Школяр

Штаны, протертые на бедрах и оттянутые на коленях, тоже не радовали взгляд, одна пара кроссовок просила есть, а носки имелись не у всех.

Приблизительно в том же стиле выглядело и все остальное: Кровати были продавлены, столешницы — исцарапанными, на двух терминалах из четырех имелись либо царапины, либо сколы, в левом верхнем углу панели управления климат-контролем мигала желтая лампочка и т. д. Впрочем, больше всего меня напрягло не все вышеперечисленное, не скорость, с которой обитатели этой комнаты повскакивали с мест и выстроились в одну шеренгу, а затравленность в их глазах. Вот я и уперся:

— Я тут жить не буду.

Благожелательность директора как ветром сдуло — он обжог меня очень недобрым взглядом и обозначил намек на змеиную улыбку:

— И почему же?

— Они — местные отверженные. Комната — свинарник. А я себя уважаю.

— Вот и уберешь. Или убедишь убираться их.

Слово, едва заметно выделенное интонацией, развязывало руки, так что я молча подошел к свободному столику, положил на него добро, полученное у местного завхоза, развернулся на месте и двинулся к двери. Когда вцепился в ручку и потянул створку на себя, Валерий Алексеевич, почему-то решивший, что я сдался, непонимающе нахмурился:

— Куда это ты собрался?

— Искать комнату, достойную меня… — уже из коридора ответил я. — И убеждать кого-нибудь из ее обитателей немедленно переселиться сюда.

— Стоять!!! — рявкнул он, но куда там: характер настоящего Лютобора, описанный «Голосом», позволял задвинуть просьбу матушки не выделяться, и я закусил удила.

Увы, директор, вылетевший из «свинарника» следом за мной, этого не знал, поэтому, догнав, сдуру вцепился в мое правое запястье и… обнаружил, что захват сброшен, а у меня в глазах плещется бешенство. То самое, которым я осаживал потомственных дворян. Впрочем, вцепляться в глотку ЕМУ было рановато, поэтому я задрал левый рукав так, чтобы Извольский заметил часы и допер, что у меня есть запись всех наших бесед, и изумленно выгнул бровь:

— Валерий Алексеевич, я прекрасно понял и этот намек. Поэтому вот-вот воспользуюсь тем самым алгоритмом решения любых проблем в этом учебном заведении, который вы так любезно предложили!

— Ты бредишь! Я ничего не предлагал!!!

— Да ладно⁈ — «удивился» я, похлопал ресницами, чтобы не только придумать следующую фразу, но и представить, как она должна звучать с онежским говором. А потом долбанул «высшим заклинанием школы Огня»: — А мне показалось, что предложили. Поэтому, пожалуй, созвонюсь с той самой личностью, которая убедила меня не сбегать из этой школы-интерната, скину ей записи тех мест наших разговоров, которые показались двусмысленными, и попрошу выступить третейским судьей. Ну, или забрать отсюда и меня, и оплату за два года обучения.

Да, я блефовал. Но Извольский принял эту угрозу за чистую монету, пошел красными пятнами, рванул ворот рубашки, туго стянутой стильным галстуком, и мило заулыбался:

— Зачем беспокоить столь уважаемых людей по мелочам? Мы с тобой разумные люди, соответственно, обязательно договоримся!

И ведь «договорились». Причем в разы круче, чем я рассчитывал: он заселил меня в комнату на двоих, в которой «жировал» особо уважаемый старшеклассник,

а я, в свою очередь, дал слово не дергать своего благодетеля из-за всякой ерунды и при необходимости идти на поклон к «благодетелю» калибром помельче. К сожалению, эта часть наших переговоров проходила в кабинете директора, и моего будущего соседа на них почему-то не пригласили. Вот он и высказал мне свое «фи». Сразу после ухода Извольского:

— Слышь, амеба? Хватай свои пожитки и вали в закат, пока я добрый!

— Лют… — односложно представился я, подошел к шкафу, встроенному в стену возле свободной кровати, распахнул обе створки и вежливо попросил перебазировать все «не мое» во второй шкаф.

Вежливость не прокатила. Вернее, была принята за слабость, и парень, которого директор назвал Левой, добавил в голос угрозы:

— У тебя две минуты. Время пошло!

