Куница Том 1

Глава 33

Подмосковье. Поместье Барона Мартена

Ноябрь 1982 года

Сегодня отец умер. Фактически он уже неделю не приходил в сознание, находясь под действием снотворного и обезболивающих. Сегодня всё кончилось. Человек заплатил своей жизнью, чтобы у меня появился шанс. Он не знал, что так случится, ему не давали выбора. Однако, думаю, представься ему возможность выбирать, Григорий поступил бы так же. Хочется в это верить.

Похороны будут тихими, как он завещал. Тело кремируют по древнему обычаю. Мы не прощались. Григорий считал это пустым размазыванием соплей, я был с ним солидарен. Мертвецам всё равно, что делают живые. Отец умел с гордостью в сердце, потому что дал своей стране возможность избежать поражения. И неважно, что о его вкладе знаю только я. Возможно, когда-нибудь, когда мы победим, я расскажу его историю миру и потомкам.

Будь моя воля, я бы никому не сообщал об этом траурном событии, но меня не спрашивали. Приехала семья. У Елены на лице застыло странное выражение. Мама растерялась, не знала, как относиться к старику, подарившему ей мужа и первого сына. Степан хмурился, думая о чём-то своём. Мужчина был несколько растерян, всё никак не мог понять мой новый статус. То, что я на особом счету у Светланы и на меня у рода есть какие-то далеко идущие планы, он знал. Но не складывались у него в единую картину элементы головоломки. Где я, и где большие надежды главы рода.

Миша силился сделать сложную морду. Что именно он там хотел изобразить я так и не понял, но выглядел так, будто третий день очень хочет в туалет, но терпит. Грустно только, что парню уже не объяснишь простых вещей. Не объяснишь разницу между казаться и быть, между показным и истинным. Почему-то та же Светлана не пыталась изобразить какие-то сложные чувства. Она просто прощалась со сварливым дедом, пусть нелюбимым, но родственником. Несколько неизвестных мне людей, что лишь пришли, постояли немного и ушли, тоже ничего не изображали. Хотя нет, одного из них я знал. Не по имени, заочно. Мужчина, вероятно, ровесник Григория. Они были врагами, но уважали друг друга. И вот, он пришёл отдать дань уважения умершему врагу. Из всех присутствовавших только я реально сожалел о смерти старика. Даже Лариса оплакивала не человека, а свои детские воспоминания, с ним связанные. Миша неодобрительно посматривал на меня, не пытавшегося ничего изображать. Ну и чёрт с этим солдафоном, если не погибнет, то жизнь ему мозги вправит. Надеюсь.

Всю церемонию я стоять не собирался, вернувшись в кабинет. Пить не стал, не тот повод. Просто сидел и смотрел в окно.

В дверь постучали.

— Войдите.

На пороге возник Степан.

— Проходи, присаживайся, — я кивнул на свободное кресло.

Мужчина кивнул. Он испытывал дискомфорт, я вообще перестал вписываться в рамки того человека, которым был ещё несколько месяцев назад, что нарушало картину мира.

— Как ты?

— Нормально, — не стал скрывать я. — Что этим закончится, я знал ещё месяц назад. Успел принять эту мысль.

Степан кивнул, делая вид, что понял. На самом деле он ничего не понимал, но признаваться в этом не хотел.

— Григорий рассказал тебе о... — мужчина замялся.

— О том, что он мой отец, а ты мой брат? Да, я знаю.

Степан поправил воротник рубашки.

— Видимо, об артефакторике можно забыть, да?

Он спрашивал не всерьёз, просто выигрывал себе немного времени, чтобы подумать, как-то сориентироваться в ситуации. Я, даже если захочу, не смогу понять, что он сейчас чувствует. Каково это — видеть, что в твоём привычном мире что-то происходит, но не понимать, что именно, не понимать причин, не знать, к чему всё это приведёт. Неопределённость, неизвестность, вот что на него давило. Я промолчал, ответ на его вопрос и так был очевиден.

