Приключения на Безымянной реке

1. Десять мальчишек и две плоскодонки

Скажи кто-нибудь Эмилю, что на будущей неделе его подстерегут такие приключения, какие бывают только в книгах о далеких заморских странах, он в первую минуту, пожалуй бы, поверил: вполне возможно, ведь впереди — путешествие на лодках…

Но немного погодя он, наверное, с сомнением покачал бы головой: «Приключения? На тихих чешских реках? Что вы, да ничего особенного со мной здесь произойти не может!..»

И все-таки произошло!

Разумеется, никому не дано предвидеть будущее, и, может быть, поэтому в тот субботний день, как раз в самом начале каникул, Эмиль с обычной беззаботностью ожидал своих друзей на трамвайной остановке в Подоли.

Эмиль, конечно, появился первым — он всегда и всюду прибегал раньше других минут на десять, не меньше. Дома у них часы то и дело уходят вперед, да еще каждый день по-разному — никто, даже часовщик, не может с ними ничего поделать, — поэтому Эмиль уже привык всех поджидать; это кажется ему вполне естественным, и делает он это весьма терпеливо.

Он спокойно стоял, глазея по сторонам, а потом невольно повернулся к витрине обувного магазина. Нет, его интересовали вовсе не ботинки — он рассматривал свое отражение в большом зеркальном стекле. Что ж, для своих четырнадцати лет он, пожалуй, несколько низковат ростом, но вместе с тем у него приятные темные глаза и неплохие волосы… Правда, общее впечатление чуть портит нос, который остро выступает на лице и, может быть, поэтому заставляет своего владельца все время громко шмыгать.

Но сейчас Эмиля занимал не нос и не эта скверная привычка, за которую ему частенько доставалось дома. Сейчас он старательно рассматривал в витрине свои уши — предмет его великих мучений. Уши у Эмиля торчали по обе стороны головы, как крылышки из розовой бумаги, и их так и хотелось ущипнуть или хотя бы потрогать руками. Одно время Эмиль уже до такой степени отчаялся, что стал на ночь прилеплять уши к голове пластырем — может, они перестанут наконец так мерзко оттопыриваться? Но это почему-то не помогало… А однажды Эмиль и вовсе позабыл отлепить пластырь и в таком виде явился в школу. Что было!.. Даже вспомнить страшно.

При этой мысли Эмилю сразу захотелось отвернуться от витрины.

И сделал он это как раз вовремя. В нескольких шагах от Эмиля переходил улицу Аква. Улицу он переходил чинно и медленно, и, конечно, по Акве хоть часы проверяй. Эмилю пришло в голову, что внутри у Аквы скрыта пружина или какой-нибудь другой механизм, конечно не похожий на часы матери Эмиля, иначе как это Аква ухитряется всюду поспевать? Спокойствие и точность Аквы во всем себя оправдывают: он идет не спеша, но доходит до цели; думает медленно, но додумывает до конца; даже дерется неторопливо, но всегда выходит из схватки победителем.

Впрочем, разве может Аква не победить?

Из всех знакомых Эмилю сверстников Аква самый рослый и сильный. Честное слово, Аква с его круглой большой головой и волосами, подстриженными ежиком, выглядит лет на пятнадцать, а то и старше! Правда, возможно, причиной этому и серьезное выражение его лица, свидетельствующее о большой учености Аквы…

Тут Эмиль не выдержал и рассмеялся: он вспомнил, как из-за этой учености Аква и получил свое прозвище. Однажды — тогда Аква еще назывался совсем обычно, Мирек Йиру, — он заявил, что лягушки в речных заводях кричат не просто «ква-ква», а «аква-аква», что по-латыни означает «вода». Ребята, разумеется, смеялись до упаду, после чего и появилось на свет это прозвище — Аква.

Так вот, в эту минуту Аква пересек улицу и, как обычно не спеша, направился к Эмилю. Он шагал так медленно и степенно, что Эмиль не утерпел, бросился навстречу приятелю, крича во все горло:

— Наконец-то ты явился! Ну как, все в порядке?

