Ролан Барт. Биография

Глава 10 Структуры

После хаотичности предшествующего периода, множества выступлений в самых разных областях, изобилия коротких форм Барт, кажется, испытывает потребность остепениться, взяться за пространный научный труд. В 1955–1965 годах он участвовал в выступлениях против колониализма. В этот же период зарождается понятие структуры, которое объединяет вокруг себя большую часть его интеллектуальной работы. Барт постепенно закрепляется в Практической школе высших исследований, что помогает ему утвердиться в науке. Бóльшая свобода в материальных средствах позволяет ему найти укрытия, где можно писать.

В статье, заказанной югославским журналом Politica в 1959 году, Барт проводит различие между двумя типами литературной критики: «рекламной критикой», газетной и журнальной, которая преимущественно дает оценку или выносит суждение, и «критикой структуры», которая выводит произведение за пределы его самого, представляет когнитивное измерение и единственная является «подлинным вопрошанием литературы»[557]. Без сомнения, в этот момент он рассчитывает развивать именно критику структуры, написав научный труд. С середины 1950-х годов Барт выражает это желание заняться наукой и создать большое произведение. «Я хотел бы от этого избавиться, – пишет он, собирая тексты для „Мифологий“, – перестать хотя бы на время быть интеллектуалом, но быть только ученым»[558]. И он отвечает отказом на многочисленные предложения, например Сартру, который после дела «Некрасова» пригласил Барта вести регулярную колонку в Temps modernes: «Я был назначен, затем прикреплен к Национальному центру научных исследований (по крайней мере на этот год), и это одновременно с административной и материальной точек зрения не позволяет мне браться за новые задания, не связанные с научными исследованиями»[559]. За исключением короткого периода 1954–1955 годов, когда Барт зарабатывал на жизнь в L’Arche, он, таким образом, являлся стажером в Национальном центре научных исследований, в секторе лексикологии с 1952 по 1954 год, затем был прикреплен к сектору социологии с 1955 по 1959 год (тогда он снова потеряет свою стипендию, прежде чем его «заберет» Фернан Бродель в Практическую школу высших исследований). Различные проекты и отчеты, которые Барт пишет в течение всех этих лет, показывают его эволюцию: методологически он переходит от изучения лексики к семиологии, а предмет научного интереса сдвигается с политического языка на социальный (в первую очередь мода, затем питание). Его владение инструментарием лингвистики дает солидную рамку для анализа, и этот инструментарий становится фундаментом мысли, стремящейся к систематичности.

Итак, тяга к науке объясняется не только поисками институциональной привязки, но и интеллектуальными исканиями. Беседы с Фуко, который как раз тогда приступил к своему обширному исследованию безумия (и – немаловажная деталь – заставил Барта прочитать Жоржа Дюмезиля), а также с Робером Мози, пишущим диссертацию на тему счастья во французской литературе и мысли XVIII века, с Эдгаром и Виолеттой Морен или Жоржем Фридманом, а также с его постоянным собеседником Греймасом укрепляют его в желании взяться за сложный комплекс проблем. Барт испытывает некоторое беспокойство по этому поводу, отдавая себе отчет, что у него есть некоторые трудности с производством последовательной аргументации, но в то же время он счастлив. Искушение написать большое произведение сопровождало его всю жизнь, начиная с первых юношеских романов и до прустовской мечты в ее конце[560]. Оглядываясь назад, Барт отказывается рассматривать этот период и его тексты в категориях кризиса. Это была эпоха веры и энтузиазма, синхронизировавшая его с мыслью своего времени: «Я прошел через мечту (эйфорическую) о научности (от которой остались „Система моды“ и „Основы семиологии“)»[561]. Осмысление этих лет его жизни должно учитывать эти два произведения, хотя они и были опубликованы позднее, поскольку готовились и созревали именно в этот период и свидетельствуют о широте размаха структуралистских разработок Барта.