Дело о сгоревших сердцах

1

Над Сен-Марко ночью разразилась гроза. В небе бесконечно грохотал гром, оно озарялось яркими белыми вспышками молний, которые пронзали длинными ветвистыми стрелами тяжёлые низкие тучи. На улицы и крыши города низвергались реки дождя, которые неслись по мостовой бурными потоками, собирая с неё весь скопившийся мусор и закручивая его в тугих воронках на краю водостоков.

В этот час маленькая комнатка секретаря Монсо в доме барона де Сегюра тонула в полумраке, который отважно, но безуспешно пыталось разогнать пламя свечи, стоявшей на узкой конторке. Вдоль стен высились шкафы, на полках которых ровными рядами размещались книги, стопки аккуратно сшитых рукописей и пухлые папки с документами. Сам Жерар Монсо сидел за конторкой, его быстрое перо скрипело по бумаге, выводя красивые буквы, складывающиеся в ровные строчки. Ему не хотелось идти в свою маленькую комнатку под крышей, где было сыро и промозгло. Впрочем, и здесь от окна, зашторенного тяжёлыми гардинами, тянуло влажным холодом, ровный шум дождя наполнял комнату, по жестяному карнизу с грохотом барабанили тяжёлые капли, но всё это тонуло в оглушительных раскатах грома, которые один за другим прокатывались из края в край, охватывая весь город. Сквозь узкую щель он видел белое сверкание молний, и каждый раз вздыхал и поправлял на плечах старую накидку, подбитую полысевшим мехом.

Его глаза устали и спина затекла, а тут ещё пламя свечи заколебалось и с треском осело. Ему пришлось отложить перо, чтоб достать с полки маленькие щипцы и снять нагар, и снова стало немного светлее. Где-то наверху раздался раскат грома, и он невольно вжал голову в плечи и покосился на потолок, а затем уловил сбоку движение и, наконец, заметил, что дверь в кабинет хозяина открыта, и сам он стоит на пороге, задумчиво глядя на секретаря.

— Почему вы ещё здесь? — спросил барон и, подойдя к окну, отодвинул гардину, украшенную запылённой бахромой. Яркая вспышка озарила его лицо и отразилась в светлых глазах. — Что за ночь?.. — пробормотал он устало.

— Я не припомню такой грозы, — заметил Монсо, выпрямляя уставшую спину.

— Я помню, — тихо и задумчиво произнёс барон, глядя на улицу. — Именно такая гроза непрерывно грохотала в Восточных скалах на подступах к Грозовой горе. Там было страшно… Когда мы шли к замку Повелителя теней, нам казалось, что мы идём прямо в ад. Мне пришлось идти туда дважды.

Монсо поднял на него внимательный взгляд и, немного помолчав, произнёс:

— Говорят, что та гроза была бесконечна, но эта однажды закончится.

— Надеюсь, что так… Идите спать, Монсо. Уже поздно и слишком темно, чтоб корпеть над бумагами.

— Я хотел закончить отчёт о расходах, ваша светлость. Уже утром его нужно будет передать в казначейство.

— Подождут. Идите, я велел слугам растопить печурку в вашей комнате и оставить рядом несколько поленьев.

— Благодарю вас, ваша светлость, — прочувствованно произнёс секретарь и положил перо на подставку. — Вы очень добры.

— Может быть, — голос барона звучал глухо, он продолжал смотреть на улицу. — Хотя на самом деле я подумал о том, что если вы простудитесь и сляжете, мне придётся тратиться на лекаря и самому заканчивать отчёт.

Монсо чуть заметно улыбнулся и закрыл крышечкой чернильницу, после чего аккуратно сложил исписанные и чистые листы бумаги и убрал их в папку. Он встал и какое-то время нерешительно смотрел на хозяина.

— Вам не спится? — осторожно спросил он.

— Эта ночь… — вздохнул барон. — Она навевает слишком много мрачных воспоминаний.

— Да, ночь недобрая… — согласился Монсо и, подойдя к окну, тоже выглянул на улицу.

