Детектив и политика 1991 №2

4

Следует понять, что революция случилась отнюдь не благодаря усилиям какой-либо партии. Конечно, ее тайно организовали Маркуа и Грандос. Сам же народ Ронды был удобно раздроблен на группы разными условиями жизни и интересами.

Юные романтики — а они, как правило, все жили в столице — уверовали в то, что эрцгерцогиню Паулу, Цветок Ронды, насильственно отдают замуж и что в действительности она влюблена в одного из них. Заметьте, никто не знал имени этого возлюбленного, однако говорили, что он — сын одного из выдающихся граждан. И ни один юноша в городе не соглашался даже мысленно уступать пальму первенства кому-то другому. Стало модным напускать на себя меланхоличный и таинственный вид, вставлять в петлицу цветок ровлвулы и по вечерам часами торчать на площади, потягивая ритцо и задумчиво тараща глаза на дворцовые окна.

Более практичных — а они в основном работали в промышленности — волновали утопленник с рыбного завода и экзема на ладонях товарищей по работе. Экзема действительно распространилась среди тех, кто обрабатывал рыбьи кости и измельчал цветы, причина ее была довольно простой. Рыбьи кости остры и содержат вещество, раздражающее чувствительную кожу, а раздавленная сердце-вина ровлвулы выделяет ядовитый сок. Получилось так, что Грандос выбрал для промышленного использования непригодное природное сырье. Если бы рондийцы поняли это, то, пожав плечами, только сказали бы Tandos pisos и перестали бы работать у Грандоса. Грандос подозревал, если не знал наверняка, истинную причину экземы. Но промышленники склонны игнорировать проблемы, мешающие им делать деньги.

Прогрессивные рондийцы роптали, ибо прочитали в "Рондийских новостях", что эгоизм эрцгерцога, пожелавшего лично контролировать новые отрасли промышленности, не даст им двигаться вперед, а свободолюбивые соотечественники усвоили из той же газеты, что их свободы под угрозой. Что же касается простаков, то достаточно было подкинуть им мыслишку о надвигающемся потопе, неурожае, падеже скота и угрозе для их жизни, чтобы они примкнули к любой партии, обещавшей безопасность и стабильность.

Страх перед потопом, страх перед рассерженным эрцгерцогом сделал старшее поколение революционерами. Возможность обладать секретом вечной юности воспламенила и сделала революционерами молодежь. Эрцгерцогиня была символом — красавица в когтях у зверя. Нетрудно догадаться, куда вели все пути и кого надлежало свергнуть и уничтожить. Эрцгерцога!

Приближались весенние празднества. В глубине души каждый ждал: что-то должно случиться. Зимние снега Рондерхофа сойдут лавинами в марте, но не принесут ли они в этом году чего-то еще? Неужели эрцгерцогу, казалось, не интересующемуся происходящим, удастся застать рондийцев врасплох и вызвать катастрофу?

По Ронде покатилась волна митингов и собраний. В горах и долинах, у берегов Рондаквивира и на склонах Рондерхофа и, конечно же, в самой столице люди, собравшиеся в толпы, шушукались и перешептывались. Испуганные старики, подавляя укоры совести, прятались по домам. "Если что-то должно произойти, пусть уж происходит поскорее, — говорили они между собой. — Закроем глаза и заткнем уши…"

Приходилось ли вам наблюдать, как беспокойство природы сливается с тревогой в обществе и порождает кризис?

Последние дни перед праздником были необычайно холодными, а в последний вечер начал падать снег. Утром рондийцы увидели вокруг белый мир. Небо укрывало огромное влажное одеяло облаков, ронявших хлопья снега размером с ладонь. Казалось, что снег послан на землю специально — укрыть готовящееся зло.

"За все годы, — говорили старики, — не бывало такого на весенний праздник". Может быть, спрашивали они себя, и права молодежь, которая намекает, будто во власти эрцгерцога не только воды, но и погода? Не предвещает ли необычный снегопад нашу судьбу?

