Падающий дождь

Полковник проглотил, не запивая, какую-то таблетку.

— Да, мой мальчик, я тебе крепко завидую. Ты молод, впереди тебя ждут великие дела. А мне вот жена пишет: ходила на рентген, обнаружили какой-то миокардит. Врач велел установить лифт, чтобы Мэгги не надо было пешком подниматься на второй этаж нашей маленькой виллы в Арлингтоне. А лифт — это дорогая игрушка, вряд ли по карману полковнику! Бедная, бедная женушка!

— Не могу ли я узнать побольше о предстоящем задании? — нетерпеливо прервал его Грант.

— Боюсь, что нет, мой мальчик, — покачал головой полковник. — Повторяю: задание ультрасекретное. Скажу одно: за последнее время наши политики много говорили о наведении мостов между Востоком и Западом, а не мостам, как известно, ходит много народу. Ну, а наше дело подобрать ключики к воротам «железного занавеса». Представляю себе, как истомились по свободе мои бедные друзья в тех краях! Мы поможем им, Джонни! Любыми средствами — так гласит наш девиз. Мы пойдем туда с деньгами или ядерной дубиной!..

Эти разговоры Грант уже слышал. С тем же блаженным оптимизмом строил Фолькстаад далеко идущие планы создания американской «пятой колонны» в Северном Вьетнаме и в тылу Вьетконга. С деньгами и дубиной, «сывороткой правды» и «черным глазом» врывались агенты фолькстаадов в Северную Корею и на Кубу. «Вас встретят там с распростертыми объятиями!..» Доколе будут фолькстаады и гранты становиться вновь и вновь жертвами собственной лживой пропаганды? Почему американская разведка вечно отмахивается от правды, когда правда эта ей не по нутру?

Фолькстаад умолк, молчит, покуривая.

Грант в упор взглянул на полковника.

У Фолькстаада — льдисто-голубые глаза. Лицо бледное, почти меловое, несмотря на вьетнамское солнце, а губы кроваво-красные.

Грант не мог сказать ни слова. Он онемел. Он презирал себя до омерзения. Судорогой свело душу.

У него чесались руки. Он перевел взгляд на розовую шею полковника, ясно увидел заветную точку в полдюйме ниже мочки уха. Отрывистый, жесткий удар ребром ладони по этой точке и — полковник мгновенно лишится сознания. Так учили в Форт-Брагге.

Но Грант не может пошевельнуться.

Он молчит, а Фолькстаад вновь затевает что-то зловещее.

В памяти всплыл вдруг давным-давно, в детстве, поразивший его рассказ об охоте на волков особым, эскимосским способом: охотник втыкает рукоятью в растопленный лед ножи с обоюдоострым лезвием, смазанным свежей кровью убитого тюленя; чуя кровь за много миль, стаями набегают люто голодные волки и, покружив вокруг, начинают лизать острые лезвия; и лижут, дрожа от ненасытного вожделения, лижут, глотают, не замечая в сладострастном остервенении, что давно уже пьют собственную кровь; лижут, пока не падают замертво, сожрав самих себя.

Волки и фолькстаады. Волки и фолькстаады…

Так захлебываются кровью вурдалаки из волчьей породы фолькстаадов, этих бряцающих оружием, марширующих, бьющих в барабан, ракетных и ядерных фолькстаадов.

А он, Грант, молчал. Оказывается, можно быть физически храбрым и не обладать и каплей морального мужества. Оказывается, проще прыгнуть с парашютом по воле Фолькстаада в тыл врага, чтобы, воя от боли, ужаса и ненависти к Фолькстааду, подохнуть на бамбуковых кольях тигровой западни, чем последовать велению совести и выплюнуть все, что на душе накипело, Фолькстааду в лицо. Наперекор всем и всему. Всем и всему.

«А ТЫ ТОЖЕ ХОРОШ — СТРУСИЛ!» — эти слова бросила ему Шарлин.

В мозгу у него — по ассоциации, что ли, с эскимосской охотой на волков — вспыхнул новый образ. Волк — это он, Джон Грант. Затравленный волк, окруженный со всех сторон. Его сковывает странный гипноз — страх волка перед красными флажками вокруг. А на флажках этих чернеют устрашительно надписи: «НЕСТЬ ВЛАСТИ, АЩЕ НЕ ОТ БОГА», «ВОЕННЫЙ ДОЛГ», «ДОЛГ ПАТРИОТА», «ВОИНСКАЯ ДИСЦИПЛИНА», «КОНФОРМИЗМ», «КАРЬЕРА», «БЛАГОПОЛУЧИЕ РОДНЫХ», «МНЕНИЯ ДРУЗЕЙ И ЗНАКОМЫХ», «ТЫ МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК; НЕ ТВОЕГО УМА ДЕЛО», «ДУМАЙ ОДНО — ГОВОРИ ДРУГОЕ», «ПОДЧИНЯЙСЯ СЕЙЧАС, ЧТОБЫ КОМАНДОВАТЬ ПОТОМ». И снова: «ВЛАСТЬ», «ЗАКОН»…Так и бегаешь, умирая от страха, по кругу, теряя силы, веру в себя, всякое уважение к себе.

Фолькстаад взглянул на золотые часы на волосатой руке:

— Ого! Надо торопиться! До конца работы осталось всего четверть часа! В пять, как всегда, коктейли!..

Вот уже несколько лет так и воюет полковник Фолькстаад: днем писанина с перерывом на ленч, в пять — обязательный мартини, потом — ужин, кино, ночной клуб с девочками.

Фолькстаад встал и протянул руку капитану Гранту.

Грант пожал эту руку.

Грант вошел в этот кабинет, чувствуя себя ростом в десять футов, не меньше. Выходя — усох до двух с половиной.