Поцелуй Лилит

Глава I

На какое-то мгновение показалось, что пилот потерял управление самолетом, отступив перед неожиданным порывом ветра. Но последовавший за этим плавный виток фигуры развеял сомнения небольшой группы людей, собравшейся на аэродроме.

Менее трех лет понадобилось Роберту Куперу, ветерану Второй мировой, на то, чтобы превратить некогда злачный пустырь в центральной части Род-Айленда в красочное зрелище, в котором сами же начинающие пилоты становились одновременно актёрами и зрителями. Менее трех лет понадобилось на то, чтобы это место превратилось в магнит, притягивающий авиаторов-энтузиастов со всего Восточного побережья: обилие аппаратов — от старых фермерских бипланов до неудачных модификаций британских «харрикейнов», снятых с военного производства и распроданных частным лицам, благодарные зрители — от местных детей, тайком пробравшихся на аэродром, до дельцов с Уолл-стрит и владельцев бостонских компаний, присматривающих себе личных пилотов, не говоря уже о дружелюбии и гостеприимности самого Купера.

Субботним майским утром лишь один самолет рассекал небо, но с каждым новым порывом ветра он снижал высоту, а затем, сделав последний круг, выпустил шасси и пошел на посадку.

— Отлично, — к пилоту, покидающему корпус самолета, с улыбкой обратился мужчина в коричневом костюме, — Мигель, я смотрю, ты летаешь не хуже тех ребят, которые ушли на войну в Азию.

— Сегодня плохая погода — близится шторм. За час полета мне пару раз казалось, что придется делать аварийную посадку, — пожал плечами пилот.

— Я смотрю, с каждым разом ты летаешь всё лучше и лучше, — восхищенно произнес собеседник Мигеля. В своей речи он умело переплетал слащавую лесть и правду, приправляя всё это бостонским акцентом и резкими, но уместными жестами. Бледная кожа, цвета словной кости, светло-каштановые короткие волосы, крупный римский нос, светло-карие глаза — в облике этого человека было что-то общее с образами римской эпохи.

— Скоро можешь об этом забыть — пока в Азии близится новая война, у меня здесь появились заказчики — скоро будут раскопки по всему Восточному побережью. Члены одного старого клуба хотят расширить свои знания о предках — вот и желают составить карту поселений, уничтоженных индейцами, вплоть до начала франко-индейских войн.

— «Отцы-основатели»… ну и всё такое прочее? — с наигранным интересом спросил его собеседник.

— Не томи, Лоренцо… — вздохнув, произнес пилот. — Ты ведь неспроста узнал, когда я буду летать на аэродроме Купера и решил выследить меня? У тебя есть, для меня, какое-то предложение?

— У одного человека… видного и уважаемого, есть к тебе несколько вопросов. Ответить на несколько простых вопросов — это не то же самое, что целый день корпеть над картами и копаться в земле… и это не то же самое, что измерять каждый угол какой-то старой церквушки или искать какие-то особенные масляные краски, которые уже двести лет никто не производит, — на мгновение отвлекшись, Лоренцо продолжил. — Ты согласен побеседовать с этим человеком?

Задумавшись, Мигель кивнул головой.

— Я оставил свою машину в Бостоне — меня подбросил один знакомый водитель, поэтому тебе придется отвезти нас в город… Я покажу тебе дорогу в нужное место, — улыбнувшись, Лоренцо похлопал своего собеседнику по плечу, и они направились в сторону узкой заасфальтированной площадки, едва ли готовой обслужить всю публику, приезжающую на аэродром.

Дорога между Провиденс и Бостоном, возведенная всего лишь семнадцать лет назад, в год окончания войны в Европе, всё еще уступала новым широким автомагистралям, соединяющим мегаполисы Восточного побережья и «одноэтажный» Средний запад, но это уже была не та узкая грунтовая полоса, какой её помнили до Рузвельта.

Тёмно-синий «Бьюик», одно из новых приобретений Мигеля, менее чем за час преодолевал семидесятикилометровый путь в Бостон. Вдоль дороги мелькали заводские здания, в великом множестве, выросшие здесь, всего лишь, за последние сорок лет и всё еще уступавшие место лесам. Здесь же виднелись церкви Колониальной эпохи, помнящие начало Войны за независимость, и заброшенные фермы, уже выкупленные предприимчивыми дельцами для возведения на их месте новых автобаз и складов, но все еще стоящие громадами вдоль обочины, словно мертвые часовые, так и не покинувшие свой пост. Лоренцо молча вглядывался в дорогу, стараясь не рассказать слишком много своему приятелю о человеке, желающем расспросить летчика.

Лоренцо ДиМуччи вырос в семье американского докера сицилийского происхождения и дочери греческого моряка. Его отец был дальним родственником семьи Коломбо, ведущей борьбу за власть в нью-йоркском Бронксе. Но, каждый раз, уличные войны на окраинах Нью-Йорка давали о себе знать и в доме простого бостонского докера — так было до тех пор, пока Нунцио ДиМуччи не вернулся вечером из припортового бара, а через неделю его обезображенное тело нашли в одном из болот к юго-западу от города. Лоренцо никогда не отличался физической силой или безрассудной жестокостью — качествами, столь ценимыми в той среде, в которой он вырос. Но в Лоренцо в единую мозаику смогли сложиться хитрость, учтивость, умение лгать и невероятная жажда маленького человека к власти, дававшая ему сил для борьбы, но в то же время туманящая его взор и испепеляющая всё вокруг.

