Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

XXXIV. Петр в Воронеже

Как сообщает Гейнс, царь уехал в Воронеж вечером. Перед отъездом, вероятно у Л. К. Нарышкина, он вновь с ним говорил. «Царь меня отвел, — пишет Гейнс, — к окну, с волнением жалуясь на то, что предприятие под Ригой не удалось. Я ответил, что следует ждать какого-либо другого предприятия, и воспользовался случаем ему заявить, что все зависит от уверенности в том, что его царское величество действительно приступит к делу. В ответ я получил решительное царское заявление, что на другой же день после того, как будет получено известие о мире с турком, он употребит все силы против Швеции. Затем царь мне сказал, что он дал свои последние приказания своему министру в Константинополе и что он надеется, что турки удовольствуются сделанными им предложениями; эту надежду укрепило на этих днях прибытие оттуда курьера». Прощаясь, Петр сказал Гейнсу, чтоб он обо всем сносился с Головиным, как с ним самим[556].

С дороги, с тульских железных заводов, Петр писал владельцу их Л. К. Нарышкину, жалуясь на плохое состояние дорог, особенно затруднительное, конечно, при той быстроте, с которой он передвигался. Письмо не сохранилось, но о содержании его можем судить из ответного письма Л. К. Нарышкина от 25 февраля: «Мой осударь Петр Алексеевичь, да здравствуешь. За писание твое с заводов благодарствую; а что, мой осударь, писал, что утрудилися и дорогою вам зело было трудь-но, воистинно и мы в великом наряде были. Дай Боже очи твои в радости намерении твоем видить. Левка, пат пред ногами, милости бью челом. Февраля в 25 день. Сего числа царицы Прасковьи Федоровны хоромы сгорели, так же и старые; зело жарко было, а царевны Татияны Михайловны уцелели»[557]. В тот же день 25 февраля писал Петру боярин Т. Н. Стрешнев и также в ответ на царское письмо с дороги. В довольно обширном письме Стрешнев напоминает Петру о его распоряжении, чтобы бояре были в Воронеж к тому времени, когда будет спуск корабля, им самим построенного. Некоторым царь лично сказал об этой поездке в доме Л. К. Нарышкина перед отъездом; о других, кому быть и когда именно, обещал Стрешневу написать, и последний просит об этом написать. Как начальник Разряда, обязанный объявлять царские указы, он сообщает далее царю, что его указы, данные в день отъезда, «сказаны», т. е. объявлены лицам, к которым они относились: «сказано, кому в какихъ чинех и у каких делъ быть: князь Яков Долгорукой — генерал-камисар, Семен Языков — генерал-провиант, другой — адмиралтеец — Федор Апраксин — и они свои дела стали управлять. По приказу твоему сказано Федору Алексеевичю в Посолской приказ. Боярам и столникам Улаженья делать велено». Далее речь идет об изготовлении какого-то образцового насоса, какие надо делать в Таганроге, о распоряжениях по Конюшенному приказу относительно предстоящей поездки в Воронеж царевны Наталии Алексеевны и царевича Алексея Петровича[558]. От того же числа писал царю Ф. М. Апраксин, уведомляя о выслушании указа о назначении его адмиралтейцем: «По соизволению твоему, премилостивейшего моего государя, указ о принятии адмиралтейских дел слушал и исполнять по воле твоей, государевой, то дело готов. Полагаюсь во всем в твою, государеву, волю. С сего означенного числа неделю спустя к тебе, государю, поеду. Раб твой государской Ф. А. покорно челом бью»[559].

24 февраля[560] покинул Москву гетман Иван Степанович Мазепа. «Гетман с Москвы поехал февраля в 24 день, — писал Ф. А. Головин Петру в Воронеж, — мешкал токмо за болезнию своею». Перед отъездом он виделся с Ф. А. Головиным, радовался вестям о начале военных действий поляков против Риги.

