Пьесы о богах и людях

Акт I

(У ворот города Таланны.)

Бел-Нарб: К вечеру мы снова будем в пустыне.

Ауб: Да.

Бел-Нарб: И много недель не будет вокруг нас городов.

Ауб: Ах!

Бел-Нарб: Оборачиваясь с верблюжьей тропы, мы увидим, как гаснут огни; это будет последнее, что мы увидим.

Ауб: Потом мы будем в пустыне.

Бел-Нарб: Древняя жестокая пустыня.

Ауб: Как ловко пустыня прячет свои колодцы. Можно сказать, что она враждует с человеком. Она не приветствует нас, как города.

Бел-Нарб: Она таит ЗЛО. Я ненавижу пустыню.

Ауб: Я думаю, нет в мире ничего прекраснее городов.

Бел-Нарб: Города красивы.

Ауб: Я думаю, что они прекраснее всего после рассвета, когда ночь оставляет здания. Они медленно отводят ее прочь и позволяют ей пасть подобно плащу и стоят нагими в своей красоте, будто в сиянии широкой реки; и свет нисходит и целует их в лоб. Я думаю, что тогда они прекраснее всего. Голоса мужчин и женщин начинают раздаваться на улицах, еле слышимые, один за другим, пока не зазвучит неспешный громкий ропот и все голоса не сольются в один. Я часто думаю, что тогда город говорит со мной, говорит своим голосом: «Ауб, Ауб, который на днях должен умереть, я не принадлежу Земле, я был всегда, я не умру».

Бел-Нарб: Я не думаю, что города прекраснее всего на рассвете. Мы в любой день можем увидеть рассвет в пустыне. Я думаю, что они прекрасны только тогда, когда солнце уже встало и пыль стелется по узким улицам, это своего рода тайна — мы можем видеть скрытые фигуры и все же не совсем понимаем, кто перед нами. И только когда опускается тьма, и в пустыне не на что смотреть, разве что на черный горизонт и на черное небо над ним, именно тогда зажигаются подвесные фонари, и огни зажигаются в окнах один за другим и меняются все краски мира. Тогда, возможно, женщина выскользнет из маленькой дверцы и растворится на ночной улице, и мужчина будет красться с кинжалом в руке, чтобы уладить старую ссору, и люди будут сидеть на скамьях у дверей, играя в скабаш при ярком свете маленького зеленого фонаря, в то же время заправляя свои кальяны и куря наргруб. O, как чудесно наблюдать это! И пока я курю, мне нравится думать об этом и наблюдать, как где-то далеко-далеко над пустыней подобно крылу вздымается огромное красное облако; и тогда все Арабы узнают, что на следующий день промчится сирокко, проклятое дыхание Иблиса, отца Сатаны.

Ауб: Да, приятно думать о Сирокко, когда ты в безопасности в городе, но я не люблю думать о нем в такое время, поскольку до исхода дня мы повезем паломников к Мекке, и кто может узнать или предсказать, что у пустыни на уме? Наш путь в пустыне подобен бросанию костей собаке: какие-то она поймает, а какие-то уронит. Она может поймать наши кости, но мы можем и достичь сверкающей Мекки. O, если бы я был торговцем в маленькой палатке на людной улице, если б я мог сидеть весь день и торговать…

Бел-Нарб: Да, куда легче обмануть какого-нибудь лорда, покупающего шелк и украшения в городе, чем обмануть смерть в пустыне. О, пустыня, пустыня; как я люблю красивые города, и как я ненавижу пустыню.

Ауб: (указывая налево) Кто это?

Бел-Нарб: Где? На краю пустыни, там, где верблюды?

Ауб: Да, кто это?

Бел-Нарб: Он смотрит на тропу, которой идут караваны. Говорят, что Король приходит на край пустыни и часто смотрит в ту сторону. Он подолгу стоит там вечерами, устремив взор к Мекке.

