Древнекитайская философия. Эпоха Хань

Искоренение беспорядков

Герои, достойные воли Неба, исконных уделов в Поднебесной не имеют, а поскольку [уделами они не владеют], беспрерывные войны неминуемы. Прикрываясь могущественным авторитетом Неба, силой захватывая земли, пуская в дело воинов, они в такое время начинают соперничать со мной в таланте и мудрости, демонстрировать мощь, бороться за победу. В такой обстановке появляется множество сбитых с толку, потерявших ориентировку людей. [Но вот], исчерпав до конца свои умственные способности и силы, эти герои оказываются в положении, когда сопротивляться у них нет больше сил и остается [им] склонить голову и, позволив накинуть на шею веревку, стать моими пленниками. А один [из них] был некогда моим господином, другой — сослуживцем, третий брал [меня] в плен, четвертый гноил [меня] в темнице. Когда [им] сопутствовал успех, [они] поносили [меня], радовались [моим] неудачам, лелеяли мечту возвыситься, чтобы удовлетворить свои вожделения. Разве они согласятся с такой участью?

Когда трон переходит по наследству, людские сердца покойны, народ Поднебесной живет, положившись на принявшего [трон]; благодаря ему [люди] богатеют, становятся знатными, умиротворенными, занимаются делами, растят сыновей и внуков, во всей Поднебесной царят мир и покой; сердца людей с признательностью обращены к взошедшему [на трон], корыстные замыслы героев пресечены, воля чиновников и народа определена; самой знатной является только одна семья, самым почитаемым — только один человек. И пусть в это время восседает [на троне] неразумный, все равно его милости кажутся безмерными, как Небо и Земля, его сила уподобляется могуществу духов и богов, его гнева страшатся больше, чем урагана и грома, его благодеяния предстают более благотворными, чем вовремя выпавший весенний дождь, и тысяче Чжоу-гунов и Конфуциев не сравниться с ним в мудрости, миллиону Мэн Бэней и Ся Юев[1196] не превзойти его в храбрости и отваге.

Видя, что в Поднебесной никто не смеет перечить ему, такой скудоумный правитель начинает почитать себя вечным, как небо и земля, дает волю своим вожделениям, порочным прихотям. Государь и чиновники пускаются в открытый разврат, верхи вместе со своими приближенными творят безобразия. Их глаза любуются потешными боями[1197] и никак не могут налюбоваться, их слух услаждается мелодиями царств Чжэн и Вэй[1198] и никак не может усладиться; из покоев, где они предаются блуду с женщинами, их невозможно вызволить; с охоты, где они скачут на конях, их невозможно дозваться; государственные дела они забрасывают, о народе думать перестают; распутство, как бескрайнее наводнение, захлестывает всех и вся. Те, кто пользуется доверием и приязнью [государя], сплошь льстивые пустозвоны, те, кто снискал благосклонность и щедро одаривается, сплошь родственники жен и наложниц [государя]. [Они уподобляются] голодному волку, которому поручили стеречь очаг, голодному тигру, которому позволили пасти свиней и скот, и похоже, что они готовы вытопить сало из Поднебесной и, раздробив человеческие кости, добраться до мозга. Народ озлобляется и омрачается, бедствия и смерть следует друг за другом. В государстве то и дело вспыхивают беспорядки, варвары вокруг бунтуют и нападают — все в один день может развалиться, как глина, рассыпаться, как черепица. Наследники, которых когда-то я вскормил, превращаются во врагов, сосущих мою кровь.

Что же касается тех, кто, даже утратив власть и могущество, не приходит в себя, разве это не означает, что богатство и знатность породили бесчеловечность, а высокомерие и разврат привели к затмению разума? [Ведь] взаимная смена бытия и смерти — это круговорот порядка и смуты, великое предопределение, ниспосылаемое Путем Неба.

Далее. Те, кто управляет, следуют сложившемуся пониманию [методов управления] и совсем не в состоянии отличить достойного от глупого, четко отграничить расцвет от упадка. А ведь нынешние времена отличаются от древности, и чем дальше, тем больше. Разве это не так? С момента возвышения Ханьской династии многие обыкновенные люди, такие, как и все другие, благодаря богатству становились наперсниками государя, в то время как правдивые и честные незаслуженно страдали в захолустье, в забвении, не в состоянии оказать влияние на нравы.

