Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

5 октября пехоте Ромодановского дан был отдых, тем более что и погода не благоприятствовала военным действиям: лил сильный дождь. Конница готова была к действиям, но осажденные не выходили в поле из обоза, куда они укрылись по взятии городка. Между тем военачальники заметили, что Петр остался недоволен слишком быстрой сдачей городка и бегством стрельцов; ему хотелось брать крепость не штурмом, а правильной осадой, устраивая редуты, апроши, подкопы и мины. Среди них заходила речь о том, чтобы вновь отдать городок стрельцам и на этот раз брать его осадными работами. За такой образ действий стоял Гордон, обедавший в этот день вместе с царем у князя Б. А. Голицына. Два следующих дня, 6 и 7 октября, был перерыв в маневрах. 6-го перед полуднем Ромодановский имел торжественный въезд во взятый городок, осматривал его и угощал своих офицеров. 7-го, в воскресенье, он ездил утром в Симонов монастырь молиться, а затем после обеда собрал у себя военный совет и объявил о своем решении отдать городок обратно Бутурлину, желая исправить свою славу, пресеченную тем, что неприятель покинул городок, не оказав всего возможного сопротивления. 8-го городок был действительно возвращен Бутурлину, который, хотя и исполнен был гнева на такое над собой посмеяние, приказал занять его четырем стрелецким полкам: Жукова, Озерова, Дурова и Макшеева. Осаждающие удержали за собой только внешний вал городка, который они обвели плетнем и покрыли турами и щитами для прикрытия от стрельбы и от ручных гранат противника. В тот же вечер Гордон начал делать к городку подземный ход под фас болверка.

9 октября осадные работы шли полным ходом. Апроши к городку велись с двух сторон: с левого фланга, где находился Преображенский полк, и с правого, где стоял Гордон. Петр в этих работах принимал деятельное участие: сам начал делать сапу под фас другого болверка. В тот же день он вместе с другими бомбардирами пустил из мортиры несколько бомб в городок и в стрелецкий обоз. Одна из бомб попала в шатер самого Бутурлина. В ночь на 10-е подземные галереи осаждающих доведены были до окружающего городок рва. Следующие затем дни, 10–13 октября, прошли в трудной работе над проведением подземных ходов под ров и вал, чтобы его взорвать. Трудность работы увеличивалась еще тем, что в почве, где пролагались эти ходы, оказались ключи, наводнявшие вырытые ходы водой, которую приходилось откачивать. С своей стороны и осажденные, догадываясь о направлении апрошей по шуму заступов и кирок, наполняли ров водой и тем содействовали наводнению подземных сооружений осаждающих. Чтобы вести подкоп в тишине, пришлось бросить заступы и кирки и пустить в ход какие-то вновь изобретенные специальные инструменты — «скобли», которыми снимали землю, собираемую потом в небольшие кули, а также в некоторых местах приходилось сверлить землю большими буравами. Во время подземных работ осаждающие не переставали также кидать в городок бомбы. 13 октября, как шутливо повествует «Описание», «никакого военного промыслу не было ж, точию искали с обеих сторон, какими б способы войну сию между обоими господами генералиссимы за наставанием студеных ветров и ненастья прекратить и свои воспаленные сердца к мирным договорам склонить». 14-го, в воскресенье, войска отдыхали. Оба генералиссимуса оказались за обедней в Симоновом монастыре «и во время пения стояли вместе и долгое имеша между себе слово о настоящей между ими войне, яже от толиких лет продолжися и причитаху един другому вины к зачатию тоя, но никоторой себя восхоте винна признати. Людие же, се видевше, зело с обеих стран обрадовались, надежду имеюще, яко тот их съезд в таком святом месте не будет бесплоден… и чаяли, яко сии господа не чрез послов, ниже съезды, но сами, особами своими, жалея с обеих стран людей своих, миром ссоры свои успокоят; но тот их разговор совершился малоплоден… о новопостроенном граде, о котором вся их вражда и ссора ныне возрасла, отложили до завтрашнего октября до 15 дня, в нем же договор или война паки начнется». Наступило 15 октября, но враждующие, по словам «Описания», к согласию прийти не могли, «но якоже яростный лев, егда на ся видит, аще бы и вяще себе силою наскачущего прелютого зверя, тогда, собрав в сердце своем яростное отмщение, не может быти успокоен, дондеже супостата своего, неправо нань нападшего, прогонит или совершенно истребит, сице генералиссимус наш князь Федор Юрьевич, видя с своей стороны правость… возвысил свое сердце, отринув противника своего, генералиссимуса Ивана Ивановича, к миру снисходительные статьи, изобрал паки быти брани». Решено было штурмовать городок. Перед городком выстроены были полки Преображенский, Лефортов, Семеновский и Гордонов. Бомбардир Петр Алексеев ввел в подкоп со стороны Преображенского полка мину — четыре пороховых ящика и зажигательную тележку, наполненную горючими веществами, и зажег их. Между тем с противоположной стороны Гордон повел со своим полком наступление и приказал заполнить ров, перекинуть мост через ту его часть, которая вела к воротам, и приготовить штурмовые лестницы. Но так как зажженная Петром мина долго не взрывалась и задержала наступление преображенцев, то и Гордон принужден был приостановиться и отступить, благодаря чему осажденные на той стороне, откуда он нападал, получили возможность пополнить израсходованные боевые припасы. Наконец мина взорвалась, обрушила вал, как бы «преклонивший свою выю», по выражению «Описания», в нем образовался пролом, и штурм возобновился. Преображенцы ворвались в крепость по обвалившемуся валу, а Семеновский и Гордонов полки взобрались на вал по штурмовым лестницам. Гарнизон мужественно оборонялся, но в конце концов был выбит из городка и укрылся в своем обозе. Победителям досталось много пленных, 14 знамен и 30 барабанов. Городок был занят Преображенским полком. Князь Ромодановский угощал свои победоносные войска, а также и пленных «питием, кто что востребовал».