От приглашений Лоренцо нельзя было оказываться — многие люди о них могли лишь мечтать. Этот невысокий бледный человек никогда не появлялся просто так на пороге дома, или у входа в ресторан, или у дверей машины на автостоянке. ДиМуччи прекрасно знал Бостон и все секреты городских улиц, что позволяло ему великолепно играть роль «сводника»…

— Ужасно, когда родители переживают смерть своих детей, — с отвращением произнес Мигель, наблюдая за похоронной процессией. В город всё прибывали останки воинов, павших в новом конфликте — некоторые пали от пуль и снарядов противника, другие заживо сгорели в подбитых вертолетах, а третьи — подорвались на минах и растяжках, щедро расставленных на узких вьетнамских тропах. Лоренцо лишь кивнул в ответ, стараясь не вступить лишний раз в разговор, не провоцируя на это и собеседника.

Бьюик пересекал южные пригороды Бостона — не лучшее место для времяпровождения даже в былые времена. За окном автомобиля можно было разглядеть лишь автомастерские, заброшенные фабрики, склады и жилые кварталы, построенные ещё до Второй мировой. Но вскоре унылый вид городских окраин сменился небольшими, но уютными одноэтажными домами, окаймленными цветниками и лужайками, кирпичными многоквартирными зданиями и парками. Вместо дешевых забегаловок здесь, вдоль дорог, тянулись придорожные кафе и кинотеатры. С каждым поворотом всё чаще мелькали банки, дорогие рестораны, муниципальные здания и новые громады офисов, устремившиеся к небесам. Теперь Лоренцо указывал водителю дорогу, стараясь самому не ошибиться в сплетениях центральных улиц, уже не способных выдержат безудержный поток автомобилей.

— Мы приехали — ищи, где можно поставить машину, — Лоренцо указал пальцев на трехэтажное здание ресторана, зажато между городской библиотекой и новым сорокаэтажным офисом.

У входа их уже ждали двое мужчин. Голубоглазый человек в темном костюме, среднего роста, широкоплечий, с тёмными, хотя и с небольшой проседью, волосами, с широким квадратным лицом и крупным носом, увидев Лоренцо, подозвал его жестом к себе.

— Ты привел сюда этого парня?

— Его не пришлось долго уговаривать, — с улыбкой произнес Лоренцо, стараясь не смотреть в глаза своему собеседнику.

— Сынок, подойди сюда, — вкрадчиво подозвал Мигеля мужчина в тёмном костюме. Он внимательно изучал своего собеседника: его тёмные волосы, удлиненное прямоугольное лицо, серо-карие глаза, его спокойное выражение лица, за маской которого таился энергичный и темпераментный человек, — Лоренцо привез тебя прямо с аэродрома? — продолжил он, кивнув на летный комбинезон из грубой плотной ткани, надетый на Мигеле, получив в ответ лишь молчаливый кивок.

— Я — Мигель Массиньи, — сказал Мигель, протягивая руку своему собеседнику.

— Если бы я не знал, как тебя зовут, сынок, то и не стал бы звать сюда… Лукас Дженовезе, — рассмеявшись, в ответ, протянул руку его собеседник. В это время второй мужчина, пару минут назад разговаривавший с Дженовезе успел исчезнуть в переулке, отпечатавшись лишь смутным образом в памяти Мигеля.

— Говорить о деле будем прямо здесь? — с немалой долей иронии произнес летчик. После чего, его собеседник, осмотревшись по сторонам, жестом повел Мигеля и его спутника за собой.

Первый этаж ресторана представлял собой зал обыкновенного, для Восточного побережья, заведения — бар, сцена, полтора десятка, рассчитанных на дневных посетителей, столиков, вдоль окон, и восемь бильярдных столов. Ни название — «Утопия», ни обстановка зала на первом этаже ничем не выделяли это заведение среди многих других в Бостоне. Первый и второй этажи были соединены широкой гранитной лестницей, отделанной мрамором и застланной зелёным ковром. Второй этаж заметно отличался от первого: несколько десятков удачно размещенных столиков, сделанных из цитрусовой древесины освобождали посетителей в любой части зала от проблем с соседями; пятиметровый потолок, украшенный лепниной и вместе с высокими широкими окнами создававший иллюзию огромного пространства; медные светильники на стенах и огромные люстры, имитирующие работу венецианских мастеров. Скатерти и шторы были сделаны из европейских тканей, а на стенах можно было лицезреть обилие картин… Это первое, что бросалось в глаза — подлинники малоизвестных европейских авторов, скупленные у коллекционеров антиквариата, чередовались с репродукциями мастеров эпохи Ренессанса.

— Нам туда, — Дженовозе указал рукой на малозаметную дверь в конце зала. По мере продвижения через свободный от посетителей зал бросалась глаза еще одна особенность ресторана — между и первым и вторым этажом было множество несовпадений в планировке, что было заметно лишь опытным наблюдателям. За счет этой разницы в планировке владелец мог с легкостью обустроить в промежутке между этажами несколько комнат: так поступали до Великой войны, когда искали возможность разместить тайные комнаты для курения опиума, так поступали в конце двадцатых, когда искали помещения для хранения виски и рома, так поступали и после войны.

Второй и третий этажи были соединены узкой деревянной лестницей, собранной из композитных элементов. Это превращало третий этаж в своеобразную цитадель — в случае появления незваных гостей лестница могла бы быть разрушена или разобрана в мгновение ока, а у людей на третьем этаже появился бы достаточный промежуток времени для избавления от следов своих нечистых дел.

Во время подъема по лестнице Лоренцо успел рассказать Мигелю о тех людях, которые будут ждать его в комнате. ДиМуччи не просто сводил заказчиков и исполнителей, искателей и искомых, спрашивающих и дающих ответ — он не только помогал им избежать неприятных последствий самостоятельных поисков, но и давал исчерпывающую информацию обеим сторонам о тех, кому был суждено стать их союзниками в самых нечистых помыслах.