Оставаясь в меньшинстве

В дореволюционной России евреям запрещалось заниматься сельским трудом, и большинство из них были вынуждены выбирать традиционные еврейские профессии кустарей — мелких ремесленников: они становились сапожниками, кожевниками, красильщиками, но зачастую, в зависимости от сезона, брались за любую работу. Так, например, летом, когда у крестьян шли полевые работы, большинство сапожников в поисках заработка становились музыкантами, барышниками, тряпичниками и даже тайно продавали вино в те дни, когда были закрыты казенные винные лавки, занимавшиеся этим официально.

Таким работником был и мой прадед Борис Соломонович Невзлин, который в летнее время крыл крыши гонтом (дранкой), а зимой чинил галоши.

В еврейском мире кустари считались наименее престижной социальной группой. Не только из-за нищенского заработка, тяжкого труда и постоянной зависимости от владельцев магазинов и перекупщиков. Им приходилось тяжело работать по шестнадцать-восемнадцать часов, поэтому у них просто не было времени изучать Тору! А в традиционном еврейском обществе именно еврейская ученость, начитанность ценились не менее богатства.

Рассказывая о том, чем занимались жители Дубровно, нельзя не упомянуть специфические еврейские профессии. Тут трудились переписчики Торы, изготовители тфилинов[9] и, что было особенно характерно для этого местечка, мастера, ткавшие талесы (талиты)[10]. Дубровно был общепризнанным центром производства талесов. Еще в 1840-х годах дубровенские талесы рекомендовал рабби Исраэль Салантер (1810–1883) — основатель движения «Мусар»[11] в среде литовского еврейства и один из наиболее влиятельных раввинов середины XIX века.

Производились талесы в Дубровно как на фабриках, так и на дому. Причем основное их производство было сосредоточено именно у кустарных ткачей, работавших на собственных ткацких станках. Более того, многие ткачи сознательно не шли на фабрику, предпочитая оставаться «независимыми хозяевами». Но труд это был тяжелый, изнуряющий, в страшных антисанитарных условиях.

Бедственное положение дубровенских ткачей привлекало внимание еврейских общественных деятелей. К концу XIX века в России уже существовали многочисленные филантропические, социальные и просветительские организации, занятые улучшением жизни российских евреев. Были и свои богатые и влиятельные меценаты. Среди них, например, выходец из Беларуси и уроженец Дубровно московский банкир и промышленник Лазарь Поляков. Причем уже в те времена российские еврейские филантропы были связаны и с международными еврейскими организациями. Так, Лазарь Поляков был заместителем Мориса де Гирша (1831–1896) — австрийского финансиста и филантропа, который в 1891 году создал Еврейское колонизационное общество (ЕКО) с целью переселения евреев из России в сельскохозяйственные колонии в Аргентине.

По предложению молодого инженера Семена Розенблюма было решено построить в Дубровно ткацкую фабрику, на которой будут изготавливаться не талесы, а бумажные и шелковые ткани. Она должна была дать дубровенским ткачам, уже умевшим ткать вручную, работу по специальности, но на механических станках. И производить они должны были материю, пользующуюся спросом на рынке.

С самого начала строительство фабрики в Дубровно представляло собой не просто благотворительный, а коммерческий проект, реализуемый акционерным обществом с уставным капиталом в 1 миллион 200 тысяч рублей. Из них 800 тысяч вложило ЕКО, а 400 тысяч — российские бизнесмены: Лазарь Поляков, Гораций Гинцбург, Ипполит Вавельберг, Исраэль Познанский и другие. Предприятие должно было приносить прибыль четыре процента.

Так что я с гордостью могу сказать, что мое местечко некогда стало своего рода полигоном для первых международных бизнес-проектов, способствующих улучшению жизни еврейских масс.

К августу 1902 года здание ткацкой фабрики «Днепровская мануфактура» было построено и первые механические станки запущены в эксплуатацию. «Днепровская мануфактура», на которой трудились более пятисот человек, была первой и единственной фабрикой в России, построенной исключительно для еврейских рабочих еврейскими капиталистами и крупной благотворительной организацией. Даже при ее строительстве были задействованы только строители-евреи, а над строящейся фабрикой торжественно возвышался маген-давид[12]. Возглавлял фабрику тот самый инженер Семен Розенблюм, который когда-то предложил ее возвести. Фабрика была закрыта по субботам и еврейским праздникам, а ее руководство старалось совместить доходность предприятия с созданием удовлетворительных условий жизни для рабочих. Здесь пытались заботиться и о просвещении работников — при мануфактуре работала общедоступная библиотека.

Наверное, вы удивитесь, почему я столько места уделяю этой «Днепровской мануфактуре»? Причина проста: для моих бабушки и дедушки она стала той самой «заводской проходной», что вывела их в люди. Здесь в 1926 году мой дед Иосиф начал работать ткачом, когда ему было всего пятнадцать лет. Здесь он вступил в комсомол[13], а потом в Коммунистическую партию и даже успел недолго поработать секретарем Дубровенского райкома комсомола. В 1931 году деда мобилизовали в армию, и так закончился дубровенский период его жизни. И бабушка моя Рахиль Гутина с шестнадцати лет работала на этой фабрике. Она тоже здесь вступила в комсомол. Как я могу предположить, на одном из комсомольских собраний увидела молодого комсомольца Иосифа Невзлина и влюбилась в него…