Я проигнорировал и это — деловито сдернул со своей кровати покрывало, вытряхнул подушку из наволочки, принюхался, почувствовал чуть заметный аромат дешевых женских духов, поморщился и все-таки смог заставить себя смириться с ситуацией. Поэтому сбросил на пол простыню, перевернул матрас нижней стороной вверх, выпрямился и… был вынужден сделать круговой шаг назад правой ногой, чтобы не рухнуть на спину от рывка за плечо. В движение соседа «вошел» на рефлексах, как-то уж очень быстро и легко оказался за его спиной, рубанул под колено, чтобы не тянуться к более высокому противнику, и взял удушающий захват с использованием пуловера.

Да, чувствовал чересчур слишком легким, поэтому перестраховался — посадил Льва на задницу, зафиксировал его корпус ногами и давил до тех пор, пока парень не отрубился. Потом расслабился, встал и продолжил перестилать постель. А когда услышал, что тело захрипело и завозилось, деловито затолкал в пододеяльник четвертый уголок одеяла и заговорил:

— Я — Лют. И никак иначе. Живу тут, хочешь ты этого или нет. И на твой статус в этой богадельне не претендую.

— Ты — труп!!! — прошипел он, уперся правой рукой в пол, поймал лицом мой ботинок и влетел затылком в стену:

— Лева, третьего предупреждения не будет: ты отправишься к целителю, а потом съедешь куда-нибудь еще.

— Ты мне нос сломал!!! — гневно выдохнул он. Но продолжать не стал. Видимо, на всякий случай.

Я бросил одеяло на кровать, развернулся на месте, подошел поближе, осмотрел орган обоняния, из которого лило, как из ведра, и пожал плечами:

— Не сломал, а выбил. Могу вправить.

Он чуточку поколебался, потом все-таки додумался, что в формулировке моего предложения нет ничего унизительного, и решительно подался вперед:

— Вправляй!

Я подошел к делу в лучших традициях дядьки Фрола — положил парня на пол, занял правильную позицию, начал обратный отсчет с цифры «пять» и надавил на тройке. А когда пострадавший хрящ занял законное место, оглядел пальцы, заляпавшиеся кровью, и счел необходимым кое-что уточнить:

— В принципе, все путем. Но я бы сходил к целителю. Хотя бы для того, чтобы убрать отек.

Сосед скрипнул зубами, осторожно ощупал пострадавший орган, потом оглядел пуловер, поменявший цвет, и грязно выругался. Но, если так можно выразиться, абстрактно. Закончив страдать, встал, подобрал с пола ненужную наволочку, прижал к лицу, пообещал, что скоро будет, и вышел из комнаты…

…Ванная комната в нашем жилом блоке оказалась выше всяких похвал. Само собой, для учебного заведения для беспризорников. Пользоваться чужим шампунем я не стал, а кусок мыла все-таки отрезал. Правда, только после того, как пообещал себе при первой же возможности выйти в город и приобрести все необходимое для нормальной жизни. Мылся недолго, но с наслаждением. А когда закончил с водными процедурами, высушил волосы и тело, повесил влажное полотенце на сушилку, натянул спортивные брюки и футболку, вернулся в спальню, сел на пол, скрестил ноги, закрыл глаза и представил наш любимый огонь. Вернее, попытался. Но перед внутренним взором мгновенно появилось колено медитирующего Славки, и настроение, балансировавшее на отметке «хреново, но более-менее терпимо», снова ухнуло в пропасть.

Сколько времени я загонял себя в нужное состояние, не скажу даже под пытками. Помню лишь, что попыток было больше двадцати. Потом привычка, въевшаяся в подсознание, все-таки взяла свое, родовое пламя Рарогов снова взвилось ввысь сплошной алой стеной, и тут на половине одиннадцатого раздался скрип дверных петель.

Я чуть приподнял веки так, чтобы видеть комнату сквозь ресницы, и продолжил контролировать дыхание. А через пару секунд вгляделся в хмурые лица двух ровесников Льва, вломившихся в наш жилой блок следом за ним, и понял, что мои попытки решить дело миром вот-вот накроются медным тазом. И как в воду глядел: скуластый здоровяк ростом под метр девяносто и весом под сотню килограммов еще с порога вперил в меня яростный взгляд и, сжав кулаки, возмущенно выругался.

Оригинал изобиловал чрезвычайно запутанными описаниями… хм… извращений и состоял из четырех распространенных предложений, хотя на обычном русском языке эту же самую тираду можно было высказать тремя словами:

— Он что, медитирует?

