Свет в окне напротив
Читать книгу "Свет в окне напротив"
Белое и чёрное
[image_15613|right]
— Не понимаю, — в который раз повторил я. — Абсурд. Фарс. Нелепость.
Патронус терпеливо выслушал очередную порцию слов и осторожно ткнулся носом в моё колено. Серебристый свет стал ещё ярче.
— Брось, Сев. Это не конец света!
Я почти услышал эти слова. Почти. Вся суть проблемы — в пяти буквах.
— Зачем?
Крылья бесшумно распахнулись, и Патронус поднялся в воздух.
Химеру видел Поттер. Значит, не галлюцинация. Жаль. Убедить себя в том, что крылья появились после моей несостоявшейся кончины, тоже не удастся: три месяца назад в лавке у Олливандера Патронус не был крылатым.
Лань изящно опустилась вниз, сложила крылья и подошла ко мне.
— Ты всё ещё… Лили? — бесполезно спросил я.
Разговоры с Патронусом проходят по тому же ведомству, что и беседы с зеркалом. С тем же успехом можно было сказать: «Зачем ты нацепила эти штуковины? Сделай как раньше!»
Лань склонила голову набок, словно прислушиваясь.
— Не обращай внимания, — пробормотал я. Не выдержал и снова протянул к ней руку. Пальцы ощутили тепло, которое не было плотью, но не было и пустотой.
Я прислонился к стене и закрыл глаза. Серебряный свет проникал сквозь веки, проступал внутри ясным чётким контуром.
Это случилось в конце второго курса. На нашей поляне. Экзамены были сданы, я листал «Теорию защитной магии» и едва не лопнул от гордости, когда сумел вызвать что-то вроде туманного щита. Лили заинтересовалась. Она внимательно выслушала подробный пересказ главы, немного поспорила со мной о дементорах, задумчиво повторила движение палочкой, и с третьего раза создала телесного Патронуса.
Я был уязвлён и восхищён одновременно. Пытался выяснить, какое воспоминание она выбрала, но в ответ услышал только насмешливое: «Сегодня хорошая погода, озеро похоже на зеркало, а ты почти не хмуришься. Этого достаточно».
Наверняка так и было. Мир Лили всегда выглядел просто и ясно. Белое. Черное. Северус.
В тот день ей быстро наскучили мои расспросы. Лань сделала последний круг у озера и растаяла в воздухе. Лили проводила её взглядом и развернулась ко мне:
— Сев… Расскажи о чём-нибудь?
— О чём?
— Не важно! Просто расскажи! Люблю тебя слушать.
Солнце золотило её волосы. Она сидела на траве как принцесса из сказки, я жалел, что не умею рисовать, писать стихи, сочинять романтические песни… Сколько еще счастливых банальностей приходило в голову, когда я смотрел на неё? Мы проговорили до позднего вечера. Когда Лили ушла в замок, я вызвал Патронуса.
Она не узнала об этом. Не узнала даже тогда, на пятом курсе, когда сказала, что во мне не осталось ничего человеческого, ничего от прежнего Северуса. Разве что-то бы изменилось? Чёрное. Белое. Всё просто.
Зато Дамблдору не понадобилось других доказательств. И Гарри Поттеру тоже. Ни в той хижине, ни сейчас.
Злость вспыхнула внезапно и остро. Я открыл глаза и поднялся. Лань последний раз взглянула на меня и исчезла.
* * *
Часы пробили пять. Я зажёг лампы, расположил приборы в порядке, прописанном Гильдией. Дроблёный безоар занял место рядом с левой рукой. Гильдия не возражает, когда зельевары испытывают на себе свои изобретения, но настаивает на соблюдении формальностей.
Девятое января двухтысячного года. Тип зелья — авторское. Категория — ментальные зелья, прочее. Описание — прилагается. Ожидаемое воздействие — прилагается. Возможные побочные эффекты в порядке появления… Риск… Добровольное согласие… Начальная доза...
Я открыл флакон. Лабораторию наполнил запах ветра, снега, азарта… А также увлечённости, упрямства и настырной заботы. Известно ли мне, что это значит? Да. Гермиона Грейнджер.