Ни цветов, ни игр, ни танцев… И тогда, спотыкаясь и падая, в горную деревушку прибежал пастух, искавший на Рондерхофе заплутавшую овцу. "Идет лавина, — возбужденно кричал он. Ослепленный снегом, я остановился в лесу и вдруг услышал ее шум. Нельзя тратить ни минуты!"

На Рондерхофе и прежде случались лавины, они повторялись каждую зиму, веками, но эта была совсем иной. Эту подгоняла волна накопившихся за год слухов.

Крестьяне бросились к безопасной столице, а за ними покатилась молва; она опережала их, вновь встречала и окружала всех рондийцев, отрешенно смотревших на серое небо, на то, как гибнет национальный праздник. Эрцгерцог пустил воду! Эрцгерцог трясет гору!" Первобытный страх крестьян передался горожанам. "Эрцгерцог сбежал. Он напустил снежную бурю и ослепил нас, чтобы незаметно удрать. Когда он и его двор будут в безопасности, Ронда исчезнет под водой".

Больше всех испугались рабочие с фабрик Грандоса. "Не трогайте снег, он заражен, отравлен, не прикасайтесь к нему!" — кричали они. Женщины и мужчины, старики и дети из деревень, из долин — кто откуда — все бежали к столице. "Помогите, спасите, снег отравлен!"

А в редакции "Рондийских новостей" Маркуа выдавал своим сотрудникам длинные ножи, какими рондийцы обрезают виноград. В детстве, на родительском винограднике, Маркуа пришлось поработать таким ножом, и он хорошо запомнил остроту его лезвия. Уже несколько недель собирал он ножи со всех виноградников страны. "Сегодня "Рондийские новости" не выйдут, — сказал он. — Выходите на улицы".

Затем в порыве самоотречения он заперся в маленькой комнате на задворках редакции, отключил телефон и не принимал никакого участия в происходящем. В тот день он ничего не ел, а только сидел и смотрел, как падает снег. Маркуа был пурист.

Грандос тоже держался в сторонке. Правда, он открыл двери своего дома беженцам с гор. Он поил их бульоном и вином, раздавал теплую одежду. Потом говорили, что он был удивительно собран и спокоен перед лицом надвигавшейся беды: безукоризненная внимательность, готовность помочь и успокоить, раздать лекарства и бинты. Переходя от одной жертвы паники к другой, он повторял: "Успокойтесь. С вами плохо обошлись, вас ужасно обманули. Но я обещаю, что скоро все устроится". Он ни словом не обмолвился о дворце эрцгерцога и всего лишь раз позвонил Маркуа, перед тем как тот отключил телефон: "Пусть народу говорят, что трубопровод, соединяющий дворец с источниками Рондерхофа, наполнен радиоактивной водой и что по сигналу эрцгерцога эту воду пустят на людей, когда те соберутся на площади. Первые же струи обожгут, ослепят и изувечат". Повесив трубку, он вновь принялся раздавать пищу и одежду беженцам.

Да, так это было. Никто не может сказать, что революция произошла по воле одного какого-то человека, хотя Маркуа и Грандос сыграли в ней немаловажную роль. Революция в Ронде — это стремительное прорастание семян, веками ждавших своего часа. Вот эти вечные семена — боязнь снега и наводнений, страх перед смертью и потому понятная неприязнь к эрцгерцогу, якобы повелевающему этими стихиями, и, конечно, зависть к вечно юным.

Можно ли обвинить рондийцев в безнравственности? Нет, конечно, нет. То, что они чувствовали, было вполне естественным. И что возразить, если эрцгерцог действительно владел источниками. Я не говорю, что он имел какое-то отношение к лавинам. Но лыжные трассы дворца и вправду находились на восточном склоне, а лавины всегда спускались по западному. Хотя это говорит лишь о предусмотрительности в выборе подходящего места. Не было подтверждений тому, будто направление лавин кто-то намеренно изменял. Разумеется, нельзя исключать и такую возможность.

