Мургаш

7

В наших партизанских правилах было несколько неписаных законов, первый из которых гласил: каждый партизан должен безропотно переносить холод и зной, голод и жажду.

Толкователем этого закона чаще всего был Митре. Случалось, придут в отряд новые товарищи, а как раз в этот момент мы без крошки хлеба и без горсти муки. Пройдет день, два, заведующий хозяйством раздает на завтрак по кусочку сахару, на обед опять по кусочку сахару, вечером снова сахар. Тогда наступала очередь Митре.

Сидим мы возле тлеющего костра, сосем сахар и пьем большими кружками воду. А он подбросит в огонь сухих веток, подождет, когда они вспыхнут ярким пламенем, и начнет:

— Это было на фронте под Толедо. Марокканцы целыми днями поливали нас огнем, но особенно высовываться из окопа не смели — наши снайперы только этого и ждали. Оружия и боеприпасов у нас было мало, приходилось беречь каждый патрон. Надо было ждать, когда они поднимутся в атаку, вот тогда мы и встречали их в штыки. Они рукопашной боялись больше всего.

Случалось, интенданты забывали о нас. Проходит день, два, три, никто не показывается. Впрочем, к этому мы привыкли. Поэтому в каждой роте пришлось образовать специальную группу по снабжению.

Самое близкое село было в десятке километров, да что толку, если и придешь туда? Глаза у крестьян ввалились от голода, а дети, завидев нас, подбегают и просят хлеба.

В окрестностях Толедо живет одна гигантская ящерица, достигающая весом несколько килограммов. У нас были специалисты по ловле этих ящериц. Пойдут на охоту и меньше чем с пятью штуками не возвращаются. Мы сдерем с них кожу, вычистим, и жаркое готово…

— Ну и как оно? — спросит кто-нибудь.

— Вкусное, похоже на рыбу.

Митре рассказывал об интернациональных бригадах. Перед нами оживали улицы Мадрида, бойцы с пятиконечными звездочками на пилотках, героические женщины и девушки, превратившие кварталы города в огромные баррикады.

— Бои были тяжелые, жестокие, рукопашные. Чаще всего наши ребята погибали от потери крови. Если бы удавалось вовремя сделать переливание и в лазаретах имелось достаточно крови, многие наши бойцы остались бы живы.

Однажды мы увидели на улицах Мадрида кое-где на стенах небольшие листки, напечатанные на тонкой цветной бумаге:

«Граждане Мадрида, раненым бойцам нужна кровь. Прием с девяти часов утра в центральном военном госпитале».

Перед листком, появившимся на перекрестке в нашем районе, в двухстах метрах от передовой, толпился народ. Люди читали и молча расходились.

«Ничего не даст этот листочек», — подумал я при виде истощенных, измученных, похудевших лиц горожан.

На другой день командир послал меня с пакетом в штаб. Еще не было и шести часов утра, когда я проходил мимо госпиталя, а там, построившись в очередь по двое, уже ждали сотни людей.

Через три дня на улицах появились новые объявления. Они сообщали, что в течение последующих семи дней кровь принимать не будут — не во что ее собирать.

О себе Митре не любил рассказывать. Но мы хорошо знали, что тот, кто вынес с поля боя раненого командира, кто трое суток без хлеба и воды просидел в засаде, был наш Иван.

— После окончания войны в Испании попал во Францию. В «прекрасной Франции — колыбели мировой демократии» мы сразу же очутились в лапах жандармов. От границы до лагерей, расположенных в песках на берегу Атлантического океана, шли пешком. По дороге население пыталось давать нам еду, но полиция получила строгие указания из Парижа не допускать никакого контакта между бывшими бойцами интернациональных бригад и французскими рабочими и крестьянами.

Наш лагерь был рассчитан на двадцать тысяч человек. С трех сторон его окружали ряды колючей проволоки, вдававшиеся на десятки метров в море. В первый же день я решил бежать. Обошел по суше весь лагерь в поисках удобного для побега места, но ничего не нашел. Тогда пришла мысль бежать морем. Однажды вечером я собрал свои вещи в ранец, туда же сложил костюм и ботинки, а когда ночь стерла границу между сушей и водой, добрался до берега. Волны скоро скрыли меня от людских глаз. Обогнув проволоку, поплыл вдоль берега. Вскоре одежда и ранец стали тянуть ко дну, но я продолжал плыть, так как знал, что вблизи лагеря находятся скрытые секретные посты. Затем вышел на берег, выжал одежду и оделся. Чтобы согреться, начал хлопать себя по плечам и бедрам. Добравшись до какого-то проселка, пустился бежать. Когда остановился, от меня валил пар.

В эту ночь я прошел более двадцати километров. Но наутро меня поймали: измученный, в мятой одежде, я бросался в глаза людям, словно во весь голос заявлял: «Смотрите, я беглец».

Меня вернули в лагерь и посадили в карцер. Но, как только выпустили, я убежал опять, на этот раз по суше. Снова поймали. Я бежал в третий раз. Потом в четвертый. Пятая попытка была удачнее. Я бежал с двумя нашими товарищами болгарами. Мы пересекли всю Францию, и нас поймали только у самой бельгийской границы. Но началась война, и французское правительство нуждалось в рабочих руках, чтобы укреплять свою северную границу с Германией. Там уже работало много товарищей из интербригад. Мы хотя и получали приличное питание и одежду, все же были на полутюремном режиме.

Когда немцы напали на Францию, нас эвакуировали на юг. Мне с двумя товарищами удалось ускользнуть, и мы попали в район Дюнкерка.

Начался штурм. Немецкие самолеты с воем обрушивали свой бомбовый груз на город и окопы, тяжелая артиллерия методически обстреливала намеченные цели метр за метром. Это был сущий ад. Чтобы укрыться, мы залезли в один заброшенный бункер. Когда возле укрытия рвался снаряд или мина, казалось, что кто-то втыкал нам в уши раскаленную иглу.

В нескольких метрах от бункера находился склад спиртных напитков. Мы почуяли это по запаху: один снаряд попал в огромную бочку с ромом — и запах спирта заглушал запах гари, запах крови. Мы доползли до этого склада, вооружились бутылками и пили без перерыва трое суток. А что нам оставалось делать?..

Много еще мытарств перенес Митре, пока пересек Бельгию, Германию, Чехословакию и Румынию и добрался до болгарской границы. Здесь его схватила полиция и несколько недель подряд расспрашивала бойца о «приключениях» в чужих краях. Наконец его выпустили, чтобы сразу же арестовать и выслать в лагерь Крсто Поле.

С Митре я встречался в городе, видел его в лагере, но все это были случайные встречи. И вот теперь с этим человеком, о котором в то время я знал еще мало, мы должны были сколотить партизанский отряд.