Взятием городка маневр еще не окончился. Надо было овладеть еще обозом, куда укрылись остатки бутурлинской армии. 16 октября после вчерашнего штурма и пира была передышка, тем более что дождливая погода мешала военным действиям, которые и ограничились только метанием в обоз противника бомб, поваливших там многие шатры, в том числе и шатер генералиссимуса Бутурлина. 17-го утром Ромодановский созвал военный совет, на котором было решено после завтрака штурмовать обоз. Полки Преображенский, Семеновский и Лефортов, а также кавалерия Ромодановского были выведены в поле. Сражение началось небольшими кавалерийскими стычками и кончилось тем, что кавалерия Бутурлина, будучи несколько раз отбита, была обращена в бегство и рассеялась частью в Коломенское, частью в деревню Новинки и за Москву-реку к Вишняковским и Петровским рощам. Затем ударила на обоз пехота. Неприятель оказывал отчаянное сопротивление. Но метание бомб преображенскими бомбардирами и храброе наступление Преображенского полка заставили неприятеля податься назад: преображенцы взошли на вал. Заметив развевающееся на валу черное преображенское знамя, стали врываться в обоз и другие полки. Все стихии, говорит «Описание», были употреблены в этом бое. При стрельбе из мушкетов и метании бомб, горшков и ракет было беспрестанное огненное блистание, воздух дышал на неприятеля сильным ветром, враги поливали друг друга водою из труб и кидались землею. Наконец, обоз был взят. Князь Ф. Ю. Ромодановский со своей свитой, как орел, наскочил на неприятельского главнокомандующего, взял его в плен и, приказав привести его в свой шатер, говорил ему шутливо укоризненную речь: как он при своих несовершенствах и при скудости воинских промыслов осмелился все-таки начать такую брань? Прежде начатия войны надо было ему исчислить свою силу, испытать разум начальствующих, сделать смету воинским и хлебным запасам, особенно же денежной казне — и в шутливой форме здесь высказывается серьезная мысль, которая и впоследствии будет повторяться Петром, когда он познакомится с настоящей войной: «ибо не просто деньги в войне имут силу великую, при казне бо оскудевшей и недостатку являющу, тогда у воина сердце и храбрость упадает и бьются неохотою, и принуждают своего генералиссима уступати или во вредительные входить договоры». И. И. Бутурлин приносил свое оправдание «с пониклым лицом». Побежденные воеводы и прочие начальствующие просили прощения на коленях. Сцена кончилась угощением неприятелей.