Аква в ответ только покачал головой, и Эмиль понял: если его друг пришел ни с чем, то дела совсем плохи!

— Знаешь, давай подождем Румика, — предложил Эмиль, — может, ему что-нибудь пришло в голову.

Аква только с сомнением пожал плечами, как бы говоря: «Мне абсолютно все равно, но я бы лично не очень полагался на Румика. У него ветер в голове, он обязательно выдумает какую-нибудь потрясающую глупость».

Эмиль понял жест Аквы достаточно хорошо, однако примирительно сказал:

— Конечно, на Румика надежда плоха, но и у него тоже бывают гениальные идеи.

Аква снисходительно согласился. Друзья решили, что разумнее было бы отправиться за Румиком и поторопить его, поскольку он опаздывал с такой же регулярностью, с какой Эмиль приходил повсюду первым. Они завернули за угол и через минуту уже свистели у дома, где жил Румик.

В ответ на этот свист из окна на четвертом этаже высунулась голова с одним глазом — второй закрывала черная прядь волос, падающая на лоб, точно воронье крыло. Но зато этот один-единственный глаз сверкал за двоих, и вся смуглая физиономия Румика буквально полыхала мрачным огнем, словно пронизывающим все его существо.

Румик яростно помахал приятелям из окна книжкой и издал победоносный вопль, разнесшийся по всей улице:

— Ребята-а-а! Придумал! «Кор-мо-ран»!

Внезапно Румик исчез. Эмиль уже знал: теперь Румик мчится по лестнице, сотрясая весь дом, через секунду он выскочит на улицу, а затем будет как сумасшедший отстаивать свою идею. Но что мог возразить Эмиль? Он даже не знает такого слова «корморан» и вовсе не догадывается, что оно означает. Но признаться в этом неловко, иначе Румик просто поднимет его на смех. Кто-кто, а уж Румик умеет быть язвой. Особенно когда дело касается его, Эмиля…

Эмиль растерянно шмыгнул носом. Ох, уж этот Румик! Всегда преподнесет что-нибудь непонятное, таинственное и тем самым приведет человека в замешательство! Так было и в прошлом году, когда он примчался с книгой, на обложке которой стояла огромная надпись «Румит». И сколько Эмиль не выпытывал у него, что значит это слово, как ни ломал себе голову целый вечер, Румик только хихикал в ответ, не желал открывать тайну. А потом оказалось, что книжка называлась «Тимур и его команда» и что Румик просто написал на обложке «Тимур», только нарочно наоборот, чтобы ребята поломали себе голову. Впрочем, добросовестно разгадывал секрет надписи только Эмиль. Остальных ребят так и не удалось провести. За обман они отомстили Румику, наградив его прозвищем «Румит». Потом «Румит» превратился в «Румика», да так и осталось навсегда. Так ему и надо! Неприятно только, что он, Эмиль, оказался таким простофилей и принял шутку Румика всерьез…

В это время Румик выскочил из подъезда, теперь уже сверкая обеими глазами: черную прядь он откинул со лба, чтобы, того и гляди, не загреметь на темной лестнице.

— Ребята-а-а!.. — заорал он.

В ответ за углом зазвенел трамвай, и Румик, так и не успев сообщить приятелям что-то, по-видимому, необыкновенное, ринулся к остановке. Аква и Эмиль последовали за ним.

Они прибежали как раз вовремя — на десять секунд раньше, чем двое других ребят, которые только что появились на противоположной стороне улицы и тоже во всю прыть помчались к трамваю.

Это были Зикмунд и Карлик.

Стоило Эмилю заметить Карлика, как у него вспыхнули уши, а корпус выпрямился, словно он собирался стать перед Карликом по стойке «смирно». Нет, конечно, Эмиль не хотел этого, он мучительно стыдился и своих пылающих ушей, и этой почтительной стойки. «Подумаешь, что за персона этот Карлик! В конце концов он такой же парень, как и я, мой одноклассник, у которого разве только в табеле на две четверки больше!» И все же Эмиль знал, что он всегда будет испытывать невольную робость в присутствии Карлика, всегда будет побаиваться его строгого, повелительного взгляда…

Все это пронеслось у Эмиля в голове, пока он бежал к трамваю и прыгал на подножку вместе с Аквой и Румиком.

