Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

14 февраля в среду на первой неделе поста происходила, по словам Гейнса, новая пирушка, где — неясно, возможно, что опять у него же на Посольском дворе вместо обещанной на последний день Масленицы. Царь сам устраивал и объяснял фейерверк; среди разного рода транспарантов и эмблем обращали на себя внимание две: одна представляла войну, попирающую зависть, ненависть и восстание в виде змей, драконов и других животных с надписью: «oderint dum metuant», вторая представляла руку, исходившую из облака и коронующую сердце с надписью: «sola virtus coronat»[551].

В воскресенье 18 февраля Петр уехал в Воронеж. В этих весенних поездках на юг стало как будто устанавливаться некоторое постоянство, свидетельствующее о том, как у Петра, тогда еще очень молодого человека, легко образуются привычки и как он остается верен этим привычкам. В прошлом 1699 г. он уехал в Воронеж в воскресенье 19 февраля, почти в тот же день. Тогда это было Прощеное воскресенье; теперь это была неделя православия — воскресенье, начинающее собой вторую неделю поста. «Действо» в неделю православия в Успенском соборе совершал патриарший заместитель, митрополит Сарский и Подонский (Крутицкий) Трефилий. Царь не присутствовал в церкви; по его указу присутствовать вместо него назначены были: сибирский царевич Василий Алексеевич, боярин князь М. Н. Львов, думный дьяк А. И. Иванов[552]. День был проведен Петром в значительной мере так же, как он проводил последний день в Москве в прошлом году. По обыкновению, как всегда перед отъездом, на этот день выпала большая указная работа, которую царь спешил закончить, собираясь в путь. 18 февраля был издан целый ряд именных указов: об учреждении Палаты об Уложении, о закрытии Иноземского и Рейтарского приказов и учреждении на их место Генерал-комиссариата с назначением князя Я. Ф. Долгорукого генерал-комиссаром, об учреждении Адмиралтейского приказа с назначением ближнего стольника Ф. М. Апраксина адмиралтейцем, о назначении окольничего С. И. Языкова генерал-провиантом, о назначении боярина Ф. А. Головина начальником Посольского приказа. Были даны аудиенции двум иностранным представителям: датскому послу Гейнсу и только что прибывшему в Москву голландскому резиденту ван-дер Гульсту. В прошлом году 19 февраля, также перед самым отъездом, дана была аудиенция бранденбургскому посланнику фон Принцену. Датский посол давно уже просил об аудиенции для представления верительной грамоты от нового короля, но Петр постоянно откладывал эту церемонию и оттянул ее до дня отъезда, дальше которого уже было откладывать неудобно. Сохранился написанный, как это стали делать с последних годов XVII в., на небольших узеньких листках церемониал аудиенции с заглавием «Было по сему у великого государя в передней» и с любопытными отметками, показывающими, как намеченная церемониалом аудиенция происходила в действительности. «1700-го февраля в 18 день, — читаем в церемониалах, — великий государь (т.) указал быть у себя, великого государя, на дворе датскому посланнику Павлу Гейнсу с королевскою грамотою. А послати по него и в город с ним ехать Посольского приказу переводчику Петру Шафирову. И послать под посланника с государевы конюшни сани с возниками да под чиновных людей лошади». Отметка: «сани были о шести возниках, было 5 лошадей (верховых). А ехать перед посланником конюхом — ехало 12 человек. А в городе стоять от Благовещенские паперти солдатом, скольким человеком великий государь укажет». Отметка:

«стоял Гордонов полк». «А приехав посланнику к Благовещенской паперти, и идти Благовещенскою папертью, а по крыльцу и в сенях стояти дворяном и дьяком, и подьячим. А как посланник войдет к великому государю, где он, великий государь, сидеть изволит, и явить его великому государю думному советнику и наместнику Болховскому Прокофию Богдановичу Возницыну, а напред сего датских посланников явливали думные дьяки. А говорить: Божиею милостию пресветлейший и державнейший великий государь (т.) брата вашего Фридерикуса короля датского и иных его королевского величества чрезвычайный посланник Павел Гейнс вам, великому государю, челом ударил. И посланник правит великому государю датского короля поздравление и говорит речь. И, изговоря речь, поднесет великому государю королевскую грамоту. А великий государь изволит на королевскую грамоту наднесть свою, государскую, руку, а принять ту королевскую грамоту, кому великий государь укажет». Отметка: «принял от посла боярин Лев Кириллович Нарышкин. И великий государь изволит спросить про королевское здоровье, встав и сняв шапку». Отметка: «великий государь изволил быть в суконном венгерском кафтане и все отправление посольства изволил стоять непокровенною главою». В дальнейшем все шло, надо полагать, по церемониалу, так как отметок на тексте церемониала более нет. Царь должен был говорить: «Брат наш, Фридерикус король, по здорову ль?» А после того пожалует великий государь, велит посланника и чиновных людей позвать к своей, государской, руке. И думной советник говорит: «Павел! Великий государь жалует тебя и чиновных людей к своей царского величества руке». А после того велит великий государь посланника спросить о здоровье. И по указу великого государя думной советник говорит: «Великий государь, его царское величество жалует тебя, посланника, велел спросить о твоем здоровье. Потом сказать посланнику государское жалованье в стола место ествы и питье»[553]. Гейнс остался очень доволен приемом и в депеше королю от 6 марта отзывался, что аудиенция была обставлена с невиданным великолепием. После аудиенции он был приглашен к боярину Л. К. Нарышкину, где был и Петр[554].

Нельзя определить, состоялась ли другая, данная в тот же день, аудиенция голландскому резиденту ван-дер-Гульсту раньше или позже аудиенции Гейнсу. Она происходила также в Кремлевском дворце в другом помещении — в Столовой палате — по такому же, несколько, впрочем, упрощенному, церемониалу в соответствии с тем, что достоинство Голландских Штатов расценивалось ниже достоинства датского короля. «Являл» резидента государю тот же думный советник П. Б. Возницын; но царь не должен был над грамотою от Штатов «надносить» свою руку и спрашивать о «здоровье Штатов» должен был сидя и в шапке. Отметок об исполнении на сохранившемся тексте церемониала этого приема нет, но можно с уверенностью сказать, что Петр принимал и резидента в том же венгерском кафтане, «непокровенною главою» и стоя — такова уже была его манера. Заключительные моменты аудиенции: обряд целования царской руки, вопрос резиденту о его здоровье, объявление о том, что лист Штатов принят, что царь выслушает его содержание и велит ответ учинить иным временем, объявление ествы и питья в стола место — совершенно те же, что и предыдущем случае[555].