Ауб: И с чего это Королю смотреть в сторону Мекки? Он же не может отправиться в Мекку. Он не может уйти в пустыню даже на день. Посыльные помчатся за ним, выкрикивая его имя, и вернут его в зал совета или в палату суда. Если они не сумеют найти его, их головы отрубят и вывесят на какой-нибудь высокой крыше; судьи укажут на них со словами: «Оттуда им лучше видно!»

Бел-Нарб: Нет, Король не может уйти в пустыню. Если бы Бог сделал МЕНЯ Королем, я вышел бы однажды на границу пустыни и отряс бы песок с моего тюрбана и с моей бороды, а затем я никогда больше не взглянул бы на пустыню. Жадная, выжженная солнцем древняя мать тысячи дьяволов! Она могла бы засыпать колодцы песком, задувать своим сирокко год за годом и столетие за столетием и никогда не удостоиться ни единого моего проклятия — если бы Бог сделал МЕНЯ Королем.

Ауб: Говорят, что ты похож на Короля.

Бел-Нарб: Да, я похож на него. Ведь его отец назвался когда-то погонщиком верблюдов и прошел через наши деревни. Я часто говорю самому себе: «Все в руках Божьих.

Если б я только мог сделаться Королем, а короля превратить в погонщика верблюдов, это было бы угодно Богу, ибо во всем воля его».

Ауб: Если бы ты сделал это, Бог сказал бы: «Взгляните на Бел-Нарба, которого я сделал погонщиком верблюдов и который забыл об этом». И затем он покинул бы тебя, Бел-Нарб.

Бел-Нарб: Кто знает, что сказал бы Бог?

Ауб: Кто знает? Его пути неисповедимы.

Бел-Нарб: Я не сделал бы этого, Ауб. Нет, не сделал бы. Я только говорю это самому себе, когда курю, или ночью в пустыне. Я говорю самому себе: «Бел-Нарб — Король в Таланне». И затем я говорю: «Гофмейстер, пришли сюда Скарми с бренди, с фонарями и с досками для игры в скабаш, и пусть весь город соберется перед дворцом, пусть все пьют, веселятся и восхваляют мое имя».

Паломники: (зовут) Бел-Нарб! Бел-Нарб! Собачий сын. Иди и отвяжи своих верблюдов. Давай, мы отправляемся в святую Мекку.

Бел-Нарб: Проклятие пустыни.

Ауб: Верблюды встают. Караван отправляется в Мекку. Прощай, прекрасный город.

(Голоса паломников снаружи: «Бел-Нарб! Бел-Нарб!»)

Бел-Нарб: Я иду, порождения греха.

(Бел-Нарб и Ауб уходят.)

(Король входит через большую, увенчанную короной дверь. Он садится на ступень.)

Король: Корону не нужно носить на голове. Скипетр не нужно носить в руках. Корону следует превратить в золотую цепь, а скипетр — вбить в землю так, чтобы Короля можно было приковать к нему за лодыжку. Тогда он ЗНАЛ БЫ, что он не сможет удалиться в прекрасную пустыню и никогда не сможет увидеть пальмы в оазисах. O Таланна, Таланна, как я ненавижу этот город с его узкими, узкими улочками, и этих пьяных вечер за вечером людей, играющих в скабаш в кошмарном игорном доме этого старого негодяя Скарми. O, если б я мог жениться на девушке из неблагородной семьи, поколения предков которой не знали этого города, и если б мы могли уехать отсюда по длинной тропе через пустыню, только мы вдвоем, пока мы не прибудем к шатрам Арабов. А корона какой-нибудь глупый и жадный человек заберет ее себе на горе. И всего этого не может случиться, ибо Король — это все же Король.

(В дверь входит гофмейстер.)

Гофмейстер: Ваше Величество!

Король: Ну что ж, мой лорд Гофмейстер, у Вас есть ЕЩЕ работа для меня?

Гофмейстер: Да, нужно очень много сделать.

Король: Я надеялся освободиться этим вечером, ибо верблюды поворачивают к Мекке, и я мог бы поглядеть, как караваны уходят в пустыню, куда я не могу отправиться сам.

