Петля

VI

Вечером Абсолон заехал в город и, закончив необходимые дела, решил переночевать дома. Жил он у сестры, 60-летней женщины, по мужу Сикоровой, вдовевшей уже лет десять.

Пани Сикорова следила за братом, как строгая мать за ветреной дочкой, и жила в постоянном страхе за его здоровье.

Абсолон же за годы, что жил у сестры, так свыкся с этой опекой, что почти не тяготился ею. Однажды он сказал Мареку, что между ним и сестрой установились странные дружеские отношения, основанные на том, что сестра упорно и непрерывно наступает, а он окапывается и малодушно переходит к обороне.

Пани Сикорова не относилась к тем женщинам, которые еще и в шестьдесят думают о замужестве. Детективов и любовных романов она не читала, а в газетах отдавала предпочтение объявлениям. Над ними она проводила долгие вечера и не только увлеченно читала их, но и метко комментировала.

Майору не удалось незаметно прошмыгнуть в свою комнату: распахнулась кухонная стеклянная дверь, и в прихожей появилась сестра. На ней был длинный парчовый халат с набивными яблоками, розами и золотистыми драконами, лениво раскрывшими зубастые пасти.

— Ну и вид у тебя, — сказала сестра и всплеснула руками так, что драконы испуганно завиляли хвостами. — И опять налегке, не мудрено, что вечно кашляешь. Постой, дам тебе чаю.

Она затолкала Абсолона в кухню, и он опустился в мягкое широкое кресло, настолько удобное, что веки смежились сами собой. Он очень устал. Из всего того, что Марек выведал у студентов, явствовало, что Абсолон ошибался, считая Анну Кралову существом не простым. Однокашники знали Анну тихой, улыбчивой девушкой, скорей замкнутой, чем общительной. Ее единственная подруга Павла Кованова, с которой Анна иногда заходила в кафе приличной репутации, показала, что чаще всего они сидели дома, слушали магнитофон, копались в книжках и всякое такое прочее...

Анна иной раз оставалась ночевать у Кованов, особенно зимой, но, если не успевала предупредить заранее мать, всегда звонила Жампахам.

Утром Абсолон чувствовал себя превосходно. Даже помог сестре приготовить завтрак. Он налил себе в чай немного сгущенного молока, сестра взялась за газеты.

— Тут кто-то машину продает, — сказала она. — «Шифр: предпочтение наивысшему предложению». Ну и народ...

— Это закон спроса и предложения, — объяснил Абсолон. — Удивляюсь, почему это тебя нервирует. Человек, дающий объявление, всегда предпочитает того, кто больше заплатит. Ведь ты когда-то читала объявление: «Продаю велосипед, ржавый, в запущенном состоянии. Шифр: бесполезная покупка».

— Или вот, — отозвалась сестра. — «Стройная, длинноволосая девушка, двадцати одного года, ищет интеллигентного бородача для создания личного уголка. Шифр: ум и фото необходимы, борода — нет...» Потрясающий кавардак...

Две книги Анна Кралова взяла из библиотеки отца своей одноклассницы, но так и не успела вернуть их. Одну из книг Абсолон держал в руках и — в который уж раз — перелистывал. Это был сборник рассказов Хемингуэя, в коричневом переплете, довольно потрепанном; страницы книги были буквально испещрены галочками, восклицаниями, вопросами — будто учебник.

Вторая книга — «Монт-Ориоль» Мопассана — была заложена на 218 странице свернутым в несколько раз листом старой газеты, сплошь забитым рекламами и объявлениями.

Абсолон и эту книгу тщательно просмотрел, но, кроме газетного листа, не обнаружил в ней ничего примечательного. В книге рассказов Хемингуэя была закладка, в «Монт-Ориоле» — нет. Вероятно, Анна или кто-то другой заменил ее газетой.

Абсолон раскрыл газетную полосу. На него ощерились столбцы объявлений, одно из которых было обведено черным фломастером. Оно сообщало: «Худ. фотограф ищет модель. Шифр: объектив».

