Мне ли бояться!..

Не знаю почему, но в эти мгновения мне вдруг открылось многое из того, что раньше было сокрыто от глаз, словно кто-то могущественный сбросил с них пелену. Так бывает, когда ты идешь по темной комнате и натыкаешься на предметы, а потом включается свет и ты видишь, что они из себя представляют и где можно было бы пройти. Мне открылась моя жизнь, очищенная от всего, и даже край будущего. Странно, но это было так.

Внезапно наступила тишина, и мы оба ощутили ее неуклюжее присутствие.

— Как ты выйдешь отсюда? — шепотом спросила Полина.

— Так же, как вошел. — Наши голоса сливались в один, и где теперь был чей?

Я прошептал ей ее волшебную фразу, а она повторила ее мне.

— Рано утром я выпущу тебя через дверь, — произнесла она потом. — Пока родители спят.

— Слышишь, по-моему, это скребется кот.

— Негодник, он разбудит весь дом. Чувствует, что здесь чужой.

— Разве я чужой тебе?

— Нет, конечно. Ты свалился на мою голову, как сугроб снега с крыши.

— А ты в меня вонзилась, как заноза.

Мы оба засмеялись. А кот продолжал рваться в комнату.

— Может, впустим?

— Ни в коем случае. Проболтается.

Мы лежали рядом, обнявшись, и нам мало было любить друг друга, хотелось погрузиться в нежность и ласку, раствориться в ней, исчезнуть навсегда. Чем больше дышишь любимым человеком, тем глубже уходишь под воду, в неведомый мир.

— Знаешь, — сказала вдруг Полина, — ведь у меня есть жених. Если я тебе о нем расскажу, ты упадешь.

— Падать уже некуда, — произнес я, поскольку мы лежали на ковре. — Разве что из окна. Настоящий жених?

— Ну да. — Полина уткнулась мне в плечо. — Ему сорок лет. Он занимает высокий пост в правительстве, а сам контр-адмирал. Холостяк, всю жизнь живет с мамочкой, она его из рук не выпускает. Надарил мне кучу подарков, платья разные… Но его мамочка настроена против меня.

— Где же ты с ним познакомилась?

— На одном приеме в посольстве. У него есть коллекция старинного оружия, там любой кинжал целого «мерседеса» стоит, представляешь?

— А твои родители что говорят?

— Он им по вкусу, — сказала она так, словно речь шла о куске торта.

Я представил себе облитого кремом адмирала, с лампасами из клюквенного желе и шоколадками вместо глаз.

— Выбрось его из головы, — попросил я. Но кто-то будто уже вошел в комнату и тихо сел в уголке на стул. Пока в уголке. Поблескивая кортиком. — у тебя, наверное, чемодан поклонников?

— С детства прохода не дают, — скромно шепнула она. — Ты тоже должен нравиться девушкам. Многие из них позавидовали бы твоим ресницам.

— А кто был первый?

— Один парень в школе.

Я не стал уточнять, в каком классе, зачем? Теперь это в порядке вещей, и никто никакой трагедии из случившегося не делает. Сейчас детям со всех сторон чуть не насильно пихают секс: смотри! ешь! Хоть подавись, а глотай. Иначе будешь выглядеть белой вороной и тебя заклюют. А если в компании сверстников признаешься, что еще девственник, то начнут пальцем у виска крутить. Сам видел такую передачу по телевизору, когда весь бывший пионерско-комсомольский актив и оба ведущих навалились на одного бедного старомодного малого. Упрекали, как это ему не совестно сохранять чистоту? И не враг ли он народа в таком случае? Но тут я представил, что кто-то так же начнет просвещать и сексуально экспериментировать с Леночкой, и у меня сжалось сердце, словно от предчувствия беды. И мне показалось, что беда, невидимая и страшная, окружает нас повсюду: меня, Леночку, Полину, родителей, в Твери и в Москве, на улице и в квартире, на лестничной клетке, прячется за балконной дверью, в экране телевизора, в ящике стола и в кармане пальто, и спасения от нее нет. Всех рано или поздно ждет смерть, но кто-то еще не знает, что она уже стоит на пороге. Во благо или в наказание? Я смотрел на Полину, на ее прекрасное лицо с закрытыми глазами, а к горлу подкатывал какой-то ком, будто в нем скопилась вселенская горечь, и мне почему-то хотелось плакать.