Гофмейстер: Вашему Величеству предстоят серьезные дела. Иктра восстала.

Король: Где это — Иктра?

Гофмейстер: Это маленькая страна, принадлежащая вашему Величеству, возле Зебдарлона, среди холмов.

Король: Если б не это, я уже почти готов просить, чтобы Вы позволили мне уйти с погонщиками верблюдов в золотую Мекку. Я исполнял все, что требуется от Короля, в течение пяти лет и слушал моих советников, и все это время пустыня взывала ко мне; она говорила: «Ступай в палатки моих детей, в палатки моих детей!» И все это время я оставался среди этих стен.

Гофмейстер: Если ваше величество оставите город теперь…

Король: Я не оставлю, мы должны собрать армию, чтобы наказать людей Иктры.

Гофмейстер: Ваше Величество назначит командующих. Племя воинов вашего Величества должно быть вызвано из Аграрвы и другое из Кулуно, города джунглей, а еще одно из Мирска. Это должно быть сделано указами, запечатанными вашей рукой. Советники Вашего Величества ждут Вас в зале совета.

Король: Солнце уже очень низко. Почему караваны еще не отправились?

Гофмейстер: Я не знаю. И затем, ваше Величество…

Король: (опускает свою руку на плечо Гофмейстера.) Взгляни, взгляни! Это — тени верблюдов, идущих к Мекке. Как тихо они скользят по земле, прекрасные тени. Скоро они растворятся в пустыне, укрытой золотым песком. И потом солнце сядет, и они останутся наедине с ночью.

Гофмейстер: Если у вашего Величества есть время для подобных вещей, то вот и сами верблюды.

Король: Нет, нет, я не желаю видеть верблюдов. Они никогда не смогут забрать меня в дивную пустыню, чтобы навеки освободить от городов. Я должен остаться здесь, чтобы исполнять работу Короля. Только мои мечты могут уйти, и тени верблюдов понесут их на поиски мира в шатры Арабов.

Гофмейстер: Ваше Величество теперь отправится в зал совета?

Король: Да, да, я уже иду.

(Голоса издалека: «Хо-йо! Хо-йей!»)

Вот и весь караван двинулся. Прислушайтесь к погонщикам верблюдов. Они будут бежать позади первые десять миль, а завтра они оседлают их. Они будут тогда далеко от Таланны, и пустыня будет лежать вокруг них, и солнечный свет подарит им свою золотую улыбку. И новое выражение обретут их лица. Я уверен, что пустыня шепчет им ночью: «Мир вам, дети мои, мир вам».

(Тем временем Гофмейстер открыл дверь для Короля и ожидает там, склонив голову и решительно придерживая рукой дверь.)

Гофмейстер: Ваше Величество идет в зал совета?

Король: Да, я иду. Если бы не Иктра, я мог бы уйти и прожить в золотой пустыне год, и увидеть священную Мекку.

Гофмейстер: Возможно, ваше Величество могли бы покинуть нас, если бы не Иктра.

Король: Будь проклята Иктра!

(Он проходит в дверь.

Когда они стоят в дверном проеме, справа входит Забра.)

Забра: Ваше Величество.

Король: Oх… Еще работа несчастному Королю.

Забра: Иктра усмирена.

Король: Усмирена?

Забра: Это случалось внезапно. Люди Иктры встретились с несколькими воинами вашего Величества, и лучники случайно уничтожили лидера восстания, и поэтому толпа рассеялась, хотя их было много, и они все кричали три часа: «Король велик!»

Король: Я все-таки увижу Мекку и шатры арабов, о которых давно мечтал. Я уйду теперь в золотые пески, я…

Гофмейстер: Ваше Величество…

Король: Через несколько лет я вернусь к Вам.

Гофмейстер: Ваше Величество, этого не может быть. Мы не сможем управлять людьми больше года. Они заговорят: «Король мертв, Король…»

Король: Тогда я вернусь через год. Всего лишь через год.

Гофмейстер: Это слишком долго, ваше Величество.

Король: Я вернусь ровно через год, считая с сегодняшнего дня.