Стоит лишь начать в чем-то сомневаться… Сомнение рождает часто меняющиеся настроения, недоверие и боязливость. Тот, кто теряет веру, расстается с собственной душой. Да, да, да!

Я знаю, что вы хотите сказать. После революции многие иностранцы тоже твердили, мол, у рондийцев нет моральных норм, нет вероисповедания, нет системы этических взглядов. Поэтому, как только их поразит страх или сомнение, они становятся одержимыми. Позвольте заметить, что вы, как и те туристы, несете чепуху. Рондийцы веками пребывали в совершенной гармонии именно потому, что были свободны от норм, вероучений и этики. Им нужна была только жизнь, а с ней и счастье, что приходит с жизнью. Да, один из них — Маркуа — родился хромым, а другой Грандос — жадным, но этого оказалось достаточно. Увечья, поразившие этих людей (именно увечья, ибо жадность рождается голодом, а хромота — неправильной анатомией), заразили и других. Неутолимый голод и неправильная анатомия, в сущности, одно и то же, ибо вызывает к жизни силу, сметающую все на своем пути, подобно разлившемуся Рондаквивиру.

Итак, падал снег, день подходил к концу, на город опускалась ночь, а рондийцы стекались к столице. Что же происходило во дворце? Полного единодушия на сей счет нет и не будет. Горячие головы и поныне утверждают, что эрцгерцог в лаборатории заканчивал последние приготовления адской машины, способной выпустить воды Рондерхофа в долину. Говорят также, что он налаживал мощный водомет для радиоактивной воды. И будто бы в этот момент эрцгерцог и Антон готовили изощренную пытку для эрцгерцогини, которая умоляла пощадить народ. Другие считают, что ничего подобного не происходило: эрцгерцог играл на скрипке — он был отличным музыкантом, а эрцгерцогиня и ее избранник предавались любовным утехам. Третьи же настаивают на том, что дворец охватила паника и все торопливо собирали вещи к отъезду.

Все могло быть. Когда грабили дворец, то в лаборатории действительно нашли подземный водопровод, ведущий к пещерам на Рондерхофе. К тому же налицо были все признаки планировавшегося отъезда. Другой вопрос — куда? Может быть, готовилась обычная поездка в особняк на Рондерхоф. Конечно же, никто не обнаружил следов пыток, но когда нашли эрцгерцогиню, то все увидели ее потускневшие то ли от слез, то ли от усталости глаза. Но что это могло означать?

Могу лишь поведать вам одну историю, рассказанную под присягой слугой-шпионом. (Как он попал во дворец? Не знаю. У каждой революции есть свои слуги-шпионы.) В полночь он впустил революционеров во дворец. Вот что он потом поведал.

"Сильный ночной снегопад накануне весенних празднеств наводил на мысль, что праздник отменят. И вскоре после обеда лакеи у дверей сказали, что сбор цветов и спортивные игры отменили. Не могу сказать, готовился ли отъезд в особняк, поскольку меня не допускали в апартаменты эрцгерцога.

В одиннадцать часов эрцгерцог провел совещание с членами правящей семьи. Не знаю, сколько человек при этом присутствовало. За те три месяца, что служил во дворце, я так и не узнал число членов семейства. Присутствовали Антон и эрцгерцогиня Паула. Я узнал в лицо еще четверых, но не припомню их имен. Они спустились из апартаментов в белую комнату, ту самую, с балконом, выходившим на площадь. Мы, слуги, называли ее белой. Я стоял у подножия лестницы и наблюдал. Антон шутил и смеялся, но я ничего не расслышал, к тому же они говорили на особом диалекте двора, напоминающем староиндийский. Помню, что эрцгерцог был бледен. Двери в комнату закрыли, и они оставались там около часа.