— Ты... изменился, — наконец признал Степан.

Грустно улыбаюсь. Я не знаю, как Степан умер. Сейчас в этом знании нет никакого смысла, история уже изменилась, цепочка событий уже никогда не будет прежней, жизни многих людей сложатся иначе. Однако мне этот момент кажется важным. Я не знаю, как умер Степан. В один из дней мне сообщили, что он мёртв, без подробностей. Ни места, ни времени, ни обстоятельств смерти. Я даже не знаю, была смерть насильственной, случайной, или он совершил самоубийство. Последнее казалось маловероятным, несмотря на все невзгоды, обрушившиеся на нашу семью, Степан был управляющим на оружейном заводе. Боец из него так себе, поэтому он мстил таким методом. Это я знал.

— У нас с Григорием получилось, в конце концов. Его жизнь стала ценой, — решил я кое-что рассказать. То, что не грозило мне схлопыванием петли.

— Не слишком ли высокая цена? — нахмурился брат.

— Нет. Я не могу рассказать подробностей, просто поверь.

Степан вздохнул.

— Не можешь рассказать или не хочешь?

— Не могу.

А даже то, что могу, рассказывать не буду. Что должен чувствовать человек, услышав, что реальность, в которой он живёт — мыльный пузырь. Пустышка, способная исчезнуть от сильного порыва ветра. Петля не просто так называется именно петлёй. Время с точки зрения магии является лучом. Точка-вершина — это настоящее. Линия, уходящая в бесконечность — прошлое. Будущего нет. Сейчас время в каком-то смысле застыло. Для магии мы все находимся в той точке, где я, сидя в тюрьме, рисую печать, навеянную Гамаюном. Существо из иного плана завязало время в узелок и вытянуло петельку на сорок лет назад. По мнению некоторых знающих людей, принцип неопределённости будущего перестал работать. По их мнению, я должен через сорок лет снова вернуться в ту тюрьму, и время продолжит свой бег. У петли два пути, один вернёт всё назад, моя страна снова проиграет, мир станет таким же, каким был при моём уходе. Второй путь всё изменит. Я не хочу проверять, будет ли осечка, если попытаюсь выстрелить себе в висок, не хочу играться с такими вещами. Даже мне сложно воспринимать такие вещи, предпочитаю считать, что я прокладываю новую историю. Рассказывать обо всём этом посторонним людям — верный способ свести их с ума.

— Магический контракт? — уточняет Степан.

Киваю.

— Понятно.

Ему всё так же ничего не понятно.

— И что будет дальше? — спрашивает мужчина.

Я поворачиваюсь вместе с креслом и перевожу свой взгляд на окно.

— Дальше? В ближайшее время — ничего. Вы будете жить так же, как жили до этого, только без меня. А через полгодика я приду и сделаю большой втык Мише, потому что со своими солдафонскими закидонами он окончательно перестанет думать головой. И Ларисе тоже втык сделаю. За компанию, чтобы никому не было обидно. Или не приеду.

Поворачиваюсь обратно к брату.

— Не забивай себе голову. Если случится нечто, что будет касаться тебя или семьи — я сразу сообщу. А пока живите спокойно и не переживайте.

Степан хмыкнул.

— Отец тоже так говорил. Радуйся жизни, пока имеешь возможность.

— Это разумно, — кивнул. — Да и ничего же не изменилось. Я от вас съехал, вся разница.

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, Дима, изменилось. Движения в семье, Дмитрий, ещё всех перетряхивает, эта проблема с Кирилловыми. Мне сорок лет, я разницу заметил сразу. Что-то изменилось. Только я никак в толк не могу взять, что именно.

Развожу руками.

— Здесь я помочь не могу. С моего ракурса не видно.

