Петр I. Материалы для биографии. Том 1, 1672–1697

В том же роде и карьера А. С. Шеина, правнука знаменитого смоленского воеводы, казненного при царе Михаиле. Мы также в 1671 г. видим его на свадьбе царя Алексея в числе «ближних людей» в свадебном поезде, а во время венчания он держит царскую «шапку двоеморховую бархатную». В первой половине 1670-х г. на торжественных обедах во дворце он особенно часто «вина наряжает про государя», а раз государю «пить наливает»; во время загородных выездов царя Алексея с семьей он едет за каретой царевичей, сопровождает Алексея Михайловича на охоту, посылается им из похода к царице «со здоровьем», т. е. с известием и вопросом о здоровье, при торжественных выходах поддерживает государя под правую руку, при выезде в санях стоит по правую руку на оглобле царских саней, во время шествия на осляти несет царский жезл, в день иконы Смоленской Божией Матери — в храмовой праздник в Новодевичьем монастыре — 28 июля 1675 г. ему дается поручение ехать в монастырь, кормить игуменью с сестрами. Шеин, видимо, обладал хорошим состоянием. При встрече персидских послов в 1675 г. он выезжал, как и другие ближние люди, со своим «двором», и его «двор выделялся блеском и многолюдством среди дворов таких же стольников: перед ним вели трех лошадей, а за ним ехали 25 человек его холопей с ружьями. У всех других ближних людей свита была меньше». При царе Федоре в 1680–1682 гг. он назначался воеводой в Тобольск[436]. При коронации царей Ивана и Петра он в чине боярина нес царскую шапку[437]. Осенью 1682 г., когда правительница и государи удалились из столицы в Троицкий монастырь и когда к монастырю стали собираться дворянские полки, ему поручено было командовать отрядом, состоявшим из коломенцев, рязанцев, тулян и каширцев, причем этот отряд должен был стать в Коломне. Следующие (1683–1685) годы он провел воеводой в Курске. Затем начинается его боевая служба в первом и во втором Крымских походах. В обоих этих походах он командует армией, состоящей из полков Новгородского разряда[438]. По возвращении из второго Крымского похода он представлялся 20 июля Петру в Коломенском вместе с князем В. В. Голицыным. Во время столкновения Софьи с братом в августе 1689 г. мы видим его в Москве, и 29 августа он упомянут в числе бояр, сопровождавших царевну в ее неудавшейся поездке к Троице для примирения с Петром. Но затем он на стороне Петра, ездит с ним в Преображенское в октябре и в Саввин монастырь в ноябре 1689 г., а в следующем (1690) году участвует в плавании на судах в Koломенское. В 1694 г. ему поручалось кормитъ патриарха и властей, служивших заупокойную литургию и панихиду в девятый день по царице Наталье Кирилловне[439].

Из приведенных данных видно, что и боярин Алексей Семенович Шеин не был знаменит ратными подвигами. Что отсутствие единства в командовании вредило успехам русских войск в первую Азовскую кампанию, что для новой войны необходим был единый главнокомандующий, это было Петром хорошо осознано. Но почему же при мысли о таком главнокомандующем он остановился на таких двух не блиставших боевым опытом лицах? Почему не выдвинул на это место кого-либо из людей, выдающихся военными заслугами, кого-либо, например, из участников первого Азовского похода? Можно думать, что генералиссимус во втором походе нужен был Петру только как подставная, но почетная фигура, через которую действовать он рассчитывал сам. Открыто взять себе первую роль, выступить на первый план, принять на себя главное командование войсками он не решался, хотя фактически был душой всего предприятия и его неутомимой движущей и направляющей силой. Но он, видимо, желал режиссировать ходом всей пьесы, сам выступая на вторых ролях. Он и впоследствии всегда был именно душой всякого предприятия, никогда не становясь его видимым главой. Взяв на себя всю суть дела, он нуждался в подставном лице, на которое будут возложены все внешнее представительство, все внешние формы. Сам он непосредственно, может быть, стеснялся диктовать свою волю таким лицам, как А. М. Головин или Гордон, его учитель в военном деле, и предпочитал делать это устами сановитого боярина Черкасского или Шеина, которые во втором Азовском походе предназначались быть тем же, чем в Кожуховском походе был Ромодановский, только без оттенка того шутовства, какое постоянно просвечивает с игре Петра с последним в генералиссимусы и кесари.