Уже вскоре после того, как Абсолон развернул газету, следователи знали, что объявление давал доктор Янчик. Они отправились к нему на дачу вместе. Пока Марек разглядывал обстановку дома, точно ожидая, что вот-вот откуда-нибудь выглянет обнаженная красотка и скажет «ау», Абсолон спросил:

— Когда в последний раз вы были здесь?

— В среду после обеда. Заскочил на минутку. Завез брикеты, — спокойно ответил Янчик, загорелый, стройный мужчина лет сорока, с колоритной бородкой.

Марек, раздражаясь олимпийским спокойствием хозяина, как бы случайно спросил:

— Адамека вы в ту среду не видели?

— Не припоминаю. У табачной лавки я посадил в машину Жампахову и подвез ее к «Романсу». Брикеты бросил в подвал и тут же уехал.

— Жампаха вы не видели?

— Нет.

Янчик поднял голову и раздавил сигарету, будто назойливое насекомое.

— Адамека вы, кажется, тоже несколько раз подвозили? — спросил Янчика Абсолон. — И, кстати, говорили об Анне.

— Может, я и возил его. Но чтобы мы говорили именно об Анне...

— Адамек помнит. Вы спрашивали его, когда он собирается жениться, и вроде бы советовали ему не торопиться. А когда речь зашла об Анне, вы ему подсказали не очень-то к ней приставать, а лучше делать вид, будто девчонка ему безразлична...

Янчик пожал плечами.

— Наверное, это правда, коль он утверждает. Но я такого не помню.

Абсолон показал Янчику газету.

— Это, очевидно, была последняя книга, которую она держала в руках. Ведь это ваше объявление?

— А, вот оно что, — сказал Янчик. — Теперь начинаю понимать. Но должен вас разочаровать. Эта девушка никогда не была моей моделью... Так вы, значит, меня поэтому подозреваете?

— Вовсе нет, — сказал Абсолон.

— Ну ясно. И справедливо. Ведь я был здесь, когда это случилось. Я был на даче, и у меня нет алиби.

— Так, значит, Анна у вас никогда не была, — сказал Марек.

Это замечание уже окончательно вывело Янчика из себя.

— Уважаемый, если бы она была здесь даже десятки раз, для меня все равно она всегда оставалась бы только моделью. Объектом для объектива, куском камня, понимаете? Что, собственно, вы хотите услышать? Что с помощью объявлений я ищу женщин и продаю их в наложницы? Если вы не оставите этот тон, то я вообще откажусь вам отвечать, пока вы не выполните все официальные формальности и рядом со мной не будет сидеть адвокат.

— Мы проверим ваши показания, — сказал Марек.

— Сделайте одолжение, — прозвучало в ответ.

Однако к Янчику Абсолон отправился еще раз. Один. На этот раз Янчик был совершенно другой, будто его подменили. Когда следователь рассказал ему, что им пока известно о смерти Анны Краловой, доктор постучал костяшками пальцев о подбородок и сказал:

— Представьте себе, я тогда задержался в доме из-за ерунды. Из-за ключей от машины, которые обычно висят на вешалке у дверей. На этот раз их там не было, и я добрых двадцать минут ползал на коленях, позабыв, что они в других брюках. А этих двадцати минут, возможно, хватило бы, чтобы я застиг ее на дороге и взял с собой. Какие-то невероятные случайности бывают в жизни, — добавил он, поглядывая на пылающие в камине поленья. — К тому же на даче я был не один, понимаете, и на этот раз это была не модель. Болван, открой я ставни, может, и услыхал бы что... Я даже не удивляюсь тому, что вам наплел Адамек. Будь я в его шкуре, я, может, тоже напридумал бы невесть что. Так, как этот парень, вел бы себя каждый. Человеку вовсе не нужен умственный коэффициент сто двадцать, чтобы понять, чем все это пахнет.

Янчик разгреб кочергой жар. Взметнулся сноп золотисто-красных искр, дрова затрещали, у Абсолона в носу защекотал слабый запах дыма. Янчик открыл окно, чтобы проветрить комнату, и в ту же минуту донесся со стороны «Романса» грубый женский голос:

— Холуй... дубина эдакая...