Капля гидролата растворилась в стакане. Ледяная жидкость обожгла горло.
Человек — это его память. Если отнять то, что долгое время составляло сердцевину жизни, освободившееся место будет пытаться наполнить себя. Но если всё так, я знаю лекарство.
Зелье начало действовать. Я чувствовал, как холод проникает в кровь, с каждым ударом сердца разносится по телу, достигает разума.
Предметы в комнате проступали резкими гранями. Как будто раньше они были лишь рисунком, а теперь обретали реальность. Пальцы прикоснулись к столешнице и память легко отозвалась калейдоскопом образов. Ежесекундные мелкие наблюдения. Их было слишком много, чтобы ухватить суть. Я отдёрнул пальцы и закрыл глаза.
Неприятный побочный эффект. Внешние раздражители провоцируют неконтролируемый выброс мыслительного «мусора». С этим надо будет что-то сделать. Позже.
Я вновь открыл глаза и осмотрелся, стараясь не концентрироваться на мелочах. Обрывки мыслей и ощущений отодвинулись на второй план. Их сменили эмоции. Необычные эмоции. Если верить тому, что творилось в моём разуме, место, где я сейчас находился, вызывало тёплые чувства. Лучшее место для работы. Убежище. Дом. Мой дом.
…В конце августа девяносто восьмого я уже мог дышать, не мечтая раздобыть мгновенный яд после каждого вздоха. Впрочем, яд нужно ещё проглотить, а глотать было по-прежнему адски больно.
В Годриковой впадине мне никто не надоедал, но заняться там было абсолютно нечем. Книги Альбуса по его завещанию перешли школе, лабораторию в подвале трогать не хотелось, хотя бы потому, что… не хотелось. Выходить из дома не полагалось по предписанию целителя Лемуля. И это было единственное предписание, с которым я был полностью согласен. Аберфорт наведывался раз в два-три дня. Бросал на стол газеты, ставил корзину с едой. Однажды утром к стандартному набору неожиданно добавился свёрток.
«Моему брату опять что-то от тебя нужно», — предельно кратко сформулировал Аберфорт и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
В свёртке оказалась книга, а в книге — конверт.
Впрочем, конверт я обнаружил много позже. А до того, как зачарованный, листал страницы «Магии зельеварения». Книга была издана два года назад, но я мог поручиться: в продажу она не поступала.
Альбус сумел избежать витиеватых конструкций, вроде: «Если ты читаешь это письмо» или «Надеюсь, это в какой-то мере возместит тебе…». Всего пара строк:
«Северус! Я нашёл рукопись в архивах Гильдии. Будет справедливо, если она увидит свет. Надеюсь, ты примешь от меня этот подарок».
Разумеется, я успел подумать, что подарок Дамблдора может быть с подвохом. Подумал и принял. Подвох оказался неожиданным и роскошным: я стал лондонским домовладельцем. Ключ от входной двери был прикреплён к заднему форзацу. Вероятно, Альбус творчески переработал давнюю идею Поттера с дневником и носком для эльфа.
Ну как, зелье, напомнишь, что я тогда почувствовал? У нас же вечер воспоминаний?
Ничего не почувствовал. Дамблдор передал мне дом. Может быть, дом ордена Феникса, а может — свой собственный. Не важно. Дело привычное. До этого Дамблдор передал мне должность директора Хогвартса. Портрет Альбуса я забрал уже добровольно. Почти. В противном случае Аберфорт пригрозил его сжечь… А в итоге его спалил Уизли… Смешно получилось.
Я покосился на пустой журнал. Надо будет отметить эйфорию, неадекватную эмоциональную окраску воспоминаний и потребность в собеседнике.
Слово «собеседник» отозвалось не то тоской, не то сочувствием. Воздействие препарата постепенно ослабевало. Предметы выцветали и возвращались в плоскость. Хаотичное мельтешение образов сменилось их медленным кружением. Я перевёл взгляд на окно. Грейнджер… Брандашмыги. Диккенс. Гуингнмы. Разбитая чашка. Контракт. Фотографии. Газета. Дождь. Огонёк в окне. Камин. Ёлочная игрушка на прилавке. Озеро. Снег. Полёт. Город. Аллеи. Крыльцо. Холод. Горечь. Боль.
