Детектив и политика 1991 №2

Маркуа был немного поэт и умел ловко приспособить философию Олдо, облекая ее в оскорбительные фразы. "Почему мы, — спрашивал он, — молодые и сильные, вынуждены подчиняться системе управления, лишающей нас собственности? Мы все могли бы править. Но нами управляют, потому что бессмертие в руках одного притворщика, хитростью завладевшего тайной формулы".

Маркуа написал это ко дню весенних празднеств и проследил, чтобы каждая семья получила свой экземпляр газеты. Теперь у жителей Ронды уже не оставалось никаких сомнений: их маленький мирок требует перемен.

"Знаете, в этом что-то есть, — говорил рондиец соседу. — Мы всегда были слишком беспечны. Столетиями сидели сиднем да жевали то, что нам совали в рот".

"Посмотри-ка, что здесь пишут, — шептала женщина своему приятелю. — Воду источников можно разделить, и никто из нас не будет стареть. Воды хватит на всех женщин Ронды, да еще останется!"

Никто не решался обвинять самого эрцгерцога, однако во всем ощущалась скрытая критика, нарастающее убеждение в том, что народ Ронды обманули, лишили прав, и посему он действительно превратился в посмешище мировой общественности. Впервые за несколько столетий весенние празднества прошли без присущего им веселья.

"Эти бестолковые цветы, — писал Маркуа, — собираемые трудящимися массами Ронды только для того, чтобы притуплять чувства старшего поколения и утолять тщеславие одного человека, могли бы перерабатываться для нашей пользы, для нашего обогащения. Природные ресурсы Ронды должны разрабатываться и продаваться ради нашего благосостояния".

В его аргументах была логика. "Сколько же всего пропадает, — шептался народ. И золотистых цветков, и падающих из источников вод, и непойманной рыбы, спускающейся по Рондаквивиру и исчезающей в открытом море, той самой рыбы, позвонки которой могли бы облегать груди и бедра незнакомых с такой подпругой рондиек, над которыми, без сомнений, потешается весь западный мир". Так писала газета.

В тот же вечер, когда эрцгерцог показался на балконе, впервые в истории его появление было встречено молчанием.

"Какое имеет он право властвовать над нами? — шептал юноша. — Он тоже сделан из плоти и крови, чем он лучше нас? Только эликсир сохраняет ему молодость".

"Говорят, — продолжала девушка, — что у него есть и другие тайны. Весь дворец полон ими. Он знает, как продлевать не только молодость, но и любовь".

Так родилась зависть, поощряемая Маркуа и Грандосом, и приезжающие в Ронду туристы почувствовали новое настроение, раздражительность и нетерпеливость, столь несовместимые с прекрасной натурой рондийцев. Вместо того чтобы с искренним удовольствием демонстрировать национальные обычаи, традиции, рондийцы впервые принялись просить прощения за их несовершенство. Стыдливо пожимая плечами, они произносили заимствованные словечки: "порабощенный", "отсталый", "непрогрессивный", а туристы, начисто, лишенные интуиции, только подливали масла в огонь недовольства, называя рондийцев "колоритными" и "чудаковатыми".

Говорят, что Маркуа принадлежат слова: "Дайте мне год, и я опрокину правительство одними насмешками".

Это вполне устраивало Грандоса. У него были большие планы: через год иметь соглашение с каждым рыбаком Рондаквивира, по которому тот обязывался поставлять Грандосу хребты и жир пойманной рыбы, и контракт со сборщиками цветов моложе семнадцати, чтобы добывали для него истолченную сердцевину ровлвулы, из которой Грандос будет производить духи на экспорт. Грандос и Маркуа, промышленник и журналист, смогут вместе решать судьбу Ронды.

— Запомни, — говорил Грандос, — пока мы едины, нас не одолеть, пойдем порознь — пропадем. Если в твоей газете появятся нападки на меня, я найду подходящего покупателя за границей и продам ему свое дело. А когда он появится здесь и Ронду просто присоединят к Европе, ты потеряешь свое могущество.

— И ты не забывай, — отвечал Маркуа, — что если не станешь поддерживать мою политику и не поделишься рыбьим жиром и кремом, то я напущу на тебя всю молодежь в республике.

— В республике? — переспросил Грандос.

— В республике, — кивнул Маркуа.

— Эрцгерцогство продержалось семь веков, — осторожно заметил Грандос.

— Я могу уничтожить его в семь дней, — парировал Маркуа.

Этот разговор не зафиксирован в документах революции, но молва донесла его до нас.

— А эрцгерцог? — размышлял Грандос вслух. — Как нам избавиться от бессмертного?

— Так же, как я избавляюсь от цветка ровлвулы, — отвечал Маркуа. — Разорвав его на части.

— Он может ускользнуть от нас, сбежать из страны и присоединиться к другим на борту того забавного лайнера.

— Только не эрцгерцог, — заметил Маркуа. — Ты забываешь историю. Все монархи, верящие в вечную молодость, приносят себя в жертву.

— Это только миф, — произнес Грандос.

— Верно, — согласился Маркуа, — но большинство мифов основано на достоверных фактах.

В этом случае ни один член правящей семьи не должен остаться в живых. Даже один будет способствовать реставрации.

— Нет, — произнес Маркуа, — один должен остаться. Не для того, чтобы служить объектом преклонения, как ты этого боишься, а чтобы быть пародией. Рондийцев надо научить отрекаться.

На следующий день Маркуа начал кампанию, рассчитанную на год, как раз до очередных весенних праздников. Он задумал бичевать эрцгерцога на страницах "Рондийских новостей", но в такой ненавязчивой и хитроумной форме, чтобы народ впитал отраву подсознательно. Идол должен превратиться в мишень, в голого короля у позорного столба. Главное направление удара проходило через его сестру эрцгерцогиню — прекраснейшую из женщин, у которой не было ни одного врага и которую в народе называли цветком Ронды. Маркуа намеревался уничтожить ее морально и физически. Со временем вы узнаете, насколько он в этом преуспел.

Вот злодей, можете сказать вы. Чепуха. Просто он был идеологом.