Для понимания того, какими были навсегда ушедшие еврейские местечки, очень важно подчеркнуть, что евреи, проживавшие в Дубровно, не просто составляли половину его населения, но образовывали некое сообщество, существовавшее по своим законам и традициям. При этом еврейская община не была изолированным и застывшим мирком. Напротив, она была открыта ветрам перемен, которые носились в конце XIX века над всей планетой. Помимо традиционных общинных институций — таких как синагоги, похоронные общества, еврейские начальные школы-хедеры — в Дубровно со второй половины XIX века появляются и новая казенная еврейская школа, где обучали русскому языку, и еврейское ремесленное училище, и благотворительное общество «Лехем евьёним» («Хлеб бедняков»), заботившееся о пропитании бедных…

Очень важно подчеркнуть, что все общинные институты существовали на деньги самих же евреев. Люди побогаче жертвовали в общую кассу десятки и сотни рублей, бедняки — сколько могли. При этом, естественно, все платили налоги государству Российскому, которое никоим образом в еврейской жизни не участвовало.

Да и политическая жизнь в еврейском сообществе Дубровно бурлила вовсю. Если в начале XIX века одним из главных конфликтов в местечке были споры между хасидами и миснагедами (приверженцами традиционного иудаизма), то в начале XX начались идеологические войны между сионистами и антисионистами, местной буржуазией и еврейскими социалистами.

Так что в политических взглядах дубровенские евреи не были едины. Но надо отдать должное моим землякам: перед лицом смертельной опасности они смогли объединиться. В 1905 году, во время Первой русской революции, после публикации царского Манифеста 17 октября, обещавшего гражданские свободы и создание парламента, в стране начались и радостные манифестации сторонников революции, и выступления монархистов, которые быстро переросли в погромы. В самом Дубровно погрома не произошло, но 21 октября 1905 года он разразился в соседней Орше. Получив извещение об убийстве еврейской семьи Блюмкиных-Миндлиных, дружины самообороны «Бунд» и «Поалей Цион» из Дубровно вместе отправились в Оршу для оказания помощи местным евреям. Однако они попали в засады, устроенные погромщиками и полицией. Из сорока одного человека, вышедшего из Дубровно, шестнадцать были зверски убиты, остальные ранены. Среди погибших было одиннадцать членов «Бунда», три активиста «Поалей Цион» и двое беспартийных.

После погрома в Оршу из Дубровно приехал управляющий «Днепровской мануфактуры» Семен Розенблюм, с которым до этого «Бунд» боролся как с буржуазным эксплуататором. Он добился освобождения арестованных членов дубровенской самообороны, организовал похороны погибших и медицинскую помощь раненым.

Последующие годы в Дубровно стали столь же активными. Действовали политические партии и сионистские организации, на «Днепровской мануфактуре» был организован профсоюз. Сначала вся эта бурная деятельность проходила в условиях многочисленных запретов, наложенных на евреев царским законодательством. Но Февральская революция 1917 года отменила все антиеврейские ограничения и правительственный контроль, а также обеспечила полную свободу общественной и политической деятельности.

Естественно, в те дни мои земляки не могли оставаться в стороне от выборов во Всероссийское учредительное собрание. Дубровенские евреи поддержали несколько списков — и список «Бунда», и Объединенный национальный список, куда входили и сионисты, и религиозные ортодоксы. Большинство еврейских голосов в Дубровно получил именно Объединенный список.

Мы можем по-разному представлять себе, каким стало бы будущее еврейской общины в демократической буржуазной России, если бы в 1917 году в Петрограде не произошел Октябрьский переворот. Но Учредительное собрание было разогнано, затем началась Гражданская война, и вскоре во всей стране установился большевистский режим.

Новые власти стали действовать, руководствуясь логикой всех авторитарных режимов, стремящихся к единомыслию и уничтожению любой оппозиции. Вскоре была ограничена, а затем и полностью запрещена деятельность всех политических партий, включая социалистические. В это же время практически все еврейские социалистические партии раскололись, их левые крылья присоединились к большевикам. Так что через пару лет после революции еврейские политические страсти и дебаты в Дубровно сошли на нет.

Но говорить о каких-либо революционных переменах в образе жизни местных евреев в 20-х — начале 30-х годов XX века не приходится. По-прежнему многие из них, даже в кооперативах, не работали по субботам и праздникам, продолжали ходить в одну из 14 здешних синагог, а перед Песахом выпекали мацу. В те годы в Дубровно продолжали действовать еврейские благотворительные организации и похоронное братство «Хевра Кадиша». К новой власти большинство дубровенских евреев относились не столько враждебно, сколько равнодушно. В советской общественной жизни старались не участвовать, на выборы ходили неохотно.

Наверное, подлинным оплотом советской власти была «Днепровская мануфактура», где работали молодые Невзлины. Там действовали свои большевистская и комсомольская организации, проводились собрания, а местные активисты (в том числе и мой дед) посылали заметки в фабричную газету «Паганялка», выходившую на белорусском языке.

В январе 1929 года было принято секретное постановление ЦК ВКП(б) о начале массового наступления на все религиозные институты и о борьбе против религиозных активистов. Началась война с «религиозным засильем» всех вероисповеданий. В Дубровно стали закрывать еврейские религиозные школы-хедеры, здания пяти синагог передали домам культуры и другим учреждениям. Городские власти, вероятно, таким образом попутно решали проблему нехватки муниципальных помещений. Действительно, в те годы было проще конфисковать, нежели строить, и поэтому два года спустя у зажиточных евреев Дубровно отобрали двенадцать домов в пользу городского жилфонда. А «Днепровскую мануфактуру» национализировали еще в 1928 году.