Я замолчал, надеясь, что это конец разговора. Не знаю, о чём ещё я сейчас мог говорить с братом. Посоветовать что-нибудь? Так я даже не знаю, что советовать. Знаю только, что он там стал хорошим управляющим, но это было там. Там у него было больше опыта, там у него самоубилась жена, пропала дочь, погиб сын. Там уже был я, успевший связаться с демонами нижних планов, почти добравшийся до высшей магии и готовый ради силы продать душу дьяволу, желательно чужую. Здесь и сейчас передо мной сидел другой человек, с другим опытом и судьбой. И я надеюсь, что другим он и останется.

Только вот Степан никак не хотел вставать и уходить.

— Дима... Со мной на днях говорила Вера.

Целительница?

— Она заметила что-то интересное при осмотре, — вздохнул я, не столько спрашивая, сколько констатируя факт. — Ожидаемо. Работу виты невозможно скрыть от целителя.

Мужчина кивнул:

— Да, невозможно. И вита не помогает наращивать мускулатуру.

Я пренебрежительно отмахнулся.

— Да где там мускулатура?

— Это работа другого узла, верно? — всё же настоял Степан.

Киваю.

— Да, другого.

— И вертекс. Четыре узла. Но когда я видел тебя в августе, всего этого ещё не было. Три узла за два месяца, даже быстрее, ведь изменения проявляются не сразу.

Он замолчал. Я вздохнул.

— Пусть так. Чего ты хочешь?

Я не отвечу на вопрос: «как», мы оба это знаем. Если знает Вера, то об этом же знает и Света, но это и понятно. Её, наоборот, должны полностью устраивать любые позитивные изменения. Степан не просто так на это указал. Он чего-то хочет, но никак не решается сказать.

— А соблюдение баланса? — спросил брат.

— Я соблюдаю баланс, — ответил, не вдаваясь в подробности.

Степан несколько долгих секунд смотрел мне в глаза, прежде чем решился спросить.

— Ты можешь помочь другому?

Ну, конечно, каким ещё мог быть вопрос. Я помассировал брови, борясь с желанием озвучить пару матерных конструкций.

— Почти наверняка нет, — прямо чувствую, что если не дам однозначно отрицательный ответ, то меня точно попробую припрячь помогать кому-нибудь ещё. — Сейчас я очень ограничен в своих возможностях, помочь смогу не каждому и не во всём.

Но ведь я здесь именно для этого. Помогать. Исправлять ситуацию к лучшему. И прямо сейчас у меня есть некоторое время, чтобы потратить его на альтруизм. На обычную бескорыстную помощь. И пусть я не получу с этого никакой выгоды, не страшно. Один человек, у которого будет больше сил, чья жизнь сложится лучше, возможно, сделает чуть больше для нашей общей победы.

— Речь идёт о юноше, — было заметно, что Степану не просто так даётся этот разговор. Он будто стыдится чего-то. — У него есть магические способности, но исток не раскрылся.

Я вопросительно приподнял бровь. Первая мысль: бастард. В семье тебе всегда помогут, первичное раскрытие истока — рутинное дело. Магические способности не скрывают, для обычного человека это однозначное благо. Скрывают это бастарды, по понятным причинам.

— И? — уточняю.

Одно дело — помочь. Другое — влипать в неприятности из-за чужих проблем.

— Ему нужно не только раскрытие источника, — через силу признал Степан. — Если парень просто раскроется, как маг, это... Ему нужно больше. Ему нужен наставник. Григорий отказался помочь, и...

Очень хотелось спросить, а не является ли этот неизвестный юноша сыном Степана, но я сдержался.

— Сколько ему?

— Шестнадцать. Он на год тебя младше.

Почему я не удивлён.

— Он будет делать всё, что я ему скажу?

Брат кивнул:

— Да.

В том варианте я ничего об этом не знал. Если так посмотреть, то собственный ученик и последователь мне бы пригодился, уж чем его занять у меня найдётся. А если человек окажется ненадёжным... С этим я тоже знаю, что делать.

— Хорошо, привози его. Посмотрим, что я могу сделать.

Степан чуть улыбнулся.