Дело вкуса

Дело вкуса | A Matter of Taste

— По-моему, ты слишком усердствуешь.

— Усердствую в чём? — спросила Гермиона, яростно втыкая вилку в салат. Будь её воля, он бы вообще не появлялся на свет. Не существовал. Да что угодно! До чего же глаголы бесполезные.

— Усердствуешь, пытаясь доказать, что тебя не волнует ваш разрыв, Гермиона, — со вздохом сказал Гарри, откидываясь на спинку стула в «Дырявом котле».

С точностью (и триумфальным выражением лица), достойной настоящего военачальника, Гермиона наколола завиток рукколы, и тот мгновенно исчез во рту. Она тщательно прожевала его, прежде чем ответить, — чего Рон никогда не делал.

— Салат безвкусный, — заключила Гермиона, не обращая внимания слова друга. — Передай, пожалуйста, соль.

— Долго ты планируешь игнорировать меня? — спросил Гарри.

— Долго ты планируешь прятать соль, — пресекла его Гермиона, вставая и хватая солонку. — Серьёзно, кто так поступает? Это признак дурного тона.

— Покорнейше прошу прощения, что поскупился на драгоценную соль. — Гарри закатил глаза. — А теперь ты наконец поговоришь со мной?

— Здесь не о чем говорить, Гарри, — уточнила Гермиона, агрессивно посыпая солью увядшую зелень. — Мы отдалились друг от друга. Так бывает, всё хорошо.

— Вы были вместе шесть лет, Гермиона. Мерлин, да вы же были помолвлены! Как всё может быть хорошо? Вы даже не поговорили нормально, прошло уже две недели…

— Я в порядке! — настаивала Гермиона с некоторым отчаянием, посыпая солью тарелку, а заодно и большую часть стола. — Я уже нашла новую квартиру. Переезжаю через неделю, так что получишь ты свой диван обратно. Мы разделили имущество. Само собой, придётся какое-то время привыкать, но всё рано или поздно уладится. Всё будет хорошо. Я в порядке.

Гермиона прикусила язык, сопротивляясь желанию продолжать повторять «я в порядке», пока сама не начнёт в это верить. Иначе бы никогда не заткнулась. Отношения же не должны разваливаться через шесть лет? А люди со временем разве не должны ещё сильнее влюбляться? Когда-то Гермиона верила в это. Но нет, очевидно, чем дольше вы остаётесь вместе, тем больше начинаете друг от друга зависеть и внезапно обнаруживаете, что участвуете в каком-то кровосмесительном, симбиотическом злодеянии. После шести лет, проведённых с Роном, Гермиона чувствовала, что встречается сама с собой. И он, казалось, испытывал то же самое. По какой-то причине тот факт, что их никогда не ждало «долго и счастливо», ни на йоту не притуплял боль. Лишь чертовски задевал.

Да, Гермиона потеряла жениха, дом и шесть лет жизни, но у неё хотя бы остался салат. Жаль, что на вкус он отвратительный. Ничего такого, чего не способна исправить щепотка соли! Ещё, ещё, ещё…

Рука Гарри метнулась вперёд и схватила Гермиону за запястье.

— Остановись, Миона. Просто прекрати, — сказал он, с тревогой глядя на тарелку. Салат был покрыт толстым слоем соли и выглядел так, будто над столом прошёл лёгкий град. — Ты испортила весь обед.

— Я этого и добивалась. — Вскипела она, вырывая запястье из его хватки. Никто не будет указывать ей, как солить еду. Чтобы доказать свою точку зрения, Гермиона схватила вилку и с энтузиазмом попробовала получившееся.

И стремительно подавила рвотный позыв.

— Ну как? — сухо поинтересовался Гарри.

— Хрустяще, — сумела выговорить Гермиона. — Но вкусно.

Она понадеялась, что ответ кристально ясен — язык онемел. Аккуратно отложив вилку, она выпила сначала свой стакан воды, а затем и стакан Гарри.

— Вода полезна для здоровья, — добавила она, пытаясь игнорировать удивлённый взгляд Гарри.

— Как и разбираться со своими чувствами, — сказал он, вскинув бровь.

— Я с ними уже разобралась, Гарри. Мне не обязательно впадать в депрессию, чтобы доказать тебе это.

— Гермиона, ты как одержимая солишь еду. Может, впасть в депрессию было бы полезно. Ты ещё даже не плакала.

Она бросила на него убийственный взгляд.

— И не планирую. Просто еда пресная. А я в порядке.

Гарри разочарованно вздохнул и поправил очки.

