Жизнь и приключения Максима Горького по его рассказам

Пароход «Добрый»

Несколько дней шатался Алеша по набережной, подсаживался к лохматым и могучим крючникам, питался около них, ночуя с ними на пристани. Потом один из них сказал ему:

— Ты, мальчишка, зря треплешься тут, вижу я! Иди-ка на «Добрый», там поваренка надо…

Алеша пошел. Высокий бородатый буфетчик парохода «Добрый», в черной шелковой шапочке без козырька, посмотрел на него сквозь очки мутными глазами и тихо сказал:

— Два рубля в месяц. Паспорт.

Паспорта у Алеши не было. Какой там паспорт!

Буфетчик смерил Алешу взглядом, подумал и сказал:

— Ну, ладно. Идем!

И он повел мальчика на корму парохода.

Там Алешу ждало необычайное зрелище. За столиком сидел, распивая чай и куря толстую папиросу, огромный человек в белой куртке и в белом колпаке. Он так шибко курил, что клубы табачного дыма временами закрывали его. Потом сквозь них появлялась большая остриженная голова и темные глаза. Весь в белом, он все-таки казался чумазым, на пальцах у него росла шерсть, из больших ушей торчали волосы.

Это был повар.

Буфетчик толкнул Алешу к нему и сказал:

— Поваренок.

После этого буфетчик ушел. Повар, фыркнув, ощетинил черные усы и сказал вслед ему:

— Нанимаете всякого беса, лишь бы дешевле…

Алеше такой прием не понравился. А повар сердито вскинул большую остриженную голову, вытаращил глаза, напрягся, надулся, как мяч, и закричал зычно:

— Кто ты такой?

— Я хочу есть, — сказал Алеша.

Замечательно интересное лицо повара минуту сохраняло прежнее свирепое выражение, потом подмигнуло одним глазом и вдруг все изменилось от широкой улыбки: толстые, каленые щеки волною отошли к ушам, открыв большие лошадиные зубы, усы мягко опустились. Повар стал похож на толстую, добрую бабу.

Выплеснув за борт чай из своего стакана, налил свежего, подвинул Алеше непочатую булку, большой кусок колбасы.

— Лопай! Отец-мать есть? Воровать умеешь? Ну, не бойся, здесь все воры — научат!

Говорил он, точно лаял. Огромное, досиня выбритое лицо его было покрыто около носа сплошной сетью красных жилок, пухлый багровый нос опускался на усы, нижняя губа тяжело и брезгливо отвисла, к углу рта приклеилась, дымясь, папироса. Он, видимо, только что пришел из бани — от него пахло березовым веником и перцовкой, на висках и на шее блестел обильный пот.

— Так нету отца-матери? Ну, и не надо, без них проживем. Только не трусь! Понял?

С Алешей давно уже никто не говорил так хорошо. Он почувствовал друга в этом большом человеке, и слушать его стало невыразимо приятно.

Когда Алеша напился чаю, повар сунул ему рублевую бумажку.

— Ступай, купи себе фартук и колпак. Стой, — я сам куплю!

Поправил колпак и пошел, тяжело покачиваясь, щупая ногами палубу, точно медведь.

И вот, надев белое одеяние, такое же, как у повара, только во много раз меньшее, Алеша стал жить на стареньком рыженьком пароходе с белой полосой на трубе.

Пароходик скрипел, тарахтел и не торопясь шлепал плицами по серебряной воде.

Алеша должен был чистить картошку, рубить морковь, молоть мясо и вертеться около повара, подавая ему то и сё. На его же обязанности лежало мытье всей посуды, которую за день напачкают пассажиры.

Люди деловые, спешившие куда-то, садились на почтовые пароходы, идущие скорее. А пароходик «Добрый» шел медленно, и Алеше казалось, что и ехали на нем всегда какие-то тихие бездельники. С утра до вечера они пили и ели. Бывало так, что Алеша с шести часов утра начинал мыть посуду, чистить ножи и вилки и работал вплоть до полуночи.

В первый же день, после обеда, повар позвал его в свою каюту. Алеша думал, что он его будет учить чему-нибудь и наставлять в новых обязанностях, но произошло нечто другое и весьма удивительное.