Гамбит некроманта

Пламя, на миг достигнув потолка, опало. Потусторонний мир отдалился и исчез. Стены стали стенами, потолок — потолком, а Женька, сам того не заметив, сорвался с места, обогнул стол и навис над некромантом. Выглядел тот отвратительно. Краше в гроб кладут, хотя вряд ли подобное сравнение было применимо в данном случае и к уже однажды умиравшим сверхам вообще.

— Некр?

— Часть метаморфов при выплесках их мира испытает сильнейшие эмоции вроде необъяснимой злости или тоски, но тварями они не оборачиваются, — продолжил рассказывать он как ни в чем не бывало. Голос звучал глухо, но Некр не спешил обращать на это внимание; на чудовищные темные круги под глазами, побледневшую до серости и шелушащуюся кожу, кровь, сочащуюся из слезников — тоже. — Таких, кстати, большинство, потому сверхов и людей пострадает немного. Еще часть заденет по касательной. Если метаморф не превратился в монстра, а принял свое звериное обличье, то побегает ночку, а на рассвете вернется в человека, заполучив амнезию. В надежде найти этих забывчивых и пишутся заявления, которые затем рассматривает Гильдия: на предмет жив или мертв пропавший. Список живых передаем Ордену: они занимаются поиском и помощью. Вот собственно, и все. А ты садись. Будь добр, поближе, мне пока тяжеловато смотреть вдаль.

— Ты в курсе? — спросил Женька, опускаясь в кресло напротив.

Кабинет вернул привычный вид: безлико-светлые стены и потолок, темный пол, массивная мебель. Разве лишь картина, висевшая позади Некра, была необычной: такой закат мог бы происходить на какой-нибудь другой планете. Небо пылало алым, золотой солнечный диск тонул в кровавом море, а в вышине висели скалистые острова, меж которыми носились гибкие изгибающиеся тени с кожаными крыльями: птеродактили или драконы. В правом верхнем углу — если не приглядишься, то и не заметишь — темнело пятнышко потустороннего портала, вернее, выхода в реальный мир. Не окажись Женька свидетелем вызова существа, не придал бы ему значения, но теперь вряд ли бы ошибся и спутал с чем-нибудь другим. А еще он мог поклясться: раньше картина изображала то ли снежную пустыню и замерзший во льдине парусник, то ли бурное море и чудовищного кракена.

— В курсе чего, Жека?

Женька прикусил губу, вдохнул поглубже и выпалил:

— Кем я оказался.

Некр вздохнул, устало прикрыв глаза.

— Стар я уже для того, чтобы вникать в людские страсти, фанаберии, заблуждения, — посетовал он. — Чем неважным ты забил голову и выдумал нерешаемую проблему?

— Я — библиотекарь! Как быть с этим, не знаю.

Вот и все: он сказал, а Некр услышал.

— Хм… Аж целый библиотекарь… хранитель знаний… — протянул Некр, открыл глаза, потер их, вздохнул и неожиданно расхохотался громко и заразительно. Смех был чуть суховатым, каркающим.

— Конечно, перекладывать на тебя ответственность — трусливо, — сконфужено буркнул Женька. — Но с другой стороны, кто из нас двоих древнее европейской цивилизации? Потому тебе решать, что со мной делать, — и, разозлившись, прибавил: — Может, хватит ржать?!

— Не древнее, — утирая кровавые слезы, проговорил Некр. — Цивилизацию имею в виду. Похоже, я действительно многое потерял, отказываясь иметь дело с людьми.

— Я библиотекарь? — спросил Женька, уже сомневаясь: «Может, он ляпнул глупость? Действительно, навыдумывал невесть чего?»

Некр покачал головой и, выдвинув один из ящиков стола, достал стаканы и квадратную бутылку чего-то явно дорогого.

— Ну откуда же я знаю? — вопросил он. — Я не прорицаю будущее.

— Я Катю уговорил тварью не перекидываться, — сказал Женька.

Некр пожал плечом.

— А похитителей убедить не сумел, и с Григорием у тебя ничего не вышло, — напомнил он. — Ты не думай, я не отговариваю. Хочешь считать себя библиотекарем — на здоровье. В конце концов, за столько веков, даже тысячелетий, так и не выяснено как ими становятся. Библиотекари — люди, не обладающие магией. Да, они убедительны, но опять же, не все пользуются этим даром. Некоторые даже не пытаются его развивать. Познание — вот, что для них главное, и не все жаждут познать именно людей или нас. Красота — цель гораздо интереснее. Или законы природы. Или Космос, который, как известно, бескраен.

— Дари рассказывала… — проронил Женька, немного приободренный услышанным. Он, признаться, успел навыдумывать изрядно и меньшего, чего ожидал — расстрела у ближайшей стеночки.