«…И нас нудит на шведа. Упоминался мне зело, чтоб ты изволил его пожаловать, указать ему дать жалованную грамоту на кавалерию (т. е. на орден Св. Андрея), на что я готовить велел, только без воли твоей, милостивого государя, не отдадим». Петр на этот пункт письма Головина написал резолюцию: «Естьли ведетца iнъдѣ вели дать», т. е. дать грамоту, если так принято в других странах[561]. При отпуске гетману были сделаны драгоценные подарки «во всем против дачи прошлого года». По представленной справке оказалось, что в прошлом году ему было дано также на отпуске: «кафтан золотной на соболях с запаны алмазными, ценою в 861 рубль, кубок серебряный с кровлею, весом в 3 фунта 16 золотников, объярь золотная, баиберек золотной, два бархата гладких мерою по 11 аршин», пара соболей в 30 рублей, сорок соболей в 170 рублей, сорок в 130 рублей и сорок в 100 рублей, всего, кроме кубка и материй, на 1291 рубль. Кубки и материи по чинам даны были генеральной старшине и свите гетмана, также согласно прошлогодней даче. Петр предписывал во всем в точности повторить пожалования прошлого года, но в одном пункте внес изменения, потребовав, чтобы на этот раз гетману был подарен кафтан в ту же цену, как и в прошлом году, но венгерского покроя. Припомним, что только что перед тем, 4 января 1700 г., состоялся указ о ношении венгерских кафтанов, и сам Петр на аудиенции Гейнсу был в венгерском кафтане. Это было время господства венгерской моды[562]. На дорогу гетману отпущены были питья: «10 ведр вина двойного, 50 ведр простого, 50 ведр меду вареного, белого тож, две вари пива доброго»[563]. За границей отметили перемены в обличье и в платье, с которыми гетман вернулся из Москвы. Варшавский резидент в числе новостей сообщал в Москву весть: «Изо Львова 15 числа (апреля) по календарю польскому, будто из-за Днепра пришла ведомость к пану краковскому такая, что гетман Иван Степанович Мазепа и полковники приехали назад из столицы московской… И то сказывают, что он, Мазепа, был во францужском уборе и будто по указу царского величества велел бороду себе оголить»[564].

В Воронеж Петр приехал 21 февраля 1700 г. О пребывании его там, продолжавшемся более двух месяцев, известий настолько мало, что надо отказаться от попытки изображения его деятельности за это время в хронологической последовательности и приходится ограничиться лишь указанием тех предметов, на которые его внимание было устремлено. Прежде всего, конечно, кораблестроение. По словам историка русского флота Елагина, к марту 1700 г. все кумпанские суда, за исключением двух, были готовы: 15 кораблей и 6 бомбардирских судов стояли на реке Воронеже, тут же на стапелях находились 14 галер. У пристани Ступино стояли 10 кораблей гостиных кумпанств. Средствами казны строились 11 кораблей, в том числе корабль «Пре-дестинация», или «Божие сему есть Предведение», или просто «Божие Предведение», заложенный 19 ноября 1698 г. и строившийся по чертежу самого Петра под его личным наблюдением, а в его отсутствие под наблюдением двух его близких друзей, выучившихся за границей русских мастеров, которых он считал наилучшими, Федосея Скляева и Лукьяна Верещагина. Таким образом, «Предестинация» строилась русскими инженерами. К приезду Петра работы на ней приходили уже к концу, и предстоял ее спуск на воду. «Карабль чаю, при помощи Божией, отдѣлать, — писал Петр Ф. А. Головину из Воронежа 2 марта 1700 г., — i хочетца съпустить [естьли не помѣшаетъ что] для того, что первой»[565]. Спуск предполагалось совершить особенно торжественно. Для присутствия на нем в Воронеж в марте прибыли царевич Алексей Петрович и царевна Наталья Алексеевна со свитой, иностранные представители при русском дворе: датский посланник Гейнс и голландский резидент ван-дерГульст и вызваны были к Вербному воскресенью бояре и ближние люди с семействами, а также бургомистры Ратуши, так что в Воронеже весной 1700 г. должно было собраться большое и блестящее общество[566].