Латинская хроника королей Кастилии

18. Инфант Фернандо и война с маврами

До того как благородный король вторгся в Гасконь, он выдал свою дочь, девушку по имени Бланка (которая сейчас коронованная королева Франции), за Луи, сына Филиппа, короля Франции; он правит сейчас в королевстве Франция на троне своего отца[198]. После того как он возвратился из Гаскони, он отдал в невесты свою вторую дочь Урраку Афонсо, сыну Санчо, короля Португалии; он правил в этом королевстве после своего отца Санчо[199].

В то же время у славного короля было два сына, Фернандо и Энрике. Когда Фернандо достиг возраста возмужалости, он был так щедр (я не буду говорить расточителен), что даже когда он давал много, он думал, что он ничего не дал, если еще оставались просители, чью алчность он не был достаточно способен удовлетворить. Знатные люди со всех концов Испании, каждого из которых он принимал как близкого знакомого и чью бедность он смягчал многими дарами, стекались к нему толпами. Безбородая юность, в конце концов сбежавшая от своих наставников, резвящаяся с лошадьми и собаками и в траве на солнечных полях[200]. Он играл с различными видами птиц. Его умение держать себя восхвалялось равными ему сверх меры.

Когда он стал немного старше, в конце отрочества, он стал одеваться бережливо и с силой, присущей его возрасту, начал сторониться всего выше упомянутого, чем он был славен, и стал обращать внимание на владение оружием, охотно прильнув к тем, кто, как он знал, был силен в оружии и был знатоком военных дел. Он горел желанием войны с сарацинами. Обсуждая это со своими друзьями и часто обдумывая это в уме, ни одно другое занятие не могло теперь удовлетворить его, за исключением рыцарства и владения оружием[201].

Славный король, видя стремление своего сына и его красоту (так как он был чрезвычайно приятен наружностью) и силу, присущую его молодому возрасту, возрадовался за него и возблагодарил Господа, что тот дал ему такого сына, который мог быть его помощником в управлении королевством и мог частью занять его место в военных походах. Неудача, которую он потерпел на поле боя при Аларкосе, глубоко запала в душу короля[202], так что он никогда не смог изгладить ее из памяти. Часто он вспоминал о том дне, горя желанием отомстить королю Морокко, и об этом он часто молил Господа.

Всевышний, являющийся терпеливым считателем[203], видя страстное желание славного короля, склонил к нему свой слух и с престола своей славы внял его мольбам[204]. Святой дух снизошел на прекрасного короля[205], и облачился он силой, исходящей от Всевышнего[206], так что то, о чем он прежде лишь думал долгое время, он воплотил в действие. Поэтому, положившись на милость Господа нашего Иисуса Христа, он отправился на войну с королем Морокко и вместе со своим сыном вторгся тотчас же в государство того короля в направлении области Мурсия[207]. Но поскольку у него было мало вассалов, он не смог причинить маврам значительного вреда. Однако пока он воевал в этой области, его вассалы Альфонсо Теллес (Alfonso Tellez) и Родриго Родригес (Rodrigo Rodriguez), с некоторыми людьми из Толедо, осадили башню Гвадалерсас и, применив против нее машины, взяли ее силой[208].

Итак, когда король Морокко, четвертый после Абд аль-Мумина, сын того, кто сражался при Аларкосе[209], услышал о том, что король Кастилии начал войну против него, он был полон негодования и ярости. Как решительный и воинственный человек, не терпящий промедления, он собрал большое число рыцарей и пеших воинов и открыл свои сокровища[210], чтобы щедро платить своим людям[211], так как королевство Морокко в те дни процветало в богатстве и благоденствии. И со множеством воинов он пересек [пролив Гибралтар][212].

Он совершил поход через Севилью и Кордову, пройдя через Пуерто дель Мурадаль, и осадил замок под названием Сальватьерра, оплот рыцарства ордена Калатравы. Он был снабжен множеством разного рода оружия, зерном, ячменем и различными овощами, мясом и защищаем решительными людьми, братьями, и другими знатными и выдающимися людьми. Осада была установлена, и при помощи машин неимоверных размеров они начали нападение на замок, который казался иначе неприступным[213].