18 октября произошло торжественное примирение генералиссимусов, закончившееся пиром, данным князем Ф. Ю. Ромодановским. «Было празднество у генералиссимуса, — записывает Гордон, — причем мы угощались на счет гостей (т. е. московских коммерсантов) и были отпущены около 11 часов. После переправы через реку были с обеих сторон пути выстроены пешие и конные полки. Когда перед ними проезжал генералиссимус, он был приветствован обычным образом и залпами из ружей. После этого полки были распущены по квартирам».

Кожуховский поход был чем-то средним между потехой и настоящими маневрами. В нем было много маскарадного и шутовского, и такой характер похода отразился и на тоне его «Описания». «Описание» — подробный и точный журнал маневров — составлено в стиле какой-то героической поэмы, в которой кожуховские бои сравниваются с Троянской войной, герой войны князь Ф. Ю. Ромодановский носит шутовский титул «Прешбургского и Парижского и всея Яузы обдержателя», а причинами войны выставляются пограничные столкновения между двумя генералиссимусами — государями, соседние «державства» которых разделялись только речкой Хопиловкой (небольшой приток Яузы, теперь в черте города Москвы), зависть, которой был уязвляем Иван Иванович к князю Федору Юрьевичу во время беломорского плавания, потому что Федор Юрьевич плыл на лучшем корабле, и, наконец, захват Бутурлиным кожуховского городка. Немало маскарадного было в торжественных процессиях, которыми обе армии выступили на поля битв; одну из них и открывал даже царский шут; в ней участвовала рота карликов в пестрых костюмах. Смехотворное зрелище должны были представлять неоднократные, сопровождавшиеся словесными перебранками поединки между главнокомандующими, в особенности, например, когда они хлестали друг друга бичами. Комический характер носили и церемонии празднования побед в лагере Ромодановского.

Но в то же время кожуховские бои были до некоторой степени и настоящими маневрами. Войска вели наступление и оборонялись, брали крепость приступом, засыпая рвы, взбираясь на валы по штурмовым лестницам, затем упражнялись в правильных осадных работах, строя редуты, делая апроши, закладывая мины под неприятельские укрепления и взрывая их. Маневры были даже более близки к настоящим битвам, чем следовало бы. Стреляли, конечно, холостыми зарядами, метали не настоящие бомбы и гранаты, бросались друг на друга с деревянными штыками и тупыми копьями. Но каждая стычка оканчивалась «потерями», значительным количеством ушибленных, раненых и особенно обожженных. Были даже убитые. «Утром 20 октября, — пишет Гордон в дневнике, — умер солдат Анисим, который был ранен ядром в ногу и получил воспаление раны». Войска приобретали опыт в настоящих боях; но этот опыт распределялся неравномерно. Действуют две армии, но разного состава: в одну входят новые солдатские полки, другая сформирована исключительно из стрельцов. Первой дана активная роль, она — нападающая; стрельцам отведена пассивная оборона. Солдатским полкам Петр оказывает явное пристрастие, не сдержанное хотя бы малой долей такта. Он сам в качестве «бомбардира» стреляет бомбами из мортир в стан стрельцов, сам подводит мину под их укрепления. Заранее осужденные на поражение, они в заключение маневра подвергаются позору: отнятые у них знамена волочат по земле. Понятно, какие чувства к Петру унес стрелец из Кожуховского похода.