Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

XXXII. Переговоры с Карловичем

В тот же день, 24 июня, в посольский дом явился и другой посетитель, имевший отношение к переговорам, начатым царем с цесарским правительством. Еще будучи в Голландии, Петр сообщил саксонско-польскому посланнику Бозе о своем желании, чтобы в Вену, куда он едет, было прислано Августом II доверенное лицо для более близкого соглашения о совместном образе действий России и Польши ввиду склонности венского двора к мирным предложениям турок. В качестве такого доверенного лица приехал в Вену тайно присланный от польского короля генерал-майор Карлович, который и был принят царем 24 июня. Сохранилась запись разговора его с царем, из которой виден предмет беседы. Царь, правда, не назван в записи прямо, его слова, обращенные к Карловичу, записаны под прикрытием безличного обозначения: «И ему (Карловичу)[444] говорено»; но слог документа с постоянным употреблением глаголов в третьем лице единственного числа («благодарствует», «видит», «верит», «труждается» и даже «повелит») раскрывает нам ясно, что под условным выражением «говорено» в качестве говорившего разумеется не кто иной, как царь. Притом и в письме Карловича к одному из послов, надо думать к Лефорту, написанном на другой день после разговора (5 июля/25 июня), можно найти указание на имевшую место накануне аудиенцию у царя: Карлович в скобках с благодарностью говорит о руке посла, «которая так милостиво ввела» его (sognädig introducirt), т. е. к царю[445].

Итак, будучи введен к царю, Карлович начал разговор с объяснения причины своего появления: королю через посла его в Голландии Бозе стало известно, что царь будет в Вене и желает, чтобы король прислал туда «некоторую особу», чтобы «в мирных с турки договорах согласие иметь»; поэтому король и послал его, Карловича, снабдив его листом за своей подписью, адресованным, однако, к послам, а не к царю, чтобы эта посылка была никому не ведома. Переходя затем к сути дела, он передал, что король приказал ему довести до сведения царя, что полагается во всем на волю его царского величества и хочет во всем поступать, как угодно будет государю. Король испытывает тревогу по поводу предстоящего конгресса и по поводу переговоров с турками о мире и не питает доверия к цесарскому правительству: «да и о том приказал донесть, что с цесарской стороны твердят ныне о съезде с турки и о договоре миру. И королевское-де величество имеет великую небезопасность потому, что цесар свою ползу соблюдает, а прочих оставляет». Желание Августа II заключается в том, чтобы конгресс с турками происходил где-либо поблизости от польской границы: «и того ради, чтоб домогатца, дабы тот съезд был при полской границе для лутчей ползы. А королевское де величество сам того всего предостерегать будет». «И ему говорено, — читаем далее в записи, — что в Амстрадаме послу Бозе о том говорено и королевскому листу, которой он отдал, верят и потому, что с цесарской стороны слышано, и то ему объявлено будет. А за любовь королевского величества благодарствует. А в мирном деле прикажет поступат как себе, так и его королевскому величеству» (sic!). Таким образом, Петр признал присланного агента как уполномоченного от короля, обещал сообщать ему о своих переговорах с цесарским правительством, а в мирных переговорах соблюдать интересы польского короля так же, как и свои собственные. Эти взаимные уверения продолжались и в дальнейших словах собеседников: «И присланной говорил, что-де его королевское величество всегда спомочником и служителем его царского величества быти обещаетца. И ему говорено: видит и тому верит и, видя крайнюю дружбу, так и поступает. И согласно все дела приводить желает. И присланной говорил, чтоб-де его царское величество изволил быть надежен, что его королевское величество без совету ево ни в чем никогда не поступит».