Карлик и Зикмунд тоже летели как ветер, но трамвай не стал их ждать и тронулся с места. На задней площадке Румик усердно размахивал руками, словно поднимая гири, и подбадривал бегущих:

— Давай, давай, Карлик, жми! Давай, Карлик, давай!

Один из бегущих — конечно Карлик — сначала замедлил бег и махнул рукой: «Все равно не догнать!» — а потом припустился снова.

Зикмунд — тот не остановился ни на секунду, — Зикмунд упрямо бежал за трамваем, хотя это было уже бесполезно, хотя он уже знал, что вагона ему не догнать. Но он бежал и бежал, бежал молча и сосредоточенно, опустив, как всегда, голову, на которой чернели кудри, густые, словно баранья шапка. Зикмунд бежал, даже не оглядываясь на Карлика, которому вся эта гонка была явно не по душе. Уж слишком явно Зикмунд вызывает его на состязание, а Карлик не хотел рисковать своей репутацией: он был уверен, что во всех состязаниях первым должен быть он, Карлик.

Он привык быть всюду первым и должен быть первым, потому что остальным до него далеко. Даже сейчас, когда они все собрались в путешествие, ведь именно он стал капитаном лодки, а остальные — самые обычные матросы. И Зикмунд только матрос!

Карлик снова ринулся вперед. Но бежал он совсем не так, как Зикмунд. Не упрямо нагнув голову, а наоборот, выставив свой большой острый подбородок и прижимая локти к груди. Догнать Зикмунда! Догнать трамвай!

Тем временем на площадке трамвая Румик даже приплясывал от удовольствия.

— Давай! Давай! Раз-два! Раз-два!

Аква хихикал, а Эмиль только взволнованно шмыгал носом.

Кто победит? Зика или Карлик?

В душе он желал победы Зике. И вовсе не потому, что они были особенно близкими друзьями. Зика никому не был близким другом, он был молчалив, замкнут, и все-таки — Эмиль чувствовал — Зика хорошо относился ко всем. О Карлике этого не скажешь. Какое там! Стоит только ребятам собраться вместе, как уже Карлик распоряжается, приказывает и постоянно строит из себя командира. При этом он величественным жестом поправляет металлический обруч, который придерживает его волосы, — нечто вроде королевской короны…

— Карлик обставит его! — снова завопил Румик, и, хотя бегущие не могли уже его услышать — они остались далеко позади, — он высунулся из трамвая, чтобы подзадорить приятеля: — Давай, Карлик, давай!

— Не ори! — сурово оборвал его Аква, которому действовали на нервы эти дикие вопли. — Ставлю на Зику.

— И я! — выпалил Эмиль.

— Эх ты, предатель несчастный! — сверкнул глазами Румик. — Ведь Карлик твой капитан!

— Только на лодке, — возразил Эмиль.

— Нет, всюду! — энергично замахал руками Румик. — Ты же член его команды и должен защищать ее честь и даже, если нужно, умереть за нее!

— Да ну тебя! — заворчал Аква: опять этот Румик начитался всякой чепухи и задирает нос. — Если хочешь знать, обычно умирают не за капитана, а за само дело!

— Скажешь тоже! — фыркнул Румик.

В эту минуту трамвай остановился, и ребятам пришлось прекратить спор. Они доехали до остановки, откуда до лодочной станции оставалось шагов пятьсот, не больше. Это была привычная дорога. У всех были проездные билеты, все ездили трамваем в школу, но им всегда доставляла удовольствие езда по этой прямой и самой длинной дистанции. Здесь прицепной вагон мчался с бешеной скоростью, словно пускался в пляс. Эмиль даже частенько представлял себе такую картину: вот водитель развивает бешеную скорость, их вагон взлетает вверх, как воздушный змей, когда с ним быстро бежишь по улице… и отрывается от земли. Но водитель почему-то еще ни разу не прибавлял скорость; может быть, ему просто не хотелось летать…