Свет в окне напротив

Сочельник

В библиотеке было темно. Сегодня я решил выбрать книгу для вечернего чтения наугад. Уже в коридоре я разглядел, что мне достался «Пигмалион». Жаль. Перечитывать именно это творение Бернарда Шоу желания не было. Пьеса не показалась мне ни остроумной, ни глубокой. Если оставить в покое социальный подтекст, оставалась лишь дешёвенькая история девушки, обиженной невниманием двух высоколобых джентльменов. Впрочем, у автора хватило разума хотя бы не приклеивать к этой комедии счастливый конец.[1]

Я оставил книгу на полке в коридоре и направился в лабораторию. Здесь было намного светлее. Яркая уличная иллюминация настойчиво напоминала о грядущем празднике. Как и полупустые полки моей кладовой. Все заказы выполнены и отправлены адресатам. Наступали дни вынужденного безделья. Постоянная занятость была, пожалуй, единственным плюсом работы в Хогвартсе. Зато сейчас я могу уделить время теории. Лабораторный журнал за последние три месяца превратился в многотомного монстра. Эти записи станут самым громким открытием последних лет. Но не раньше, чем Люциус исчезнет из поля зрения британского аврората.

Я подошёл к окну. К вечеру улица почти опустела. Редкие прохожие, увешанные свёртками и сумками, торопились домой, открывали свои, украшенные венками двери, зажигали свечи в окнах и включали вездесущие электрические гирлянды, от которых уже рябило в глазах.

Моя соседка из дома напротив тоже готовилась к празднику. Сквозь прозрачные занавески её гостиная выглядела весьма живописно. Но сама мисс Грейнджер не производила впечатления человека, которому предрождественская суета доставляла удовольствие. Сейчас она неподвижно сидела на полу перед ёлкой, глядя в пространство и сжимая в руках ёлочную игрушку. Спустя какое-то время мне захотелось под любым предлогом заявиться к ней на порог и хорошенько отчитать:

«Здравствуйте мисс Грейнджер! Я случайно проходил мимо вашего дома и решил напомнить, что тоска по прошлому разрушительно влияет на личность и характер. Поверьте крупному специалисту в этой сфере…»

Могу себе представить! Вероятно, Драко прав, и я действительно становлюсь сентиментальным болваном. Грейнджер прекрасно справится и без моей помощи. Она — умный и сильный человек и не позволит себе бессмысленную меланхолию. Хорошо, что Поттеры догадались пригласить её на Рождество. Вот только совершенно непонятно, зачем им понадобился я. Настойчивость, с которой миссис Поттер добивалась моего согласия, несомненно, была достойна лучшего применения. Но теперь отказываться уже поздно. Ничего. Пару часов я как-нибудь выдержу. А потом всегда можно сослаться на неотложные дела.

Мисс Грейнджер, наконец, вышла из состояния каталепсии, повесила фигурку на ёлку и потянулась за следующей…

Игрушки она брала своим фирменным пинцетным захватом: зажимая между большим и средним пальцем, лишь слегка придерживая указательным. Я потратил довольно много времени, отучая её от этого жеста, неуместного при работе с лабораторной посудой, но не слишком преуспел. Думаю, пора признать, что хорошим учителем я никогда не был. Как там высказалась обо мне мисс Лавгуд?

«Науку зельеварения он ценил гораздо больше, чем науку преподавания».

Звучит как эпитафия. Надеюсь, всё же, что для Грейнджер эти месяцы не прошли впустую. По крайней мере, меня она сумела удивить за этот срок не один раз. Чего стоит хотя бы её недавнее умозаключение о гидролате.

Соучастница открытия десятилетия тем временем посмотрела в окно, и я вздрогнул, поймав её случайный взгляд. Упрямая девчонка так и не поменяла шторы. Дамы и господа! Загляните и убедитесь, что мисс Грейнджер украсила свой дом к Рождеству по всем правилам.