— О клане, который мы уничтожили? Да. Было такое. Но я первым отправился бы в Навь, если бы решил, будто библиотекари — зло во плоти. И, замечу, там меня не приняли бы с распростертыми объятиями, послали…

— Куда?.. — не удержался Женька от вопроса.

— Далеко и еще дальше, — Некр зевнул и разлил темно-медовую жидкость по стаканам. — О теории Джордано Бруно слышал?

Женька кивнул.

— Миров — превеликое множество. Двумя, ближайшими к нам, дело не ограничивается. По одной из легенд, мы, уходя за Границу, можем… — он махнул рукой, предпочтя не договаривать. — Кажется, нам обоим необходимо. Пей.

«Кажется, сегодня все стремятся меня напоить», — подумал Женька, отпивая из стакана. Послевкусие оказалось приятным.

— Дарителла меня убьет… — заметил он.

— Глупости, — Некр выпил и улыбнулся. На его лицо стали медленно возвращаться краски. — Кстати, ты ведь дружен с той белкой. Она тебя спасала, ты ее из-под удара выводил. Хоть так посмотри, хоть эдак, а друг другу не чужие. Вот и сумел достучаться.

Женька пристыженно опустил голову.

— Стакан на стол. Налью еще, — пообещал Некр.

Женька, вздохнув, повиновался.

— Я идиот? — спросил он.

— Ты — человек, — фыркнул Некр. — Идиот вряд ли был бы мне интересен. К тому же ты на удивление легко чувствуешь себя в нашем обществе.

— Да уж…

— Дари — не человеческая простушка, — сказал он наставительно. — Прекрати раздувать на ровном месте проблему вселенского масштаба. Мне хватает и темного библиотекаря, чтобы еще и тебе утирать сопли. Не мое дело, что там происходит между вами. С уверенностью могу сказать одно: злиться на тебя вечность никто не собирается и не будет. Человеческая жизнь слишком коротка. Ни один сверх не решится позволить себе подобную роскошь.

— Если только человек небезразличен, — вздохнул Женька.

— Бесспорно. Но ты точно не из этой категории.

— Откуда же?..

Некр фыркнул и наполнил стаканы:

— Ерундой не страдай. Утомляет и вообще… деструктивное поведение.

Следующая порция коньяка пошла лучше первой. Жизнь после нее действительно показалась проще.

— За все приходится платить, Жека, — произнес Некр. — Думаешь, сила и долголетие даются кому-то просто так? Сегодня ты видел, чем расплачиваются метаморфы. Поверь, у других все также непросто. И у библиотекарей тоже. Я имел честь дружить кое-с-кем… потом убивал этого кое-кого… неважно.

— А…

Некр качнул головой.

— Рассказываю лишь потому, что ты действительно можешь оказаться библиотекарем, хоть и не верю в подобное, уж извини.

— Я понимаю…

— У библиотекарей гибкий ум. Они способны выдумывать блестящие планы, интриги, комбинации за считанные минуты. Они непревзойденные стратеги, но… львиная доля их сил уходит на то, чтобы не погрязнуть в рутине собственных выводов. Библиотекари только тем и занимаются, что одергивают себя, не позволяют нырнуть в пучину неуместных и откровенно злых мыслей: о предательстве, злокозненности, ненависти… У каждого Моцарта есть свой Сальери. Вот только злодея-завистника выдумал Пушкин. По его стопам ходят многие и многие. Я поднимал первую жертву нашего библиотекаря. Она ела себя поедом, а заодно и окружающих за то, что отказались отдать ей свое. Жертва — отражение мыслей поймавшего ее библиотекаря, понимаешь?

Женька кивнул, хотя смысл пока до него не дошел.

— Есть такие люди: винят в собственных неудачах других. Тот, кого мы ищем, делает то же.

— Но он ведь практически всемогущ!

Некр пожал плечом:

— Разве подобное когда-либо мешало зависти? Всегда отыщется некто успешнее, могущественнее, талантливее, счастливее… Ощущения субъективны, у существа, вызывающего зависть, может быть ворох проблем, но завистник будет полагать иначе. Он давно разочаровался и в дружбе, и в любви, посчитал свой дар убеждения малым в сравнении с величайшей несправедливостью: отсутствием у него магических сил. Вот и ищет, как бы эту силу заполучить. Но гораздо хуже то, что его не устраивает Явь и люди, живущие в ней. Да, реальный мир несовершенен, а в каждом человеке и сверхе безобразное соседствует с прекрасным — неясно, чего больше. Но это не значит, будто все надо сломать и предать огню.

— А ты уверен? Может, он добивается чего-то другого.

— С сотворения мира темные библиотекари добивались лишь одного: обожествления себя и своего видения как должно или недолжно существовать другим.

— В таком случае, мы имеем дело с маньяком, — сказал Женька.

— С ним и имеем дело, — согласился Некр.