Фальшивомонетчики

Глава 5

Тяжелые двери Большого зала, покрытые копотью, отворились, и мы ступили на почерневший пол.

— Офигеть, — присвистнул Сохатый. — Кажется, наш ужин сгорел.

Пожалуй, сгорел не только ужин, но и эльфы, готовившие его. Сгинули в огне столы, скамьи, кубки и тарелки, остались лишь голые столбы и пыльные булыжники.

— А что, разве ужина не будет? — Лунатик потрогал ближайший столб. Столбы, связанные черными проводами, как стражники выросли тут и там, и на каждом из них красовалась деревянная табличка.

— Итак, мистер Долиш с коллегами выяснили, — громкий, низкий голос Дамблдора доносился с другого конца Большого зала, усиленный заклятием, — что трое учеников Хогвартса нарушили закон. За это, — свет, отраженный в линзах его очков, осветил усыпанную гравием дорожку, — их ждет суровое наказание.

С потолка пошел дождь, стены медленно поползли вниз, зарываясь в землю, капли попадали за воротник и впитывались в ткань.

Я не заметил, как Эванс оказалась рядом. Она подергала меня за рукав и потянула к одной из деревянных табличек.

«Сириус Блэк, изготовление фальшивых денег, лжесвидетельство, первое марта», — кривые буквы поплыли, как акварель. Дождь хлестал как из ведра, будто наверху мыли полы и сливали грязь на землю.

«Джеймс Поттер, изготовление фальшивых денег, первое марта», — значилось на следующей дощечке.

— Эванс, что это? Что это такое? — я говорил, но не слышал себя, а Эванс пожимала плечами и улыбалась бледными губами.

Имена Ремуса и Питера текли по дереву, а всклокоченный старикашка выводил все новые слова.

— Так ведь первое марта завтра, — я развернул старика лицом к себе, но тот равнодушно смотрел поверх моего плеча. — Только завтра! — тряхнул его хорошенько. — Очнись, блин.

— Ну завтра, ага, — зрачки его плавали как у младенца. — Готовимся, юноша. Вчера тоже весь день виселицы налаживали, — он кивнул в сторону источника света.

Дамблдор махал руками, как дирижер, а десятки эльфов поправляли петли и устанавливали табуретки под ними.

— Вот так хорошо, вот так ровно, — нахваливал директор. — До завтра-то успеем? — обеспокоенно спросил он у начальника аврората, и тот кивнул. — А то уже приглашения разосланы с просьбой не опаздывать. Будет нехорошо, если гости придут вовремя, а у нас ничего не готово!

— Бродяга, — рука Джеймса легла мне на плечо. — Тебе тоже прислали такую записку?

Рваный клочок бумаги, похожий на тряпку, дрожал вместе с его руками.

«…желаем хорошего дня!»

Я мелко закивал, не в силах раскрыть рот, но Сохатый приложил палец к губам и кивнул в сторону виселиц. Дементоры вели трех человек в серых мантиях, руки узников были связаны за спиной, на головах — мешки, а сами они еле ноги по земле волокли. Если какой-нибудь умник будет утверждать, что хочет умереть, не верьте. Или попробуйте отравить его, и тогда увидите, что за противоядие он душу продаст.

Ученики, которым на ужин подали смерть, лупились на приговоренных и тревожно переговаривались, опасаясь узнать в них друзей или братьев. Дамблдор неторопливо встал из кресла и кивнул главе аврората, давая знак. Тот достал свиток пергамента и прокашлялся:

— Тише, дамы и господа, у нас всего пятнадцать минут до урока, нужно уложиться в срок. Итак, совместным решением Визенгамота и администрации Хогвартса к смертной казни за изготовление и распространение фальшивых денег приговариваются…

— Это не настоящий документ, они не так пишутся, — Джеймс теребил однокурсников, стоявших рядом, и шептал каждому в лицо: — Я знаю, у меня отец чиновник! Это заговор, это Дамблдор и министр сговорились, не знаю, правда, зачем… Какого хрена?

Страх, облаченный в черный фрак, неуклюже распихал студентов и протиснулся через толпу. Он по-матерински обнял Сохатого, погладил по голове, разве что сопли не утер.