В тот же день, 14 декабря, надо полагать, было сделано и другое назначение: адмиралом будущего флота был назначен Лефорт. Гордон умалчивает о таком повышении своего родственника и соперника, так что приурочивать возведение Лефорта в это звание именно к 14 декабря можно только с вероятностью. В письме за границу, в Амстердам, относящемся к январю 1696 г., Лефорт говорит о себе уже как об адмирале[440]. Почему на него именно, на швейцарца, уроженца самой сухопутной страны во всей Европе, пришелся выбор царя в данном случае? Очевидно, не какие-либо познания Лефорта в морском деле и не способности его к мореплаванию или кораблестроению оказали влияние на решение царя, а только дружба и симпатии к нему и преданность, которой тот платил за эту дружбу. Разумеется, адмиральское звание для Лефорта было только почетным, украшающим титулом. Действительное направление всего дела сооружения флота Петр оставлял за собой.

15 декабря Петр обедал у именитого человека Г. Д. Строганова; на этом обеде видел царя Гордон. К этому же дню Гордон относит указ о сборе людей в Воронеже и в близлежащих местах для постройки стругов и о заготовлении в Воронеже большого количества съестных припасов. Для решения этой задачи, для постройки многочисленного транспортного флота на Дону, были пущены в ход те же средства, к каким приходилось прибегать и для первого Азовского похода, какими пользовались и гораздо ранее, в течение всего ХVII в., для сношений с донскими казаками, для перевозки туда хлеба и тех предметов, которые входили в состав посылаемого время от времени Донскому войску царского жалованья. Указ, упоминаемый Гордоном, есть, очевидно, тот указ, который был записан в Разряде 23 декабря и которым предписывалось в течение зимы 1695/96 г. к вешней полой воде изготовить 1300 стругов, 30 морских лодок и 100 плотов. Эта работа должна была производиться в тех же городах Белгородского разряда, в которых она была сосредоточена и в прошлом году: в Воронеже, Козлове, Добром и Сокольском, расположенных по реке Воронежу, откуда струги спускались в Дон. Для исполнения этого дела предписано было командировать четырех стольников, также заведовавших постройкой стругов в прошлом году, а именно: в Воронеж стольника Г. Титова, в Козлов К. Кафтырева, в Добрый С. Огибалова и в Сокольский К. Титова. Плотников, кузнецов и других работников велено было для постройки собрать с городов Белгородского полка с подводами, с плотничьими и кузнечными инструментами и с съестными припасами[441].

В ночь на 18 декабря царь выехал в Ярославль на погребение тела князя Ф. И. Троекурова, умершего, как мы видели выше, от ран под Азовом. Из этой поездки он вернулся 22 декабря. 24 декабря отправился из Москвы посланником к цесарю дьяк К. Н. Нефимонов. Посольство имело целью подтверждение союза московского двора с цесарским; дьяк должен был постараться облечь эти союзные отношения в форму письменного договора. Но главным поручением, данным ему, было похлопотать о присылке цесарем в Московское государство «инженеров и подкопщиков добрых и искусных десяти человек, которые бы имели в своей инженерской науке, в деле воинском, доброе и свидетельствованное искусство». В наказе Нефимонову говорилось, что если десяти человек таких инженеров у цесаря не нашлось бы, то постараться найти человек шесть-семь и выслать их «к Москве зимним временем, не испоздав»[442].