Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

IV. Россия и Дания во второй половине XVII в. Приезд датского посла Гейнса

Здесь же, в Воронеже, весной 1699 г. Петр подготовил заключение одного из тех двух союзов, вступив в которые он начал затем Северную войну. Он продолжал там завязавшиеся еще в Москве переговоры с приглашенным туда датским посланником Гейнсом и довел их до положительного результата, выразившегося потом в заключении формального союзного договора. Припомним в основных чертах ход этого дела.

Что побуждало Данию искать этого союза? Ответа на этот вопрос надо искать в неизменно враждебных отношениях, существовавших между двумя большими скандинавскими державами: Данией, с которою соединена была тогда Норвегия, с одной стороны, и Швецией — с другой. Основной причиной вражды была непрерывная борьба за господство на Балтийском море. Преемники короля Густава-Адольфа, поставившего Швецию на высоту первоклассной военной державы, продолжали его политику, расширяя и закрепляя власть над берегами Балтики; но это их стремление неизбежно должно было сталкиваться с таким же стремлением Дании, которая распоряжалась тогда входом в Балтийское море, владела обоими берегами ведущего в это море Зундского пролива, так как ей принадлежали лежавшие на Скандинавском побережье пролива области, и взимала большие пошлины за проход кораблей через Зунд. В результате неудачных для нее войн со Швецией в середине XVII в. Дания принуждена была отказаться от сбора пошлин со шведских кораблей, служивших одним из главных ресурсов датской казны, и потеряла свои провинции, лежавшие на Скандинавском побережье, отнятые Карлом X Густавом. Потеря не забывалась в Дании и возбуждала мечты о реванше.

Всю вторую половину XVII в. отношения между северными державами продолжали быть натянутыми и в каждый момент готовы были разорваться. В той борьбе, которая разделяла тогда Западную Европу на два враждебных лагеря, в борьбе Людовика XIV с коалицией, Швеция и Дания стояли на противоположных сторонах: Швеция держала сторону Людовика, Дания была на стороне императора и морских держав. В 70-х гг. XVII в. дело вновь дошло до открытого разрыва: велась война, в которой Дания имела успех на море, а Швеция одолевала на суше.

Враждебные отношения между Данией и Швецией из-за соперничества на Балтийском море проявлялись и в разнообразных производных и частных осложнениях и столкновениях, постоянно возникавших между соперничавшими державами. Одним из яблок раздора в XVII в. было соседнее с Данией к югу герцогство Шлезвиг-Голштинское, точнее — соединенные герцогства Шлезвигское и Голштинское, — небольшая прибалтийская территория, за которую также шла борьба. У Дании с герцогствами были давние родственные и соседские феодальные счеты. В 1460 г. граф Христиан Ольденбургский, за двенадцать лет перед тем занявший датский престол, был шлезвиг-голштинскими чинами избран в герцоги, соединив, таким образом, в личной унии королевство и герцогства. С тех пор Дания и Шлезвиг-Голштиния находились под властью одного и того же Ольденбургского дома, но принадлежали различным его ветвям. Данией правила старшая, или королевская, линия; герцогства были в руках младшей, или Готторпской, линии. В результате создалась сложная и до крайности запутанная феодальная чересполосица. В территорию обоих герцогств были вкраплены отдельные города, местечки, замки и монастыри, принадлежавшие королевской линии, которыми датские короли владели, как феодальные государи, раздавая их членам своего дома и основывая, таким образом, новые владетельные ответвления в герцогствах (линии Зондербургская, Аугустенбургская, Гольштейн-Бекская). В некоторых частях управления и суда королю и герцогу принадлежало общее право, которое они должны были осуществлять совместно. Отношения эти осложнялись еще тем, что долгое время Шлезвиг рассматривался как лен датского короля, тогда как Голштиния составляла лен императора. Вся эта неразрешимая путаница вела к беспрерывным недоразумениям и порождала борьбу, в которой датские короли стремились утверждать свое верховенство над владениями герцогов, а герцоги, тяготясь этой зависимостью, добивались освобождения от нее и признания за ними суверенитета. В особенности желанным предметом их стремлений, в котором они более всего видели признаки своего суверенитета, было право заводить собственное войско и строить крепости, против чего решительно восставала Дания, чувствовавшая всю реальную опасность для себя от этих суверенных прав герцога. Дело доходило до вооруженных столкновений, причем перевес бывал не на стороне герцога, который принужден был даже покидать свои владения, т. е. попросту был изгоняем датским королем. Попытки соглашений не приводили к сколько-нибудь положительным и прочным результатам, и «для Дании, — как говорит шведский историк Карлсон, — отношения к Голштинии были открытою раной, которая постоянно питала беспокойство и возбуждала к борьбе»[39]. Такое положение дел заставляло герцогов искать помощи и защиты в Швеции, а последняя дорожила союзом с герцогствами, бывшими удобной базой для действий против враждебной Дании. Политические союзы между Швецией и герцогствами закреплялись брачными связями: Карл X Густав был женат на голштинской принцессе Гедвиге-Элеоноре, а в 1697 г. голштинский герцог Фридрих IV женился на сестре Карла XII Гедвиге-Софии. Этот брак и та тесная дружественная связь, которая, как следствие его, возникла между юным Карлом XII и герцогом Голштинским Фридрихом IV, оказали свое влияние на развитие взаимоотношений между скандинавскими державами к моменту начала Северной войны.