Дом знатного состоит из ряда строений в несколько сотен покоев, [его] тучные поля покрывают всю округу, тысячами толпятся рабы — слуги и служанки, а зависят [от него] десятки тысяч; [его] лодки и повозки, торгуя, разъезжают по всей стране; в городе [у него] есть дома, где не живут, а хранят добро; огромной постройки не хватит, чтобы сложить в ней его диковины и сокровища, не найдешь долины, которая вместила бы [его] коней, буйволов, овец и свиней; обворожительные юноши и прелестные наложницы заполняют [его] роскошные хоромы, где в глубине залов расположились певички и девушки-музыканты; долго томятся в ожидании приема прибывшие гости и боятся уйти; перед домом, не осмеливаясь въехать [во двор], кружат экипажи и всадники; туш трех видов животных[1199] [так много], что они уже протухли и их невозможно есть; крепкого, старого вина [так много], что оно испортилось и его нельзя пить.

Люди следят за его взглядом и тотчас поворачиваются туда, куда посмотрит он, и сообразуют свои действия с его настроением веселым или гневным. Всем этим пользуются великие князья, владетельные князья, все это — достояние государя и правителей. Однако те, кто умеет ловчить, может получить [все это], и сумевшего добиться [таких благ] не считают преступником: раз родник пробился, он может течь куда угодно, если дорога проложена, по ней можно ехать в любые края. [Попробуй] предложи [кому-нибудь] отказаться от почета, наслаждений, предложи жить в бедности, в лишениях, предложи сменить свободу поступать по своей воле на тенета, [ведь он] сразу же откажется!

Смутное время длинно, мирное — коротко, в смутное время подлые люди находятся в милости, а благородные мужи бедствуют. А когда благородный муж впадает в нищету, он сутулится даже под высоким небом, семенит даже по земной тверди, все боится, что его кто-нибудь обидит. Когда наступает мирное время, начинаются исправления, при которых перегибают палку; старики уже немощны, до будущей жизни в достатке не доживут, а молодые, возмужав, вступят в новую полосу упадка; вот почему вероломные люди незаслуженно всегда наслаждаются безграничным благополучием, а добрые люди страждут, подобно преступникам, утратившим надежду на помилование. [Вот почему], пока [у человека] глаза различают цвета, уши слышат звуки, рот чувствует вкус, тело ощущает холод и тепло, [он] не захочет совершенствовать себя, будет хитрить, лишь бы избежать этого [совершенствования]; ну, разве найдется такой, кто согласился бы спокойно, с радостью вытерпеть участь [доброго человека]. Вот в чем ошибки взошедшего на трон.

Давно, в период Чуньцю, была смута в доме Чжоу, ко времени Чжаньго стало еще хуже. Император Цинь Ши-хуан, пользуясь могуществом поглощенных [им] царств, дал волю алчности тигра и волка, устроил резню в Поднебесной, живьем заглатывал людей, его жестокостям не было границ. Это привело к тому, что в царствах Чу и Хань[1200] военные невзгоды превзошли период Чжаньго. Ханьская династия продолжалась двести лет, потом случился мятеж Ван Мана; погибших и убитых [при нем] оказалось вдвое больше, чем во времена Цинь Ши-хуана и Сян Юя; и до сегодняшнего дня [некогда] известные города остались заброшенными, [в них] никто не живет, не счесть мест, где на сотни ли не найти ни души, а это хуже, чем во времена Ван Мана. Как это печально! За неполные пятьсот лет великие бедствия приходили трижды, если не считать более мелких смут, возникавших между этими [бедствиями]. Все меняется в худшую сторону, и чем дальше, тем страшнее становится. Если так будет продолжаться и впредь, кругом все обезлюдеет. Увы! Неизвестно, какой путь изберет совершенномудрый в будущем для исправления этого! И неизвестно еще, когда Небо даст согласие изменить эту [людскую] долю!