Там ничего не было видно. По мутному стеклу струились потоки дождя, и эту зыбкую стену то и дело озаряли белые вспышки.

— Сегодня случится что-то плохое, — проговорил барон и вздрогнул, словно сам испугался этой мысли. — Идите к себе, Монсо. Такую ночь лучше переживать в тепле и покое.

— А вы?

— Я буду ждать баронессу. Она ещё вечером ушла в Храм святой Лурдес на поминальное бдение. Придворные дамы всегда сопровождают туда королеву Элеонору, когда она скорбит над могилой супруга. Сегодня как раз годовщина их свадьбы… Она должна была уже вернуться, но её всё нет. Я не усну, пока она не вернётся домой.

— Может, составить вам компанию? — заботливо спросил Монсо, но барон покачал головой.

— Я хочу побыть один. Если меня обступают призраки, то я предпочитаю смотреть им в лицо. Я пойду в гостиную, налью себе бокал вина и сяду у камина. Лучше смотреть на огонь, чем на потоки холодной воды.

Он опустил гардину. Монсо поклонился и удалился прочь, а Марк, взяв с его конторки свечу, отправился вниз, где в небольшой уютной гостиной на первом этаже слуги растопили камин. Спускаясь по широкой лестнице, он смотрел в круглое окно над дверями, и видел всю ту же колышущуюся пелену, подсвечиваемую вспышками молний. Свернув в нижнем зале направо, он уловил сбоку под лестницей какое-то движение и хмуро проворчал: «Проклятые крысы!» Однако, уже почти дойдя до порога гостиной, он замер, прислушиваясь. Это были не крысы. Из-под лестницы доносилось едва слышное всхлипывание, и он, быстро вернувшись, наклонился, чтоб заглянуть под ступени.

Неровный рыжеватый свет выхватил из темноты маленькую, скорчившуюся в самом углу фигурку. Кудрявый малыш в длинной рубашке с оборочкой сидел там, прижимая к груди потрёпанную куклу, сшитую из старых юбок.

— Валентин? — нахмурился барон, и уже хотел по привычке пристыдить пасынка за боязливость, недостойную отважного рыцаря, коим тому надлежит быть, но в последний момент слова зависли у него на языке. Он вдруг вспомнил, как будучи ребёнком, искал защиты от своих страхов у отца, и тот, совсем ещё молодой человек, никогда не упрекал его за это, а просто брал на руки и прижимал к себе. — Иди сюда, мой мальчик, — мягко позвал его барон, и малыш быстро выполз из своего укрытия и, обняв отчима за шею, прильнул к его груди.

Пламя весело плясало на почерневших поленьях, распространяя вокруг радостный рыжий свет и живительное тепло. Даже шум дождя и грохотание грома теперь казались более далёкими и уже не так тревожили. Марк сидел в кресле у камина и задумчиво смотрел на огонь, обнимая уснувшего у него на коленях Валентина. Он то и дело поглядывал в окно, размышляя, не отправить ли слуг в Храм святой Лурдес. Он тревожился о Мадлен, хотя понимал, что в такую грозу она вполне могла остаться там, в покоях Элеоноры. И всё же ему было неспокойно. Он представлял её идущей по тёмным улицам, где гуляет насыщенный ледяной влагой ветер, а с неба низвергаются водопады. Она может поскользнуться в шумящем потоке и, упав, удариться головой о камень, или на неё нападут разбойники. Он снова вспомнил об обстоятельствах их знакомства, когда он спас её от ночных грабителей, а она была рада тому, что они не отняли её заработанные нелёгким трудом швеи деньги, хотя всё могло закончиться куда хуже. И вот сейчас она, быть может, снова идёт по улицам в сопровождении промокшей и перепуганной служанки, скользя по мокрой мостовой, а вокруг неё снуют мрачные тени.

Марк покачал головой. Это всё было лишь домыслами, бередившими душу, причём совершенно бесполезными, и всё же он никак не мог избавиться от беспокойства. Его ужасала сама мысль о том, что он может потерять Мадлен, что с ней случится что-то плохое, что-то страшное. В его жизни было много женщин, но ни одна не была ему так бесконечно дорога, как она. Он вдруг подумал, что если б лет десять назад ему сказали, что он станет верным и любящим мужем одной единственной женщины, он, скорее всего, саркастически добавил бы: «Да, а ещё я стану маршалом Сен-Марко!» Тогда и то, и другое казалось ему совершенно невозможным.