Второй спутник соседа, рыжеволосая тощая каланча с усами щеточкой и уродской клиновидной бородкой из нескольких волосинок выразила свои мысли значительно короче. Но я мысленно перевел на русский культурный и этот речевой оборот:

«Зря…»

Само собой, при этом продолжал сидеть в той же позе, держал лицо и правильно дышал. Правда, за считанные мгновения успел трезво оценить свои шансы на победу в «честной» драке против сразу троих настолько крупных противников, отрешенно порадовался своей предусмотрительности и… упал на бок. За мгновение до того, как правая нога Рыжего влетела мне в нижнюю челюсть. А потом ударил. В колено его левой ноги. Под правильным углом, со всей дури и пяткой.

Влажный хруст ломающегося сустава пропустил мимо ушей. Равно, как и истошный вопль его хозяина. Ибо было не до этого — здоровяк, рванувшийся ко мне на долю секунды позже каланчи, был уже совсем близко.

Не знаю, как бы я выкручивался, ударь меня ногой и он. Но следовать примеру друга скуластый не решился и потянулся ко мне руками. Вероятнее всего, решив схватить и заломать. Зря: я всадил кулак прямо в растопыренные пальцы правой руки, скорее почувствовал, чем услышал, что вывихнул или сломал как минимум два сустава, вцепился в пострадавшее место мертвой хваткой, одновременно со вторым воплем боли кинул себя вперед и вбил левый кулак аккурат в бубенцы. Тут второй вопль сменился воем, громилу начало складывать пополам, и мне пришлось очень сильно постараться, чтобы вывернуться из-под этой туши. Увы, на протяжении секунды, если не целых двух Леву я даже не видел, поэтому, оказавшись на ногах, сместился в сторону, чтобы уйти от возможного удара. Как оказалось, зря: сосед продолжал стоять перед дверью и что-то орал. Но ладони, выставленные вперед, выражение лица и взгляд, в котором не было агрессии, говорили сами за себя. В общем, вместо того, чтобы атаковать еще и его, я выпрямился, опустил руки и нехорошо усмехнулся:

— Ты ходил к целителю или за ними?

Он облизал пересохшие губы, кинул взгляд на ногу Рыжего, вывернутую в неестественном направлении, и отрывисто затараторил:

— Друзья. Встретил по дороге туда. Навязались.

— Ответишь… — в том же стиле заявил я.

Он обреченно кивнул, потом еще раз оглядел друзей и вздохнул:

— У тебя будут проблемы.

Я отрицательно помотал головой:

— Есть видеозапись. И мне тринадцать. Так что решайте вопрос сами.

— Решим… — не очень уверенно пообещал он, спросил, не помогу ли я ему с переноской тел к кабинету целителя, прочитал ответ в моих глазах и на миг сгорбил плечи: — Ладно, пойду за подмогой.

Я пожал плечами, равнодушно развернулся на месте, обошел здоровяка, лежащего в позе эмбриона и глухо воющего от боли, покосился на его друга, баюкающего пострадавшую ногу и матерящегося на зависть каторжанам, сел на свою кровать, достал из-под подушки часы, вырубил камеру и отправил запись на инфокристалл браслета. Благо, синхронизировал устройства еще до того, как сел медитировать. Потом проглядел список учебных курсов, залитых в браслет «Голосом», скопировал в память часов «Огонь для начинающих» сестер Синельниковых, краем глаза заметил аналогичный труд, но по школе Воздуха за авторством некоего Колемина И. И., мысленно помянул матушку добрым словом и… тоже скачал. Так как вдруг сообразив, что могу оказаться носителем именно этой стихии, а значит, многолетние попытки достучаться до Огня Рарогов были бессмысленны! Пока привыкал к этой мысли и обдумывал новый алгоритм медитаций, дверь в коридор снова распахнулась, в комнату заглянул Лева и предупредил, что к нам сейчас зайдут его одноклассники. Я согласно кивнул и снова ушел в свои мысли. Вернее, решил, что Воздухом стоит заняться поплотнее, нашел файл с памяткой ученика, полученный во время второго визита в кабинет Извольского, открыл, скопировал код доступа к учебному терминалу, врубил свой, авторизовался, настроил и залил в его память оба учебных курса. Само собой, все это время краем глаза наблюдал за Левой и его помощниками, а после того, как эта четверка выволокла в коридор оба стонущих тела, со спокойным сердцем вывел на большой экран руководство по стихии, которой я до этого практически не интересовался, выяснил, что за инициалами «И. И.» прятался Илья Ингварович, и вчитался в предисловие.