— Не верьте им! — завизжал Джеймс в отчаянии. — Это не директор, он не настоящий, и приказ тоже липовый! — он вырывался из лап страха, отпихивал мои руки, брыкался, укусил Лунатика. Голдстейн, стянув с головы мешок, с грустью подмигнул мне. — Они его сами написали! Бегите!

— Но ведь деньги тоже фальшивые, — невинно возразил Дамблдор. — Стало быть, все верно, везде поровну, а? Надевайте петли, нам некогда, — сварливо приказал он дементорам.

Ветер отогнал тучи поганой метлой, и теперь беспрепятственно завывал, как раненый великан. Ветер трепал волосы Нюниуса, когда с того стянули повязку, а Нюниус искал кого-то в толпе — то ли хотел попрощаться, то ли рассказать, что деньги ему подкинули.

Сумка Снейпа, рваная в нескольких местах, воняла зельями и пылью. Запихивая в нее галлеоны, я думал о зеленой траве и синем небе, которые раньше были чище и, наверное, лучше. Я представлял, как следующим летом опять увижу Поттеров, сяду за стол, положу в тарелку большой кусок пирога. И снова все будет хорошо, а мать пусть исходит слюной в своем дряхлом доме, пропитанном стариной и надоевшими убеждениями. А Снейпа отпустят, потому что засранцев в Азкабане и без него достаточно.

Нюниус подставлял лицо ветру, будто хотел запомнить это ощущение навсегда. Завтра он уже не сможет этого сделать, а я не смогу пнуть его и опрокинуть чернила на его пергамент. Даже немножко жалко.

— Там должны быть мы, — Лунатик коснулся своей деревянной таблички, накрепко прибитой к столбу, и неуверенно предложил: — Может, стоит сказать?..

— Как ты себе это представляешь, Рем? — даже первокурснику понятно, что наше признание, помноженное на тупоголовых авроров — равно Азкабан. — Ну подойдем мы сейчас, ну повинимся, скажем, простите, дяди чиновники, мы не нарочно. Думаешь, по головке погладят? Не погладят, Лунатик! Оторвут скорее, и будем мы болтаться на ветру. Обделаемся так, что все запомнят.

— Он же не заслужил.

Вот не люблю, когда в Лунатике просыпается глас разума. Он, конечно, ведро воды и пощечина для нас, но иногда не хочется подставлять щеку.

Я смял записку в кармане, накарябал на своей табличке: «А еще он был мудаком» и украдкой достал палочку, прицелился:

— На счет три.

Табуретки полетели на землю, три черные фигуры завертелись в петлях, как червяки, разрезанные надвое. Секунды сползали по моим вискам, обжигая кожу, одна замерла, запуталась в волосах.

— Диффиндо, — шепот услышал только Лунатик, и, я уверен, мысленно пожал мне руку.

Снейп кулем грохнулся на землю, разбрызгав грязь.

— Два раза не казнят, — огорчился Дамблдор. — Ну что ж, в следующий раз, мистер Снейп, не расстраивайтесь, — утешал он, глядя, как Нюниус отплевывается и пытается освободиться от удавки. — Мистер Голдстейн?

— Он чокнулся, — Сохатый отступал назад, будто боялся, что Дамблдор набросится на него и сожрет. Он может, он такой.

— А может, мы? Бывает массовое помешательство?

— Бинс как-то рассказывал, что в шестнадцатом веке целая деревня сошла с ума.

— И чем закончилось? — встрепенулся Джеймс. На секунду вернулся прежний Сохатый, но тут же был раздавлен угрюмым, панически беспокойным Джеймсом.

— Кажется, их всех сожгли, чтобы зараза не распространилась… не могли найти нужное заклятие.

Стены Большого зала медленно вырастали из земли заново, как грибы после дождя. Снейп отряхивал мантию и тер шею, будто зажимал рану на ней. Ебаный в рот, что же мы наделали? Ведь теперь он точно расскажет о наших похождениях.

— Нюниус!

Снейп обернулся, увидел, кто его звал, и захромал дальше, будто мы были белым пятном.