Внутреннее состояние Швеции не соответствовало внешнему положению великой державы, приобретенному ею в XVII в. Королевская казна не справлялась с расходами на войско и флот: коронные земли, питавшие казну, были расхватаны аристократическими фамилиями. Явилась необходимость произвести редукцию — проверку прав на эти земли — и отобрать те из них, права на которые не могли быть доказаны. Эта мера, с беспощадностью проводившаяся в самодержавное царствование Карла XI, повлекла за собой полное разорение многих аристократических домов и вызвала большое озлобление среди высшего дворянства, возбуждая в нем даже желание чужеземного вмешательства в шведские дела. Неурожаи, продолжавшиеся по нескольку лет подряд и сопровождавшиеся развитием эпидемий, истощали страну и подрывали ее благосостояние.

Ослабление Швеции окрыляло надежды ее врагов. В особенности благоприятным если не для того, чтобы окончательно свести старые счеты с ней, то, по крайней мере, для того, чтобы сговориться между собой о таком сведении, показался момент, когда умер Карл XI, долгое время твердой рукой правивший государством, и когда власть перешла на время малолетства его сына Карла XII к регентству, составленному к тому же из лиц, между которыми не было согласия. 7 апреля 1697 г. было получено в Копенгагене от датского посланника при стокгольмском дворе сообщение о смерти Карла XI. 10 апреля датское правительство решило отправить чрезвычайного посланника в Россию с поручением заключить союз, оборонительный, как об этом говорилось открыто, но с полномочием посланнику включить в договор тайный пункт наступательного характера[40]. Весной следующего, 1698 года был заключен союз с польским королем Августом II. Войдем в подробности заключения первого из этих союзов, союза Дании с Россией, и проследим миссию датского посланника Гейнса.

