Жизнь и приключения Максима Горького по его рассказам

В лесу

Нужда все больше давала себя знать, и Алеша решил заняться новым промыслом: ловлей птиц. Купил сеть, круг, западни, наделал клеток.

И вот, на рассвете, Алеша сидит в овраге, в кустах, а бабушка с корзиной и мешком ходит по лесу, собирая последние грибы, калину, орехи.

Птицы смешат Алешу своими хитростями.

Лазоревая синица внимательно и подробно осмотрела западню, поняла, чем она грозит ей, и, зайдя сбоку, безопасно, ловко таскает семя сквозь палочки западни. Синицы очень умны, но они слишком любопытны, и это губит их.

Важные снегири — глуповаты: они идут в сеть целой стаей, как сытые мещане в церковь; когда их накроешь, они очень удивлены, выкатывают глаза и щиплют пальцы толстыми клювами.

Клест идет в западню спокойно и солидно; поползень, неведомая, ни на кого не похожая птица, долго сидит перед сетью, поводя длинным носом, опираясь на толстый хвост; он бегает по стволам деревьев, как дятел, всегда сопровождая синиц.

В этой дымчатой пичужке есть что-то жуткое, она кажется одинокой, никто ее не любит, и она никого. Она, как сорока, любит воровать и прятать мелкие вещи.

Алеше немножко жалко ловить пичужек, совестно сажать их в клетки, ему больше правится смотреть на них, но желание заработать деньги побеждает сожаление.

Когда бабушка впервые продала пойманных им птиц за сорок копеек, это очень удивило ее.

— Гляди-ка ты! Я думала — пустое дело, мальчишья забава, а оно вон как обернулось!

— Дешево еще продала…

— Да ну?

В базарные дни она продавала на рубль и более, и все удивлялась: как много можно заработать пустяками!

— А женщина целый день стирает белье или полы моет по четвертаку в день, вот и пойми! А ведь нехорошо это! И птиц держать в клетках нехорошо. Брось-ка ты это, Олёша!

Но Алеша уж очень увлекся птицеловством. К тому же лес заставлял его забывать все огорчения и неприятности. После дня, проведенного в лесу, Алеша замечал, что слух и зрение его становились острее, память — более крепкой. А сколько интересного он узнал и увидел!

Алеша стал почти каждый день просить бабушку:

— Пойдем в лес!

Она охотно соглашалась, и так они прожили все лето, до поздней осени, собирая травы, ягоды, грибы и орехи.

Бабушка никогда не плутала в лесу, безошибочно определяя дорогу к дому. По запахам трав она знала, какие грибы должны быть в этом месте, какие — в ином, и часто экзаменовала Алешу:

— А какое дерево рыжик любит? А как ты отличишь хорошую сыроежку от ядовитой? А какой гриб любит папортник?

По незаметным царапинкам на коре дерева она указывала Алеше беличьи дупла, он взлезал на дерево и находил гнездо зверька, выбирая из него запасы орехов на зиму; иногда в гнезде их было фунтов до десяти.

Однажды Алеша провалился в глубокую яму, распоров себе суком бок и разодрав кожу на затылке.

Он сидел на дне, в холодной грязи, липкой, как смола, и со стыдом чувствовал, что сам не вылезет, а пугать криком бабушку ему было неловко. Пришлось, однако, позвать ее.

Она живо вытащила его и, крестясь, говорила:

— Слава те, господи! Ну ладно, что пустая берлога, а кабы там хозяин лежал?

И заплакала сквозь смех. Оказывается, яма-то была не простая, а медвежья.

Бабушка повела Алешу к ручью, вымыла, перевязала раны своей рубашкой и приложила каких-то листьев, утоливших боль.

А то еще так было.

Как-то вечером, набрав белых грибов, Алеша и бабушка, по дороге домой, вышли на опушку леса; бабушка присела отдохнуть, а Алеша зашел за деревья — нет ли еще гриба?

Вдруг слышит он ее голос и видит: сидя на тропе, она спокойно срезает корни грибов, а около нее, вывесив язык, стоит серая поджарая собака.

— А ты иди, иди прочь! — говорит бабушка. — Иди с богом!

Незадолго перед этим Валёк отравил Алешину собаку; Алеше очень захотелось приманить эту, новую. Но, когда он выбежал на тропу, собака странно изогнулась, не ворочая шеей, взглянула на него зеленым взглядом голодных глаз и прыгнула в лес, поджав хвост. Осанка у нее была не собачья, и, когда Алеша свистнул, она дико бросилась в кусты.

— Видал? — улыбаясь спросила бабушка. — А я вначале обозналась, думала — собака, гляжу — ан клыки-то волчьи да и шея тоже! Испугалась даже; ну, говорю, коли ты волк, так иди прочь! Хорошо, что летом волки смиренны…

Кончилось все же несчастьем. Однажды, когда Алеша вынимал на дереве из беличьего дупла орехи, какой-то охотник всадил Алеше в правый бок двадцать семь штук бекасиной дроби; одиннадцать бабушка выковыряла иголкой, а остальные сидели в его коже долгие годы, постепенно выходя.

Бабушке нравилось, что Алеша терпеливо относится к боли.

— Молодец, — хвалила она, — есть терпенье, будет и уменье!