И мужской, сипловатый голос проблеял:

— Et cum spiritum[15]... святоша проклятая...

— Нехристь... безбожник... Мария премилосердная...

Янчик закрыл окно.

— Вечерний концерт, — сухо заметил он. — Дуэт Жампахов. Прежде думал даже дом продать из-за этого. Теперь привык.

— Часто бывают эти концерты? — спросил следователь.

— Как когда. Когда приезжают дети, бывает поспокойнее. Такой парадокс! Или когда пожалует отпрыск. Тогда достаточно его «ну, маменька», и полный порядок. Иногда случается и детям воспитывать родителей. Жизнь полна неожиданностей...

Янчик предложил Абсолону сигарету.

— Но он занятный человек, Ян Жампах, — продолжал доктор. — Убежденный материалист, в этом, должно быть, источник вечных супружеских неурядиц. Как-то кивнул эдак мне через ручей и спрашивает: «Пан доктор, не знаете ли вы, что было раньше — материя или дух...»

Янчик улыбнулся, Абсолон с интересом спросил:

— Ну, и что вы ему ответили?

— Я посоветовал ему обратиться к своему Иржику. Это их сын, изучает где-то богословие. Спросите, говорю, своего Иржика, пан управляющий, он наверняка знает это лучше меня. А он — нет, мол. Ну, я тогда ему и говорю: «Насколько мне известно, есть два противоположных мнения». Жампах свое: «Ну, хорошо, а все-таки, что было прежде: дух или материя?» Ну, я сказал, что считаю себя материалистом. А он мне: «Превосходно, доктор, я ей все время твержу, что у господа бога должна была быть сначала глина, прежде чем он слепил из нее Адама». А теперь вообразите себе, каково сказать вот такое жене, которая готова даже обручальное кольцо заложить, лишь бы было что подбросить костельному сторожу в кружку.

— Так, стало быть, вы недолюбливаете Жампахов? — спросил Абсолон.

— Это не совсем точно сказано, — ответил Янчик. — Я и себя-то самого не слишком люблю. Отчего бы мне их не любить? В сущности, я против них ничего не имею, они мне просто глубоко безразличны. Подчас я завидую Жампаху.

— Почему?

— Потому, что он счастлив. Посадите его в городскую квартиру, отберите у него гвозди, молотки, краски, кисти, стамески и прочее, и не пройдет и полгода, как Жампаху будет крышка. То, что он делает, приносит ему удовлетворение. Вот чему я завидую...

Следователь счел нужным вернуться к цели своего визита, полагая, что у доктора должно быть свое «особое мнение» о случившемся, и, видно, только Марекова манера вести себя убедила его, что ему лучше молчать.

— Скажите, что вы обо всем этом думаете? — спросил он Янчика.

— Убил ее тот, кому она мешала, — ответил Янчик. — Подумайте сами, этот хутор уже давно стал предметом особого натиска. Таких местечек в республике, может быть, десять, двадцать. Все знали, что Кралова равнодушна к хутору. Она давно продала бы его и переселилась с дочкой к матери. Проблема, однако, называлась «Анна». Это была упрямая, даже своенравная девушка...

— Ну, хорошо, — перебил Абсолон. — Но если бы этот упомянутый так рассуждал, как вы думаете, ему непременно должно было бы прийти в голову, что по этому следу все же пойдут — ведь и такая возможность не исключена. И потом, где тут уверенность, что именно он в конечном счете извлечет выгоду? Что именно он станет хозяином хутора?

— Ну, это может быть куда сложнее, — возразил Янчик. — Как бы то ни было, но мне представляется, что путь к объяснению убийства девушки тянется именно от человека, который там, наверху, займет место. Подождите, пока все успокоится. Дом Кралова несомненно продаст. И меня очень бы занимал человек, который сменит ее на этом уединенном ранчо. Ведь тут, по сути дела, отсутствует опасность промедления. Возможно, все станет ясным через год, два. Разумеется, сам убийца на хутор не сядет, иначе это был бы законченный идиот, — рассуждал Янчик спокойно, и следователь столь же спокойно выслушивал доводы доморощенного детектива. — Но от него ведет дорожка к преступнику.