Сказочное наказание

3. Аленка пропала

Я медленно плелся по тополиной аллее, что тянулась до самого вокзала, где в одном из новых домов жила Аленка. Разные чувства смешались в моей душе. Стоило подумать о маме, как меня одолевала жалость, а когда вспоминалось, какими словами неделю назад выпроваживал меня из дома отец, я снова кипел от возмущения. А кроме жалости и упрямства, я сознавал, как мне снова хочется вместе со своей компанией уйти куда-нибудь в заброшенные края, где можно полагаться только на себя, где никто не посмеет отнекиваться — завтра, дескать, не смогу, родители не отпустят. Мне хотелось, чтобы в этом огромном мире у нас образовался свой собственный, маленький мирок, где мы были бы и судьями, и советчиками, и командирами. Рассуждая так, я вовсе сбрасывал со счетов Станду. Наверное, оттого, что он никогда не подчеркивал своего превосходства, хотя был и старше нас, и умнее, и опытнее.

Подойдя к Аленкиному дому, я обнаружил, что ее родители сидят под окном на лавочке, проводя субботний вечер так же, как это принято и в нашей семье. Мать штопала, а отец читал газеты. Над его головой вились облачка табачного дыма, через распахнутое окно кухни доносился голос радиодиктора, а на гребне крыши распевал черный дрозд. Этакая семейная идиллия, которая меня не раздражала только в одном случае — если у меня с собой интересная книга. Однако для полноты картины недоставало одной особы.

— Добрый вечер! — поздоровался я прямо через калитку. — Аленка дома?

Пани Ванькова вздрогнула и оторвалась от шитья. Рядом с ней зашелестела газета, и с правой стороны выплыла трубка.

— Алена уехала в замок Винтице, — буркнул пан Ванек и снова исчез за разворотом «Руде право».

— Да ведь это же Лойзик! — воскликнула пани Ванькова. — Лойзик Шульц!

Газета в руках пана Ванека держалась по-прежнему стойко и прямо, а из-за нее доносилось какое-то равнодушное бормотание.

— Ну да, и я ему сказал, что Алены нету дома.

— Папочка, да ведь это он швырялся кооперативными яйцами, — зашептала Аленина мама.

— Никаких яиц нам не требуется, — заворчал пан Ванек. — У тебя что, собственные куры не несутся?

— Господи! — всплеснула руками его супруга, швырнула дырявый носок на стол и с испуганным лицом подбежала к калитке. — А где Алена? Что с ней?

Я глядел на нее и ничего не понимал.

— Ничего. Но где Алена, я не знаю. Разве она не дома?

— Дома? — простонала пани Ванькова. — Мы ее уж неделю не видели!

— Понятно, — кивнул я, хотя понятного ничего не было, скорее, все было подозрительно. — Мы только сегодня в три часа дня вернулись домой. И Аленка тоже.

После этого сообщения даже пан Ванек оторвался от захватывающего чтения свежих новостей. Швырнув полотнище газеты на кувшин с пивом и груду носков, он оторвался от скамейки и очутился возле калитки — довольно резво для своих внушительных габаритов. Я не заставил себя упрашивать и тут же вывалил все события последних часов.

— В три? — задумался пан Ванек, усиленно крутя мизинцем в ухе. — Слышишь, мамочка, в три часа! Это тебе ничего не говорит? А чем же, собственно, мы были заняты в это время? Что-то скверное творится у меня с памятью, — пожаловался он.

— Да ведь мы были у тети Ружены! — воскликнула пани Ванькова. Очевидно, память служила ей по-прежнему безотказно. — Часы дяде Рудольфу в починку отнесли.

— Верно, — кивнул Аленин папа, пыхнул трубкой и мастерски плюнул через забор. — А вернулись в четвертом часу, когда проехал поезд из Пльзени.

— Значит, девочка сюда не приходила, — внесла свои уточнения его супруга и покачала головой; в глазах у нее застыл ужас.

Я пожал плечами.

— Может, она вам навстречу направилась?

— Нет, тогда мы бы встретились, к дяде Рудольфу ведет только одна дорога. Другого моста через речку у нас пока нет.

— А может, она решила сократить путь и переправилась через речку, — высказал я еще одно предположение.

Оно показалось мне наиболее правдоподобным. Но произносить его вслух мне не следовало. В материнском сердце такие вероятности рождают самые тяжелые предчувствия.

— Могла ведь и утонуть! — всхлипнула пани Ванькова, заламывая руки, как если бы Алена задумала переплыть Ла-Манш.

— Не дури, мамочка, — сухо оборвал ее пан Ванек и запыхтел трубкой, словно паровоз с тяжеловесным составом. — Ей тут же в голову самые мрачные мысли приходят, — извиняясь, пояснил он мне, и я серьезно кивнул ему — именно так следует разговаривать мужчине с мужчиной.

— Хорошо, но что же с ней тогда? Где она, куда подевалась — Пани Ванькова утерла слезинку и шумно втянула воздух носом.

Это была бы первая и последняя слеза, оросившая в этот вечер газон ее палисадника, потому что разъяснение загадки уже спускалось по лестнице, прислоненной к слуховому окну. Алена неслышно сползала вниз, знаками упрашивая меня не испортить ей эффекта воскресения из мертвых. Она осторожно подкрадывалась к забору за спинами своих предков, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить озабоченное выражение лица. Пани Ванькова уже готова была высказать очередное глубокомысленное соображение, но тут неожиданно протянулись две руки и ее покрасневшие от слез глаза прикрыли две ладошки.

— Девочка моя! — воскликнула пани со вздохом облегчения и, ликуя, обернулась к дочери.

— Ну, я так и знал. — Пан Ванек выпустил облако дыма и отечески пожурил Алену. — И где же это ты шлялась?

После этой трогательной встречи распахнулась, наконец, калитка и для меня, и тогда Алена объяснила тайну своего загадочного исчезновения, причем так естественно, что у матери поднялась икота, а у отца погасла трубка.

Дело было так: дотащившись по раскаленному шоссе до дома, Алена обнаружила на двери замок; тогда она, не долго думая, влезла на чердак — следом за кошкой, поиграла с ней, и ее сморил сон. Она спала бы и дальше, если бы не разбудил встревоженный возглас матери.

Эту главу я завершаю таким назиданием: лезть на чердак следом за кошкой можно лишь в том случае, если ты перед этим хорошенько выспался. Иначе доставишь предкам ненужные хлопоты.