Жизнь и приключения Максима Горького по его рассказам
- Автор: Илья Груздев
- Жанр: Детская проза / Биографии и Мемуары
- Дата выхода: 1939
Читать книгу "Жизнь и приключения Максима Горького по его рассказам"
Пожар
Однажды вечером, когда Алеша уже лежал в кровати, дед, распахнув дверь в комнату, сиплым голосом крикнул бабушке:
— Ну, мать, посетил нас господь, — горим!
— Да что ты! — крикнула бабушка, и оба, тяжко топая, бросились в темноту большой парадной комнаты.
Слышно было, как бабушка строгим, крепким голосом командовала, а дед тихонько выл:
— И-и-ы…
Алеша выбежал в кухню. Окно на двор сверкало точно золотое; по полу текли, скользили желтые пятна. Босой дядя Яков, обувая сапоги, прыгал на них, точно ему жгло подошвы, и тоже выл со страха.
— Поворачивайся, ты! — крикнула бабушка, толкнув его к двери так, что он едва не упал.
Сквозь иней на стеклах было видно, как горит крыша мастерской, а за открытой дверью ее вихрится кудрявый огонь. Багрово светился снег, и стены построек дрожали, качались, как будто стремясь в жаркий угол двора, где весело играл огонь, заливая красные широкие щели в стене мастерской, высовываясь из них раскаленными кривыми гвоздями.
Накинув на голову тяжелый полушубок, сунув ноги в чьи-то сапоги, Алеша вышел в сени, на крыльцо и обомлел, ослепленный яркой игрою огня, оглушенный криками деда, Григория, дяди, треском пожара, испуганный поведением бабушки: накинув на голову пустой мешок, накрывшись попоной, она бежала прямо к огню и сунулась в него, вскрикивая:
— Купорос, дураки! Взорвет купорос…
— Григорий, держи ее! — выл дедушка. — Ой, пропала…
Но бабушка уже вынырнула, вся дымясь, мотая головой, согнувшись, неся на вытянутых руках ведерную бутыль купоросного масла.
— Отец, лошадь выведи! — хрипя, кашляя, кричала она. — Снимите с плеч-то, — горю, али не видно?..
Григорий сорвал с ее плеч тлевшую попону и, переламываясь пополам, стал метать лопатою в дверь мастерской большие комья снега; дядя Яков прыгал около него с топором в руках; дед бегал около бабушки, бросая в нее снегом; она сунула бутыль в сугроб, бросилась к воротам, отворила их и, кланяясь вбежавшим людям, говорила:
— Амбар, соседи, отстаивайте! Перекинется огонь на амбар, на сеновал, — наше все дотла сгорит, и ваше займется! Рубите крышу, сено — в сад! Григорий, сверху бросай, что ты на землю-то мечешь! Яков, не суетись, давай топоры людям, лопаты! Батюшки-соседи, беритесь дружней!
Она была так же интересна, как и пожар: освещаемая огнем, который словно ловил ее, черную, она металась по двору, всюду поспевая, всем распоряжаясь, все видя.
На двор выбежал Шарап, вскидываясь на дыбы, подбрасывая деда; огонь ударил в его большие глаза, они красно сверкнули; лошадь захрапела, уперлась передними ногами; дед выпустил повод из рук и отпрыгнул, крикнув:
— Мать, держи!
Бабушка бросилась под ноги взвившегося коня, встала перед ним крестом; конь жалобно заржал и потянулся к ней, косясь на пламя.
— А ты не бойся! — басом сказала бабушка, похлопывая его по шее и взяв повод. — Али я тебя оставлю в страхе этом? Ох, ты, мышонок…
Мышонок, втрое больше ее, покорно шел за нею к воротам и фыркал, оглядывая красное ее лицо.
Нянька Евгенья вывела из дома закутанных, глухо мычавших детей и кричала деду:
— Василий Васильич, Лексея нет!..
Услышав это, Алеша быстро спрятался под ступени крыльца, чтобы нянька не увела и его.
Крыша мастерской уже провалилась; внутри постройки с воем и треском взрывались зеленые, синие, красные вихри, пламя снопом выкидывалось на двор, на людей, толпившихся перед огромным костром и кидавших в него снег лопатами. В огне яростно кипели котлы с красками, густым облаком поднимался пар и дым, странные запахи носились по двору, выжимая слезы из глаз. Алеша выбрался из-под крыльца и попал под ноги бабушке.
— Уйди! — крикнула она. — Задавят, уйди…
На двор ворвался верховой в медной шапке с гребнем. Рыжая лошадь брызгала пеной, а он, высоко подняв руку с плеткой, орал, грозя:
— Раздайсь!
Весело и торопливо звенели колокольчики, все было празднично-красиво. Алеша онемел от восторга.
Бабушка сердито и сильно толкнула его на крыльцо.
— Я кому говорю? Уйди!
Нельзя было не послушать ее в этот час. Алеша ушел в кухню, снова прильнул к стеклу окна, но за темной кучей людей уже не было видно огня, — только медные шлемы сверкали среди зимних черных шапок и картузов.
Огонь быстро придавили к земле, залили, затоптали, полиция разогнала народ, и в кухню вошла бабушка.
— Это кто? Ты-и? Не спишь, боишься? Не бойся, все уже кончилось…
Села рядом и замолчала, покачиваясь. Было хорошо, что снова воротилась тихая ночь, темнота, но и огня было жалко.
Дед вошел, остановился у порога и спросил:
— Мать?
— Ой?
— Обожглась?
— Ничего.
Он зажег серную спичку, осветив синим огнем свое лицо хорька, измазанное сажей, высмотрел свечу на столе и не торопясь сел рядом с бабушкой.
— Умылся бы, — сказала она, тоже вся в саже, пропахшая едким дымом.
Дед вздохнул.
— Милостив господь бывает до тебя, большой тебе разум дает…
Бабушка усмехнулась и ушла, держа руки перед лицом, дуя на пальцы, а дед, не глядя на Алешу, тихо спросил:
— Весь пожар видел, с начала? Бабушка-то как, а? Старуха ведь… Бита, ломана… То-то же! Эх, вы-и…
Согнулся и долго молчал, потом встал и, снимая нагар со свечи пальцами, снова спросил:
— Боялся ты?
— Нет.
— И нечего бояться…
Дед ушел, а Алеша забился на печь и задремал. Проснулся он от пьяных криков дяди Михаила. Тот проспал весь пожар, а теперь вылез на кухню, сидел на полу, растопырив ноги, и плевал перед собою, шлепая ладонями по полу.
Алеша слез с печи, но, когда поравнялся с дядей, тот поймал его за ногу, дернул, и Алеша упал, ударившись затылком.
— Дурак, — сказал Алеша.
Дядя вскочил на ноги, снова схватил его и взревел, размахнувшись им:
— Расшибу об печку…
Очнулся Алеша в кровати. Было жарко, душил густой, тяжелый запах; в голове или сердце росла какая-то опухоль…
Дверь очень медленно открылась, в комнату вошла бабушка, притворила дверь плечом, прислонилась к ней спиною и, протянув руки к синему огоньку лампадки, тихо, по-детски жалобно сказала:
— Рученьки мои, рученьки больно…