Мургаш

2

Из сливенской тюрьмы я вышел 27 августа 1938 года. На прощание товарищи дали мне адрес, заставив повторить его несколько раз: портновская мастерская Ивана Бонева, улица Регентская.

— Придешь к Ивану — тот скажет, что надо делать…

Прибыв в Софию, я отправился по указанному адресу. Мастерскую нашел очень быстро и стал прохаживаться возле нее. В помещении работали две молодые женщины, там же находился какой-то мужчина, видимо клиент. Я решил подождать, пока он уйдет, отошел в сторону, достал газету и начал читать, время от времени поглядывая на дверь.

Потом я вошел в мастерскую. Одна из женщин подняла голову и вопросительно посмотрела на меня.

— Это мастерская Ивана Бонева?

— Она самая.

— А где хозяин?

— Нет его дома.

— А когда вернется?

— Не знаю. Он в провинции.

— Видите ли, я приехал из Сливена и хотел бы передать вашему хозяину большой привет от друзей.

«Из Сливена» в то время звучало как пароль. Там в тюрьме находились почти все политические заключенные.

Глаза женщины подобрели, но она по-прежнему строго спросила:

— А как тебя зовут?

— Добри Маринов…

— А мать?

Вопрос был неожиданным, но я ответил просто:

— Гана.

Тут женщина окончательно преобразилась, мягко улыбнулась, подала мне руку. Голос ее звучал ласково:

— Ну здравствуй, Добри! Милости просим! — Затем она обернулась к подруге: — Боянка, это сын тети Ганы — Добри. — И уже ко мне: — Это моя сестра Боянка, жена Ивана. А меня зовут Иванка.

Мне подали стул. Видя мое недоумение, женщины поспешили объяснить, что зимой по дороге ко мне здесь, у Ивана Бонева, останавливалась моя мать.

— Тетя Гана говорила, что тебя выпустят к первому сентября… А Иван действительно уехал в провинцию. Какой-то тип все крутился около нашего дома. И потому мы решили, что ему лучше уехать на несколько дней. Да и мы, честно говоря, когда увидели, что ты околачиваешься под окнами, решили, что и ты из этих…

Иванка улыбнулась виновато:

— Не сердись… Сам знаешь, какие времена…

Спустя некоторое время мы разговаривали так, будто знали друг друга всю жизнь.

— Что же ты теперь собираешься делать?

Что тут можно ответить? Ведь именно для того я и пришел сюда, чтобы узнать, что мне делать… Перед тем как попасть в тюрьму, работал в вулканизационной мастерской. Но теперь там, конечно, места для меня не было. Да и жить мне было негде.

В этот момент дверь с шумом отворилась, и в комнату вошел черноволосый худощавый парень с живыми проницательными глазами.

— Ты-то нам как раз и нужен! — воскликнула Иванка.

— Карачора всегда на посту, — засмеялся парень и посмотрел на меня.

— Это Добри. Он только что из тюрьмы. Надо ему помочь.

— Здорово! — протянул он мне руку. — Где работал раньше?

— В вулканизационной мастерской.

— Хорошо. А теперь будешь работать у нас на ППД. Хозяин получил большой заказ и сейчас ищет рабочих.

— А как с квартирой? — спросила Боянка.

— В Кантон Вуте.

Дело было улажено. Иван Карачора, по-видимому решив, что все в порядке, уселся на стул и спросил:

— Ну рассказывай, как «там»?

Я стал рассказывать. Говорил целый час. Наконец Иванка встала:

— Ладно, для рассказов еще будет время. Забирай-ка человека и веди устраивать.

Через полчаса мы с Карачорой вошли в большой фруктовый сад. Хозяин построил в саду маленький домик из двух комнат. Сам он жил в городе и одну комнату сдавал внаем: ему и деньги шли, и было кому присмотреть за садом и гонять ребятишек из соседнего квартала, охочих до ягод и яблок. Рядом с домиком стоял кантон — небольшая трансформаторная будка. На стене кто-то нацарапал углем: «Кантон Вуте». Отсюда получил название и домик.

Уже смеркалось, когда Карачора без стука отворил дверь. Мы вошли. В комнате была маленькая печь и две железные кровати. В дверях и стенах торчали большие гвозди вместо вешалки. За крошечным кухонным столиком сидел мужчина и что-то писал. Двое других, устроившись на кровати, ужинали хлебом с колбасой.

Карачора объявил:

— Ребята, привел вам нового квартиранта. Зовут его Добри. Только вчера вышел из сливенской тюрьмы. Будет работать у нас на ППД.

Все трое встали. Самый высокий, горбоносый, старательно вытер руки газетой, сделал шаг вперед, церемонно поклонился и произнес:

— Садовая голова.

— Генчо, не дури, а то товарищ бог знает что подумает.

— Ничего не подумаю, — сказал я.

— Сразу видно, что человек из тюрьмы.

— Все мы тут либо старые тюрьмаджии, либо кандидаты в бесплатное общежитие его величества царя. Это Васо Котлетка, — представил он мне своего товарища, с которым ужинал.

Коренастому, полноватому Васо это прозвище очень подходило.

— А вот Ящерица, — представил он мне второго товарища, — правда, он не любит, когда его так называют. Ему больше нравится, когда его зовут Митко. Деликатный человек. Поэт.

Поэт подошел ко мне, сжал мою руку обеими руками и усмехнулся, как бы говоря: «Да не слушай его, такой уж он шутник…»

— А я Генчо Стоев, — продолжал парень. — Известен во всем мире под именем Генчо Садовая голова.

Он снова поклонился и подал мне руку:

— Вот теперь здравствуй!

Так я стал членом коммуны Кантон Вуте.