— Нюниус, да стой ты на месте! — я бежал за ним целую вечность, а может, всего секунду. Часы плюнули на свои обязанности и шли как хотели.

— Сириус! Сириус, оставь его! Парни, вы помните, что сказал Армандо Диппет? — Лунатик грыз ноготь.

— Кто такой этот Армандо?

— Портрет! В кабинете Дамблдора. Он нес ерунду, долго что-то говорил про какого-то чудака, помните?

— Ага, в жизни не слышал столь скучной и нелогичной истории. Ты думаешь, он не бредил?

— Мне кажется, все эти портреты, они не просто так там висят. Они как книги…

— По-моему, тебе уже везде книги мерещатся, — буркнул Сохатый. — Дамблдор не настолько двинутый, чтобы украшать стены учебниками.

— …как книги с моралью, знаете? В сказках Барда Биддля тоже есть приписки, которые никто не читает.

— А ты читаешь.

— А я читаю, — упрямо продолжил Ремус. — Портрет хотел о чем-то нам сказать, но, как любая книга, не пожелал ничего говорить напрямик. Я собираюсь подумать об этом в спальне, — он решительно развернулся и подошел к гобелену, скрывающему потайную дверь. Может, не пойдем на Уход за магическими существами?

Если Рем говорит не ходить, значит, в мире что-то не так. Значит, мир трещит по швам. Крохотные трещинки ползли по стеклянной витрине мира, они сливались, образуя трещины побольше, кусочки мира дрожали, цепляясь друг за друга, но неизбежно падали вниз. Будто огромный булыжник прилетел в окно, а Репаро сработало неверно, и теперь окно рассыпалось неторопливо. В самом деле, куда ему торопиться, оно же окно, ему торопиться некуда.

В спальне храпел Питер. То есть он как раз не храпел, и это было странно, потому что Хвост любил спать громко.

Из окна сразу вывалился целый кусок и неподвижно остался лежать под ногами.

Хвост не дышал, руки, сложенные на груди, не двигались. То есть совсем не двигались, замерев навсегда. Джеймс рухнул на кровать рядом с ним и схватился за запястье, застыл, взял другую руку, машинально провел ладонью по волосам. Молча. Молча сморщился, сдерживая слезы, и пихнул меня вперед, призывая проверить абсурдную догадку.

Я коснулся холодной кожи и взглянул в открытые, почти прозрачные глаза Пита. Казалось, что в глазах можно было увидеть обратную сторону его затылка.

В разбитую витрину полетел град камней, но она все равно крошилась медленно. Ничего не видно вокруг, только сетка из стеклянной пыли.

— Да вы все ебанулись, — Лунатик сел прямо на пол и схватился за голову. Раньше он редко выражался.

— Пит, хватит прикалываться, — Сохатый подергал его за штанину. — Пит, пошутили и хватит! Да я убью тебя, придурок, когда ты оживешь! — он колошматил по постели кулаками, а устав, отвернулся и спрятал лицо в ладонях.

— Что с ним случилось? Авада? — голос Лунатика, многократно усиленный, всколыхнул пологи на кроватях.

— Похоже на то, — приглушенно и слишком спокойно ответил Джеймс. — Но кому понадобилось его убивать? Он же… безобидный, палочкой толком пользоваться не умеет…

— Зато языком умеет, — резко выдал Лунатик и, отбросив в сторону книгу, вцепился в свои волосы.

— Ты хочешь сказать, что он слишком много знал? Но тогда получается…

Мы как по команде уставились друг на друга и хором произнесли:

— Что вы так на меня смотрите? — а потом дружно продолжили: — Зачем мне это делать? Он же наш друг!

Правила, вырезанные внутри черепной коробки, мало-помалу стирались.

— Нет, нет, — как в бреду прошептал Сохатый. — Конечно, нет, мы просто ебанулись, Лунатик правильно сказал.

Мы думали об одном и том же: Питер никому не мешал, он бледной тенью ползал за нами, незаметный и ненужный. Сейчас, вспоминая о годах, проведенных в Хогвартсе, я мог бы по пальцам пересчитать моменты, когда мы принимали его всерьез.