Несуществующий омут памяти исчез. Зелье прекратило действие.
Всё? И это всё? Да, воспоминания были яркими, но разве я не помнил этого без зелья?
Явных симптомов интоксикации не наблюдалось. Лёгкая головная боль, слабость, незначительные нарушения координации. Что касается чувства разочарования — вряд ли оно могло считаться диагностическим признаком.
Отчёт занял у меня двадцать минут и три листа текста. Головная боль за это время усилилась, добавился тремор рук. Не страшно. Боль — это работа. Спокойная прогулка поможет не хуже противоядия. И, в отличие от него, не замаскирует симптомы. К тому же, у меня есть ещё одно дело.
* * *
К вечеру погода испортилась. С неба сыпал сухой мелкий снег. Фонари светили тускло и ненадежно. Вряд ли кому-то кроме меня взбрело бы в голову наслаждаться свежим воздухом в парке Баттерси.
Но знакомый старик неподвижно сидел на той же скамейке и смотрел на затянувшееся тонким льдом озерцо. Когда я подошёл, он лишь мельком взглянул на меня и отвёл глаза.
— Поздно гуляете, господин Писатель. Парк вот-вот закроется.
— У меня был насыщенный день, — пожал я плечами. — Позволите присесть?
Фрэнк кивнул, по-прежнему напряжённо глядя перед собой.
Скамейку покрывал тонкий слой ледяной крупы. Пальто и шляпа Фрэнка тоже побелели. У меня возникло неприятное подозрение, что после моего обещания старик приходил сюда каждый день и каждый раз ждал до позднего вечера.
— Мне неизвестно, где сейчас Джек Р. Джонс, — ответил я на незаданный вопрос. — Но я полагаю, что когда-то он хотел передать вам это.
Шахматы перекочевали в руки старика.
— Где и когда вы это нашли? — спокойный голос удивительно контрастировал с бурей эмоций в мыслях.
— В доме, который вы потеряли, на левой верхней полке в кладовой на третьем этаже рядом со спальней, сегодня утром, — подробно отчитался я, пока Фрэнк открывал коробку.
Страница из книги дрожала в его руке. Слушать болезненный внутренний монолог было мучительно неловко. Зато это избавляло меня от необходимости спрашивать.
— Значит, я не сумасшедший?
— Полагаю, что нет.
— Ми-5, Ми-6 или Люди в чёрном?
Ещё бы я знал, о чём он говорит... Судя по обрывочным образам, во всех вариантах фигурировало нечто выдуманное, правительственное и таинственное. Уловив общую идею, я постарался ответить в тон:
— Ваш друг был уверен, что вы забудете о нём так же, как забыли другие. Хотите продолжать помнить — не задавайте вопросов.
Старик немного помолчал, а затем рассмеялся тихим дробным смехом.
— Выходит, Джек все же добился своего? Тайные службы, спасение мира... И друг-простак.
Меньше всего я испытывал потребность оправдывать неизвестно кого. Но старику было паршиво. А я, пожалуй, знал, каково это — чувствовать себя меньше чем пешкой в чужой игре.
— За Джека решили другие.
Скорее всего так и было. Джек лишь хотел скрыться. Альбус настоял на Фиделиусе. Дом мог ещё пригодиться Ордену...
— Он не вернётся?
— Ему некуда возвращаться…
Вероятно, я сказал то, что полагалось. Фрэнк поверил. Он кивнул и сжал пальцами шахматную коробку.
— Ясно. Пойду я. Жена, наверное, волнуется. Будет ворчать, что всё остыло. Трудно ей со мной…
Он поднялся, опираясь на палку. Я опять почувствовал мучительную неловкость его мыслей.
— Спасибо вам. Груз с души сняли… Мне надо поклясться, что не проболтаюсь?
— Нет. Вы не узнали ничего важного.