Багаев лог

17

Накануне отъезда Николай Петренко до позднего вечера был у Марии Добровольской. Пришел радостный, в приподнятом настроении. В избе Копытовых к этому времени на столе уже стоял обильный ужин: дрожа, поблескивал холодец, дымились крупные куски свежего душистого мяса, желтели маринованные грибы, ярко алела моченная с сахаром брусника, и над всем этим, возвышаясь, мутнела трехлитровая бутыль первача. Николай, не пристрастившийся к водке даже на Чукотке, сел за стол с явной неохотой.

— Чего хмуришься? — спросил его старик. — Али не ндравится угощение?

Чтобы сгладить неловкость и не обижать хозяев, Петренко опрокинул в себя стакан теплой вонючей жидкости и, заглушая отвращение, потянулся за брусникой.

— Вот это по-нашенски, — довольно хохотнул Копытов-старший и, подмигнув сыну, опять наполнил стакан Николая. — Пей, не жалей! Гуляй, работнички! Заслужили.

Постепенно перед глазами Николая разлился вязкий туман, который обволакивал сознание пеленой безразличия. Движения его стали замедленными, вялыми. Ему уже казалось, что старик Копытов льет стакан за стаканом не в красный косматый рот, а куда-то под бороду, прямо в свое ненасытное нутро. В избе становилось душно. На стене напротив стола смрадно пылал язычок керосиновой лампы. Откуда-то издалека до Николая доносилось монотонное гудение Копытовых, но до сознания доходили лишь отдельные слова.

— Зачем тебе, паря, столько вещей, одному-то? — спрашивал старик. — За доброту нашу да за гостеприимство, за хлеб-соль поделился бы с нами. Или барахлом энтим чужих стариков будешь ублажать? Продал бы его нам. Деньги тебе, поди, ох как на свадебку понадобятся...

— Соглашайся, — подпевал Алексей с другого боку. — Батя тебя озолотит. Песочек у нас еще имеется, так что соглашайся, на будущее рассчитывай. Не хочешь деньгами — бери, земеля, золотишко.

С трудом дошел до Николая истинный смысл этих просьб. Покачиваясь, он поднялся на ноги и, нависая над столом, сразу отрезвевшим голосом сказал как отрезал:

— Да будь у меня золото, я бы сдал его на пользу страны, что и вам советую.

Копытовы испуганно пригнулись над столом, как бы уменьшаясь в размерах, а Николай продолжал:

— А вещички? Вещички мне самому не нужны, хочу стариков своих отблагодарить, хотя они не особенно охочи до подарков. Да и в деревне у нас сейчас много вдов и сирот, так что все сгодится. А у вас и своего хватит. Не дом, а вещевой склад...

Наутро все проснулись разбитые, хмурые, неразговорчивые. Копытов-старший вышел во двор запрягать коня. Завтракать не стали. Николай с Алексеем не разговаривали. Собрались быстро. Перед отъездом старик незаметно сунул в руки Алексея сапожный нож.

— Возьми: может, сгодится.

Алексей молча опустил нож за голенище, не соображая с похмелья, для чего он может сгодиться.

Старик без разговоров повернул коня на зимник.

— Что, батя, разве сейчас здесь есть проезд? — равнодушно бросил Алексей.

Старик, не отвечая, понукал коня.

У Алены отведали тарасуна. Тоска, которая с утра глодала душу Петренко, постепенно развеялась, потянуло на беседу с Алексеем. Захотелось уточнить детали вчерашнего разговора.

— А что, Алешка, правда, у вас есть золото? — спросил Николай.

— Есть, — неохотно подтвердил Копытов-младший.

— И много?

— Да точно не знаю, — уклонился от прямого ответа Алексей.

— А откуда оно? — настойчиво допытывался Петренко.

— Да еще со старых времен, от прадеда, деда, которые давно поселились в этих местах.

— Ну, и зачем оно вам?

— Золото есть золото, — ответил Алексей односложно.

— Послушай, Алешка, неужели мы для того с тобой честно работали, чтобы потом копить золото и превращаться в кулаков-мироедов. Сдать его нужно! — убежденно закончил Петренко.

Копытов-старший, сидя на телеге и лениво подергивая вожжами, внимательно прислушивался к разговору, его большие уши напряженно шевелились. Неожиданно он объявил остановку и предложил перекусить. На свет опять появилась бутыль, но Николай пить наотрез отказался. Копытов же хлестал стакан за стаканом и подавал Алексею. Глаза у обоих налились кровью, ноздри раздулись, лица приобрели какое-то хищное, волчье выражение.

Насытившись, старик отбросил стакан в сторону и неожиданно обратился к Николаю:

— Что, соколик, наше золотишко тебя интересует?

— Интересует, — спокойно ответил Петренко.

— И сдать его предлагаешь? — уже с угрозой спросил Копытов.

— Конечно, нужно сдать.

— А знаешь ли ты, что наши родители и, может быть, даже я сам не одного лишили живота за это богатство? — хищно ощерился Копытов-старший.

«Ну, чисто волк», — подумал Петренко, а вслух заметил:

— Времена сейчас другие, а старые не вернутся, так что это богатство вам больше не понадобится.

— У-у-у, голоштанники! — злобно заревел Копытов. — Все отняли и это хотите заграбастать? Зарежу!

У него в руке блеснул длинный обоюдоострый кинжал. Николай стал расчетливо спокоен и уверенно перехватил занесенное над ним оружие. В силе Копытову отказать было нельзя: по-медвежьи звериная, она рвалась наружу. Но и Петренко по силе и ловкости был не из последнего десятка. Так они и стояли несколько мгновений друг перед другом: высокий, кряжистый, матерый, налитый бешенством и самогоном старик и стройный, высокий, ладно скроенный, уверенный в своей правоте Николай. Они как бы олицетворяли собой два мира, две психологии.

Петренко медленно преодолевал стальную пружину мускулистой руки, и наконец кинжал, упав на камни, приглушенно звякнул. Николай быстро наклонился и поднял его за лезвие. В это мгновение предательский удар ножом в спину прожег его насквозь. Удивленно расширив глаза, он повернулся и в упор взглянул на Алексея, который поспешно отскочил в сторону. Николай вытянул руки вперед, выронил кинжал, сделал шаг, другой, как бы стремясь обнять Алексея, и упал ничком на теплые, нагретые молодым утренним солнцем камни. Озверевший при виде крови старик Копытов подхватил кинжал с земли и стал наносить упавшему безжалостные удары в спину.

Копытов-младший, отбросив в сторону длинный сапожный нож и закрыв лицо руками, глухо зарыдал и упал на колени. Хмель мгновенно улетучился у него из головы.