Царь спросил затем, имеет ли Карлович полномочие вести с цесарским двором переговоры по поводу мира, представляя королевскую сторону: «приказано ль ему в том мирном деле у цесарского двора что за королевского величества сторону говорить?» На ответ Карловича, «что ему о том не приказано, толко прислан он к его царскому величеству», Петр заметил, что, «конечно, надобно было с его королевского величества стороны некоторая персона, которая б имела с его царского величества послы стоять заодно», т. е. что необходимо лицо, особо уполномоченное от короля, чтобы действовать заодно с русскими послами. Карлович заявил, что если это надобно, то будут присланы послы поляки; но Петр возражал, что снаряжение польского посольства сопряжено будет с промедлением и как бы за это время цесарь не заключил невыгодного для союзников мира. Поэтому необходим теперь же уполномоченный от короля, хотя бы не для окончательных постановлений, а только для переговоров; впоследствии же может быть прислан и настоящий посол: «И присланной говорил: естли надобно, будут послы поляки. И ему говорено: то не без продолжения будет, а в тое б пору не учинил цесар миру с каким им, союзным, убытку; того ради, хотя не для постановления, токмо для договору и состояния был бы кто с королевской стороны, а после мочно и знатную персону». Карлович объявил, что послом назначен «некоторый бискуп», уже находящийся в пути. Петр вновь подтвердил о своем желании, чтобы был прислан доверенный лично от короля, пусть не в сане посла, а только вместе с назначенными уже польскими послами, который мог бы вступить в тайные сношения с русским посольством: «чтоб от короля был верной его, с кем бы мочно то дело делать. И хотя б уже не послом, то бы с теми послы был верной человек, которой бы имел сношение тайное с его царского величества послы». Царь, видимо, не надеялся на официальных представителей Польши, как Речи Посполитой, и предпочитал иметь дело с личными уполномоченными короля. Карлович сказал на это, что королю едва ли можно будет наряду с официальным посольством уполномочивать тайно особое лицо: поляки народ ненадежный, а цесарцы «великое свое к неправде склонение имеют», и если узнают, что король ведет двойную дипломатию, «то-де возмутят половиною Полшею. И так-де цесарский посол всех наговаривает, чтоб король на войну не ходил». Карлович поэтому просил сохранить в тайне и его присутствие в Вене. Услыхав о невозможности присылки личного уполномоченного от короля, царь предложил указать другой способ, как России с Польшей поддерживать совместно свои интересы: «И ему говорено, чтоб сыскат способ, дабы с обоих сторон заодно стоять». Карлович именно как на такой способ указал на назначение места конгресса близ польской границы; тогда король будет поблизости следить за ходом дела на конгрессе, не допустит до невыгодного мира и постарается об удовлетворении заинтересованных: «И посланной говорил, чтоб-де к тому приводить, чтоб той комиссии быть при польской границе. А там всяко его королевское величество то дело будет мешать и до миру не допускать или лутчего удоволства искать». При этом Карлович дал самый нелестный отзыв об императорском правительстве: «А цесарцы-де люди ведомые, и как им нужда, тогда всякою ласкою оказываютца и подметываютца, а когда отдохнут, и тогда поступают над протчими, как над подданными своими; что-де и ныне цесар, не довольствуяс приятством ево курфистровым и помочью, чем платит? — и так всегда приятелем своим повыкли платить». В противоположность этому королевское величество «надежен на его царское величество и, хотя б все оставили, то он при его царском величестве будет стоять и благополучного миру с турки искать». Царь вновь дал обещание всячески трудиться над заключением мира к выгоде союзников, выразил неудовольствие по поводу условий, на которых хотят мириться цесарцы, невыгодных для короля, вступившего в войну и ничего войной не достигшего; но, не убежденный, видимо, соображениями, приведенными Карловичем, вновь настаивал на присылке доверенной особы от короля: «И ему говорено: всяко труждатца в том деле повелит. А ее королевское величество вступил в военное дело и, не соверша ничего, ныне безо всякого удоволства хотят учинит мир. И чтоб его королевское величество прислал какую особу верную, которой бы имел сноситися с его царского величества послы и стоять заодно. И о том бы он к его королевскому величеству писал наскоро». Карлович ответил, «что он к его королевскому величеству пошлет чрез почту товарыща своего, а сам останется тут, в Вене, и будет служит его царскому величеству, в чем потребно будет»[446]. На этом беседа закончилась.

Итак, Карлович явился в Вену к царю, чтобы выслушать о его желаниях и сообщить ему о взглядах короля. Из обмена мнениями в разговоре выяснились различные взгляды на то, в чем заключается лучший способ дальнейших совместных действий России и Польши относительно мирных переговоров с турками. Петр считал необходимым, чтобы во время переговоров находился при русских послах доверенный короля Августа, лично им уполномоченный, который бы действовал заодно с русскими послами и с которым можно было бы вступать в соглашение. Царь не доверял официальным представителям Речи Посполитой, но дружбу с Августом считал прочной и рассчитывал на нее положиться; видел в ней опору для совместного действия на конгрессе. Август II, уверяя Петра через Карловича в дружбе и преданности, через него же высказывал иной взгляд на лучший образ действий: он желал, чтобы конгресс союзников с турками назначен был где-либо на польской границе, и при таком условии рассчитывал влиять на ход дел на конгрессе. Передав взгляд короля в разговоре с царем, Карлович возвращается еще раз к той же мысли в упомянутом выше письме, присланном Лефорту на другой день после свидания. «Царское величество, — фигурально выражается он в этом письме, — если бы мирные переговоры происходили в Польше, руку ближе к сосцу имел бы вследствие близости рубежей, нежели в землях иных союзников». «Но вашего превосходительства разум, — заканчивает он письмо, — милостиво рассуждати возможете, какую силу место (т. е. место конгресса) сему мирному договору дати может»[447].

Вполне возможно предполагать, что, находясь в Вене, тайный агент Августа II, кроме той беседы, которая изложена в записи, имел еще и, может быть, неоднократные свидания с царем, о которых не было составлено или, по крайней мере, не сохранилось записей и которые коснулись между прочим и будущей встречи государей в Вене. Разговоры с Карловичем в Вене положили начало той близкой дружбе, тем тесным отношениям, которые впоследствии завязались у Петра с Августом II. До сей поры эта дружба имела основанием, с одной стороны, политический расчет Петра, благодаря которому он поддержал кандидатуру курфюрста Саксонского на польский престол, а с другой — признательность за могущественную поддержку, оказанную царем. Может быть, царь питал также расположение и к личности Августа, но расположение, так сказать, понаслышке. Через Карловича Петр вступил в более интимные сношения с польским королем, которые подкрепились затем личным свиданием в Раве. Эти близкие сношения втянут Петра в круг политических планов Августа, неустанного составителя планов, вечно носившегося с разного рода политическими проектами, долженствовавшими изменять карту Европы. В свою очередь, вступление в этот круг приведет Петра к перемене фронта — от войны с Турцией к войне со Швецией, начатой под влиянием Августа II и по его уговорам. Беседа с Карловичем 24 июня входит как бы в виде intermezzo в начавшиеся переговоры с цесарским двором, к которым мы и должны теперь обратиться.