем; в нем он указывал на подсудность дела шведскому королю[255]. О мемориале говорилось в тогдашних европейских газетах. Так, в мюнхенском «Mercurii Relation oder Wochentlichen Reichs-Ordinari Zeitungen» (в № 52 от 26 декабря 1699 г.) сообщалось из Москвы от 24 ноября, что «польский посланник г. фон Карлович написал трогательно и гуманно его царскому величеству по поводу шведского маршалка и в особенности представлял, что с ним не следует поступать так жестоко, что это является нарушением международного права, что послы, при каких бы дворах они ни были, имеют свою собственную юрисдикцию, и это строго соблюдается при всех христианских дворах. Между прочим, он привел недавний случай с португальским посланником в Вене. Думают, что царь убедится этим, и маршалок опять получит свободу»[256]. Однако вопреки этим ожиданиям мемориал никаких реальных последствий не имел. Для московского правительства вопрос о юрисдикции в этом случае не был так ясен, как для иностранных послов и для европейской прессы. Дело осложнялось еще опасением неудовольствия со стороны Бранденбургского курфюрста, дружбу с которым Петр подчеркивал и которого он рассчитывал привлечь к союзу против шведов. Царь выказал знаки особенного внимания к пострадавшему бранденбургскому резиденту; навестил его вскоре же после происшествия — 19 октября, причем обнял его и поцеловал. Задора-Цесельский оправился было, но не надолго. Слабой и дрожащей рукой он написал курфюрсту две реляции, от 22 и от 30 ноября старого стиля, и в последней просил курфюрста, когда дело будет представлено на его решение, позаботиться о взыскании в его пользу достаточной суммы денег на обеспечение, так как ему придется кончать жизнь инвалидом.

Жизнь он скоро и кончил; от 30 ноября была его последняя реляция. В начале 1700 г. он умер[257]. Курфюрст, на усмотрение которого царь представил дело, просил его освободить маршал-ка, уверяя, что найдет себе удовлетворение иным путем[258]. Снесясь со шведским королем, курфюрст летом 1700 г. вытребовал маршалка к себе в Берлин, для чего ему был выслан паспорт. О такой же выдаче писал в Москву 3 мая 1700 г. Карл XII шведскому резиденту Книпперу, который обратился с соответствующим ходатайством к Ф. А. Головину. Царь на выдачу согласился, и 25 июля велено было маршалка из заключения прислать в Посольский приказ. Однако это распоряжение было сделано слишком поздно. Маршалок скончался в заключении. Тело его было отправлено в Швецию[259].