До чего же странный праздник. И не столько он сам, сколько все эти условности, традиции, суеверия… Всеобщее помешательство. Мать несколько лет пыталась создать дома пресловутый «дух Рождества». Она подходила к делу со всей ответственностью и пунктуальностью. Но я быстро усвоил, что где-то между украшением гостиной и жареной индейкой всё непременно закончится крупной родительской ссорой. Потом был переезд в Паучий Тупик, где никого уже не волновало рождественское убранство фасада и окон у соседей, и мать с облегчением оставила эту утомительную обязанность. Тобиас Снейп съедал положенный кусок пудинга за праздничным обедом и уходил к себе в комнату. Мы молча сидели за столом ещё какое-то время, потом мать поднималась.

— Это тебе, — сообщала она и протягивала простой пакет, перевязанный бечёвкой.

Книги. Всегда только книги. Редкие, интересные, сложные, уникальные. Не помню, какая из них была первой, но это, определённо, были не «Сказки барда Бидля». Позже, в Хогвартсе, к подарку прилагалась короткая записка одного и того же содержания: «Северус, это тебе». И подпись: «Эйлин Принц».

Последним её подарком было прижизненное издание Баджа. Легендарная книга стоила целое состояние…

Часы в библиотеке пробили девять.

Я очнулся от своих мыслей. Вот они — последствия пренебрежения окклюменцией. Больше часа потрачено на крайне полезное и поучительное занятие — подглядывание за своей бывшей студенткой, наряжающей рождественскую ель. Впрочем, именно сейчас мисс Грейнджер сменила род деятельности. Она переместилась к камину и сосредоточенно сжигала в нём какие-то бумажки. Я не сразу понял смысл происходящего. Отличница Хогвартса и героиня войны загадывает рождественские желания?!

Нелепость. Неужели после всего, что ей пришлось пережить, можно сохранять какие-то глупые иллюзии и веру в сказку? И о чём она может мечтать? Хотя это как раз и понятно: магия, рыжий друг, её родители…

Я задернул штору и отошёл от окна.

Увы, мисс Грейнджер. Я не отец Рождество и даже не Санта. Я не смогу исполнить ваши мечты. Но готов засвидетельствовать перед всеми духами Прошлого, Настоящего и Будущего, что вы достойны исполнения даже самых невероятных из них.[2]

* * *

Дом сиял чистотой. Всё, что могло быть украшено, было украшено. Оставалась только ёлка. Точнее — ёлочка. Она стояла около камина и выглядела крохотной копией настоящей. Я отступила на пару шагов, направила на неё палочку…

— Фините Инкантатем.

…И в следующее мгновение едва устояла на ногах. Густые и колючие еловые ветви почти прижали меня к стене. Верхушка уткнулась в потолок. Выбираясь на оставшийся свободным пятачок комнаты, я подумала, что Хагрид по-прежнему верен себе. Большое — значит красивое. Впрочем, эта ель действительно была очень красивой.

Письмо и посылку от Хагрида я получила этим утром.

Счастливого Рождества, Гермиона!

Я подумал, что ёлка из Запретного леса — хороший подарок. Профессор Флитвик её уменьшил, чтобы можно было отправить с совой. Вот только куда отправить? Я сказал сове, что это для Гермионы Грейнджер. Кажется, она поняла. Гарри и Рону тоже послал по одной на площадь Гриммо и в Нору. Надеюсь, у вас всё хорошо. В этом году на зимние каникулы в школе осталось много ребятишек. Родители уже не боятся за них так, как раньше. Недавно показывал третьекурсникам Клювика. Ох, и радости у них было. Но полетать никто не вызвался. Грохх учится писать. Видишь, твоё имя внизу страницы? Это он сам сумел. В подарок тебе.

Действительно, остальную часть листа занимали корявые, но явно с большим усердием выведенные каракули: Г Е Р М И. А эта мерзкая Амбридж ещё смела утверждать, что у Хагрида нет педагогических способностей!

