Дикие груши

О ЧЕЛОВЕКЕ ВЕДЬ РЕЧЬ…

В учительской разговоры шли не менее оживленные, чем в коридорах.

— Просто не могу понять, чего недостает современной молодежи? Нужды ни в чем не знают. Хлеб-соль всегда на столе, одежда, обувь, жилье… Школа бесплатная. Родители ни в чем не отказывают, — вздохнула пожилая учительница начальных классов.

— Это вы правильно отметили: родители ни в чем не отказывают. В этом, наверное, вся беда. В этом — логичность и алогичность происходящего. Что может сделать школа без помощи родителей? — Сарат Магомедовна казалась очень расстроенной и возбужденной. — Почему этот проступок совершен не в школе? Да потому, что в школе ученики находятся все-таки под нашим контролем. А родители чересчур балуют своих отпрысков, потакают всем их прихотям. У Али Валиева родители же просто с головой ушли в собственные распри, им было не до мальчика.

— Оно, может быть, и так, но ведь мы знаем Сабура и Али с самого детства. Они выросли на наших глазах. И я никак не могу поверить, что они способны совершить уголовное преступление, — сказал учитель физики.

— А кто вам сказал, что они совершили уголовное преступление? — спросила Хамис Хадисовна.

— К сожалению, это факт, — подтвердил Ахмед Мамедович. — Их действия квалифицируются именно так. Я в связи с этим готовлю приказ по школе об исключении Али и объявлении строгого выговора Сабуру.

— Факт? — Хамис Хадисовна резко встала. — Но вы же еще не знаете как следует, что там произошло. Вы не разговаривали ни с ребятами, ни с теми, кто их допрашивал в милиции. Мало ли какие слухи могут идти по городу!

— Можно подумать, вы все знаете и потому так смело берете на себя роль адвоката. К вашему сведению, я консультировался со знакомым юристом и могу со всей серьезностью сообщить вам, что поступок Али и Сабура оценивается по статьям 206 и 145 Уголовного кодекса.

— Это значит, — перебила его Сарат Магомедовна, пользуясь случаем обнаружить свои познания в юриспруденции, — им грозит срок не менее двух лет в исправительно-трудовой колонии со строгим режимом.

— Не могу понять, Хамис Хадисовна, чего вы теперь хотите? — опять заговорил завуч. — Как, по-вашему, мы должны себя вести?

— От нас требуется совсем немного — доверия и внимания к человеку. Ну, какой Али уголовник? Ведь он сам все в милиции рассказал. А мог бы и не рассказывать. Он считает себя виноватым. А Сабур? Он тоже признался во всем. Они, конечно, обидели Салама. И еще тот потерял часы. Но стоит ли из-за этого ломать Али и Сабуру жизнь? Мы торопимся наказать их и отречься, чтобы застраховаться от возможных упреков. Чтобы, упаси бог, не пришлось отвечать.

— По-моему, Хамис Хадисовна права, — сказала учительница английского языка.

— И я думаю, надо как следует во всем разобраться, — поддержала ее учительница начальных классов.

В это время с ревом реактивного самолета к школе подскочил мотоцикл. А через минуту в учительскую вошел молодой человек в рабочей спецовке и белой мотоциклетной каске.

— Здрасте, товарищи! Мне нужен директор.

— Директор в отъезде. — Ахмед Мамедович сделал шаг навстречу. — Я — завуч. А вы кто?

— Я бригадир комбригады СМУ-1 Осма́нов Мухта́р. Не помните, мы строили вашу школу? — улыбнулся молодой человек.

— Чем могу быть вам полезен?

— Я по поводу ученика Али Валиева. Девятиклассника. Обещал взять его в свою бригаду. Нам нужны такие парни — сильные, энергичные. Строителем станет. Вечернюю школу закончит, в институт заочно пойдет. Перспективный для нас товарищ.

— Валиев не сможет пойти к вам работать по той простой причине, что сейчас находится под следствием, — пояснила Сарат Магомедовна.

— Я слышал, его из школы исключить собираются? — Мухтар перевел взгляд на завуча.

— Мы не имеем права держать в школе уголовников, — пояснил завуч.

— Я, Ахмед Мамедович, сейчас как раз из милиции. Со мной был и мой племянник Сабур. Оба они понесут справедливое наказание. Но я хочу сейчас сказать об Али. Он никакой не злодей, не хулиган. И тем более не преступник. Дома у него что-то нехорошо сложилось. Отец себя, видимо, неправильно вел, вот парень и сорвался. Милиция вовсе не собирается отдавать его под следствие. И исключать его из школы не требуется. Наоборот, это бы совсем осложнило его положение.

Учительская стала похожа на растревоженный улей. Каждый считал долгом выразить свое отношение к происшедшему.

— Товарищи, товарищи! — Ахмед Мамедович стучал ручкой по пустому графину. — Вы же в школе! Прошу прекратить споры! Так нельзя!

— Почему нельзя? Речь ведь идет о человеке! О человеческой судьбе, — сказал Мухтар, и все вдруг притихли, будто «человек» было тем единственным словом, к которому люди не могли отнестись равнодушно.