Гейнс собрался в Россию не спеша и двигался в Москву медленно, держа путь через Ливонию, Нарву и Новгород. Только 16 июля 1697 г. он достиг последнего подхожего стана под Москвою, села Никольского, где был встречен постоянным датским резидентом в Москве Бутенантом фон Розенбушем. На следующий день, 17 июля, состоялся въезд его в столицу. Только что въехав в Москву, он поспешил, правда неофициальным образом, высказаться о цели своего прибытия. Как гласит запись о его приезде, составленная в Посольском приказе, посланник, прибыв на Посольский двор и простившись с сопровождавшими его до двора приставом, назначенным состоять при нем в Москве, дорожным приставом, сопровождавшим его в пути до Москвы, и столповым приказчиком — офицером конюшенного ведомства, заведовавшим процессией въезда, и отпустив их, удержал у себя переводчика Посольского приказа Ивана Тяжкогорского, сказав ему, что имеет до него некоторое слово. На следующий день переводчик представил в приказ доклад с изложением того разговора, который вел с ним Гейнс. Заявив, что он прислан с нужными делами, о которых сообщит после приемной аудиенции у царя, и что теперь подаст только копию с кредитивной грамоты, а подлинник должен вручить лично самому государю, посланник затем заметил, что «король-де его в неотменном дружелюбии с великим государем живет и впредь крепко в том быть хощет, не так, как жеры недодержатель (т. е. нарушитель присяги) швед, которого пора своевать. И напрасно владеть ему даются городы Нарва со иными и с пристанищи морскими, которыми напрямик во всю Европу блиским путем ехать мошно… Шведом да французом верить нечего. Был-де он, посланник, во французской земли, как Долгорукой был (русский посланник в Париже князь Яков Долгорукий в 1688 г.) и видел, как бесчестно его принято и с ним поступлено». Эти предварительные заявления, имели, вероятно, целью настраивать в русских официальных кругах враждебное отношение к Швеции и ее союзникам и сулить блестящие перспективы датской дружбы в смысле возвращения от Швеции взятых ею морских пристаней, открывающих прямой и короткий путь в Европу. Вот курфюрст Бранденбургский — крепкий друг датскому королю, а на Польшу смотреть нечего, потому что эта земля теперь — это было время борьбы за королевский престол в Польше — бессильна стала. Сказав после этих замечаний еще несколько слов о военных доблестях царя, воинское дело которого «всех соединенных христианских потентатов крепко возбуждает» и который «храбрством своим быть может вторым Александром», посланник спросил, скоро ли царь вернется в Москву, и затем добавил: «привез-де он книгу большую — атлас нового выдания (издания), и ту поднести хочет великому государю. А в той-де книге явно будет и видимо-напрасное владение шведов городами и с пристанищи». Переводчик Тяжко-горский не мог, конечно, дать никакого указания на время возвращения царя. Об этом в Москве не знали[41].

Московские правительственные круги сочувственно относились к дружбе с Данией, и потому датский посланник был принят в высшей степени любезно. Сановники один за другим приглашали его к себе. 13 августа он вместе с Бутенантом был у начальника Посольского приказа Л. К. Нарышкина в его подмосковной резиденции, надо полагать, в селе Фили. Хозяин угостил их роскошным обедом, после которого начал с ними дипломатический разговор о желательности дружбы Дании с Россией. В этой беседе Нарышкин, между прочим, задал Гейнсу вопрос, настолько ли расположен король к царю, чтобы помочь ему, если царь начнет с кем-либо войну. Это было нащупывание склонности к заключению союза, и союза именно против Швеции. Гейнс, на этот раз не раскрывая своих планов, ответил общей фразой, что король сделает все, чтобы доказать искренность своего расположения к царю и к защите его интересов, безопасности и цельности его владений. В заключение Нарышкин показал гостям роскошно убранные апартаменты своего дворца, множество драгоценных вещей, сад и церковь при усадьбе. Посланник посещал также князя Б. А. Голицына, о котором, как и о Л. К. Нарышкине, он отзывается как о человеке, усвоившем все приемы придворного этикета; посещал и А. С. Шеина, пир у которого в день его рождения произвел, однако, на датчанина самое противоположное впечатление: было поголовное пьянство, происходил какой-то невыразимый гвалт, раздававшиеся звуки музыки поражали своей дикостью. Московские сановники в разговорах с Гейнсом старались узнать о цели его миссии; но Гейнс, держась данной ему инструкции, желал открыть эту цель во всей подробности только самому царю, и поэтому в ответах он прибегал лишь к общим фразам и оборотам, не высказываясь вполне определенно.