Я погладила пушистую ветку. Такой огромной её оставлять, конечно, нельзя. Но я вроде бы почти волшебница?

Минут через пять, методом проб и ошибок, главное украшение дома приняло оптимальные размеры и заняло почётное место в центре комнаты.

Теперь можно было и наряжать. Чёрно-серебряная коробка чудом уцелела во всех событиях последних лет. Ёлочные игрушки. Из дома. Настоящие ёлочные игрушки. Стекло. Серебряная амальгама. Ручная роспись. Папа говорил: «Для того, чтобы сделать настоящую игрушку, мастеру нужно семь дней. Столько же, сколько потребовалось, чтобы сотворить мир…»

Вот колокольчик с веточкой остролиста. Внутри фломастером подписан год покупки — 1979-й. Моё первое Рождество…

Интересно, начал ли папа собирать новую коллекцию в Австралии? И кому он теперь рассказывает о семи днях?

Цифры расплылись перед глазами, и я сморгнула, чтобы прогнать непрошенные слёзы.

«Пожиратели атаковали ваш дом в августе девяносто седьмого», — напомнил голос Снейпа в моей голове. Стало чуть легче. Что толку сожалеть о том, чего нельзя изменить? Всё-таки мама и папа остались живы. Они в безопасности. Когда-нибудь я смогу поехать в Австралию и увидеть их. А тогда я поступила так, как считала правильным. Единственно правильным.

Совсем недавно я слышала похожие слова от Джинни.

— Герой, — вздохнула она, когда Гарри закончил свой рассказ. — Это не лечится. Увольнение — ерунда. Ты сделал то, что считал единственно правильным. И Сэвидж сделает то, что считает правильным. Всё честно. И знаешь, я даже рада, что так вышло. У тебя вечный бой и всё такое, а меня не очень-то радует перспектива стать вдовой до того, как у нас появятся девять внуков.

Гарри вымученно улыбнулся:

— Именно девять? Это принципиально?

— С запасом, — невозмутимо парировала Джинни. — Я не собираюсь рожать больше двух детей, так что им придётся очень постараться, чтобы достичь этой цифры и…

— Это хороший план… — перебил её Гарри, вновь мрачнея. — Жаль, только, что я всё это устраивал не для того, чтобы с треском вылететь из аврората. Я больше ничего не смогу сделать, чтобы остановить Каркарова.

Джинни хмыкнула.

— Для успешного планирования у нас есть целая Гермиона Грейнджер! Наверняка можно что-нибудь придумать, не нарушая свод законов магической Британии. Правда, Гермиона?

Я с трудом отвела взгляд от пустого камина и выдавила единственное, что пришло тогда в голову:

— Наверное, профессор Дамблдор мог бы посоветовать что-нибудь. Но он опять ушёл.

Гарри озадаченно посмотрел на нас:

— Дамблдор?

— Кто бы мне дал возможность рассказать, — язвительно откликнулась Джинни.

Её голос, вновь повторявший то, что я уже слышала, доносился откуда-то издалека. Острое чувство нереальности происходящего мешало сосредоточиться. А слова Дамблдора о том, что всё ещё может измениться, казались в тот момент фальшивыми и бессмысленными, как пластиковые игрушки…

Как-то раз я спросила маму, почему бы нам не купить небьющиеся игрушки. Ведь они лёгкие и яркие.

На это мама ответила, что пластик передаёт дух Рождества не лучше, чем жевательная резинка — вкус рождественского пудинга.

Следующим из коробки появился миниатюрный Букингемский дворец. Когда мне было лет пять, я любила пересчитывать его окошки. И, конечно, однажды уронила. От падения в левом крыле дворца откололся маленький кусочек. Представив, как расстроится папа, я помусолила палец и попыталась приклеить осколок. Ладошке вдруг стало тепло, а дворец оказался целым. Первое проявление моей магии… Моей магии. Теперь утраченной, а может, спрятанной внутри бешеной палочки Беллатрисы…