Случайно вернувшись воспоминаниями в то время, когда он только стал юным оруженосцем молодого короля Армана, он уже не хотел возвращаться от них к своим тревогам. То были для него счастливые и радостные времена, когда он каждый день находился рядом со своим другом и кумиром, со своим королём, и делал всё, чтоб угодить ему. Он не просто служил, окружая его заботой и исполняя любую прихоть, он сам был ему другом и собеседником, верной, часто безмолвной тенью и защитником, готовым закрыть его собственной грудью. Он пел ему баллады, и порой, переодевшись шутом, веселил его гостей. Когда король влюбился в прекрасную юную Элеонору, он стал для Армана вестником любви и по нескольку раз на дню сновал из дворца в дом её отца и обратно, доставляя ей подарки и любовные послания, а ему — долгожданную весточку в ответ. А потом он нёс шлейф его мантии на свадьбе…

Но эта ночь была слишком недоброй, чтоб Марк мог удержаться на столь безмятежно светлой волне. Он вдруг вспомнил такую же мрачную гостиную в королевском замке, и Армана, так же сидевшего у камина с мрачным взглядом потемневших от тревоги глаз. Он столько лет не вспоминал ту ночь… Впрочем, началось всё это куда раньше. Тогда в Сен-Марко начали происходить страшные убийства молодых девушек. Их кто-то похищал, а потом люди находили на окраинах их изувеченные тела. Все они были небогаты, и сперва никому не было до них дела, но когда количество найденных в сточных канавах тел перевалило за десяток, и по городу поползли жуткие слухи, король уже не мог игнорировать происходящее. Он поручил расследование этих убийств тайной полиции.

В тот вечер к нему явился усталый и хмурый маркиз Арден. Не обращая внимания на сидевшего в стороне с книгой оруженосца, который давно уже воспринимался всеми как тень короля, глава тайной полиции доложил о результатах расследования. Убийцей оказался Робер де Лианкур, молодой, избалованный и невероятно красивый сын коннетабля маркиза де Лианкура, сумевший покорить сердце леди Евлалии и ставший её третьим мужем. Пользуясь её слепой любовью и заступничеством влиятельного отца, он считал себя неуязвимым и полагал, что может безнаказанно творить в городе любые бесчинства.

Подавленное настроение маркиза Ардена было связано с тем, что привлечь к суду мужа герцогини и сына коннетабля было совершенно невозможно. Скандал грозил пошатнуть основы королевской власти, тем более что маркиз де Лианкур возглавлял тогда главенствующую при дворе партию, поддерживавшую реформаторскую деятельность короля.

Закончив доклад, Арден удалился, оставив короля в мрачных раздумьях, и Марк, глядя в те минуты на своего господина, до боли остро ощущал его тревогу. Он слишком хорошо знал молодого де Лианкура, чтоб понимать, что никакие угрозы и уговоры не заставят его прекратить эти кровавые развлечения, однако и ссориться с его суровым отцом, души не чаявшим в сыне, было рискованно. К тому же, погубленные души несчастных девушек взывали к отмщению, и оставить всё как есть Арман не мог. Марк с волнением следил, как тяжелые раздумья отражались на лице короля, он отчаянно искал выход из создавшейся ситуации, и не мог найти, понимая, что справедливость и целесообразность на сей раз не могут быть соблюдены, и любое решение вело к отрицательным результатам.

И, наконец, в какой-то момент Арман устало покачал головой и воскликнул:

— Чёрт бы побрал этого мерзавца де Лианкура! Мало того, что он без конца шляется по злачным местам, ввязывается в скандалы и дуэли, путается с мошенниками и уличными девками, так теперь ещё и это! И как только ему самому удаётся не попасть кому-нибудь на нож, когда он возвращается из очередного притона!