— Хватит повторять как заведённая. Отрицание — вот чем ты занимаешься. Послушай, Миона, мне нужно бежать. Обеденный перерыв давно закончился. Прости. Увидимся у меня дома за ужином?

— Тебе не обязательно кормить меня, Гарри.— Гермиона старалась не показать, что чувствует себя обиженной его скорым уходом. — Я вполне способна сама найти, где поесть.

Гарри метнул взгляд на её тарелку и фыркнул:

— Точно, — сказал он. — Само собой. Что ж, увидимся позже, как бы то ни было.

Гермиона дождалась, пока он покинет паб и исчезнет из Косого переулка, и тяжело вздохнула. Почему его обеденный перерыв не мог быть длиннее? Ей казалось невыносимым оставаться теперь одной, а поскольку Рона больше не было рядом, единственной поддержкой остался Гарри.

Ну а сейчас компанию ей составляли увядший салат и пустой стакан. И чёртово разбитое сердце. Куда ни глянь, сплошная безнадёга.

— Знаешь, он прав. — Раздался голос из-за спины. — Хоть мне и нелегко это признавать.

Гермиона резко развернулась, поражённая, что кто-то подслушивал. Перед глазами возникла светлая шевелюра, примостившаяся на бледной шее поверх широких скульптурных плеч.

— Для справки: это вообще-то был конфиденциальный разговор, — прошипела она незнакомцу.

Незнакомец обернулся и встретился с ней взглядом. Знакомые серые глаза пересеклись с её карими. Гермиона застонала.

— Прелестно. — Она ущипнула себя за переносицу. — Только этого мне не хватало.

— Для справки, Грейнджер: я старался изо всех сил, но даже так оказалось невозможно заглушить твой пронзительный голос, особенно когда он прямо за спиной. Поверь, правда старался.

— Драко Малфой, — устало протянула Гермиона. — Чему я обязана таким проклятьем?

— Ты, наверное, имеешь в виду невероятную удачу, — ответил он, вставая и одним плавным движением занимая место Гарри. — Но довольно об этом. Давай поговорим о тебе. — Он безапелляционно опустил чашку на стол и принялся помешивать напиток с раздражающей медлительностью.

— Поговорим обо мне? С каких это пор ты хочешь говорить обо мне? Почему вообще сел сюда? И в каком смысле Гарри был прав? — взволнованно протараторила Гермиона. Последнее, что было ей нужно прямо сейчас, — это Драко Малфой, сидящий напротив и притворяющийся закадычным другом. Что ей было нужно на самом деле — так это полноценный обед.

— В самом что ни на есть прямом: он прав, говоря, что ты слишком усердствуешь. Даже я это замечаю, а я на тебя почти не смотрю. — Он облизнул чайную ложку и опустил её обратно в чашку.

— Я не усердствую! Я в порядке! — залепетала Гермиона, чувствуя, что начинает краснеть. — У меня даже повода нет. Случаются вещи и похуже. Я в порядке, честно, в полном порядке…

Она снова рассеянно взяла солонку и продолжила посыпать салат, бормоча и надеясь, что слова удержат поток слёз, стервятниками копившихся в уголках глаз. Чёртовы стервятники. Дурацкие птицы.

— … Гарри думает, что я просто подавляю чувства, но это не так, понимаешь, совсем не так, потому что я знаю, что не все отношения складываются хорошо, и люди двигаются дальше, и иногда просто приходится как-то справляться…

Она принялась перемешивать зелень вилкой, другой рукой стряхивая белые хлопья с оставшихся кусочков цветной капусты. Малфой наблюдал за девушкой широко раскрытыми глазами.

— … К тому же, я способна с этим справиться, понимаешь? Я взрослый человек. Я сражалась на войне. Ну и что с того, что у меня не получится с Роном? Я сталкивалась с вещами и похуже, и я сильная, и…

Гермиона поперхнулась и закашлялась, решив продолжать говорить, даже если это убьет её. Что угодно, лишь бы не разреветься прямо тут. Не перед ним.

Малфой схватил руку, сжимавшую солонку. Та уже опустела: всё содержимое покоилось в тарелке, отчего руккола превратилась в диско-шар, готовый хоть сейчас отправляться на дискотеку.

— Гермиона, успокойся, — прервал её Малфой.

Потрясённая установившейся при звуке её имени тишиной, Гермиона подняла глаза, чувствуя, как слёзы текут по щекам. Малфой осторожно забрал солонку из её рук и поставил обратно на стол. От его прикосновения пальцы покалывало. Гермиона держала руку неподвижно, пытаясь осмыслить странное поведение мужчины напротив. Он вёл себя неправильно. Он же грубиян. Всегда был грубияном.

Возможно, если бы дальше он начал глумиться или бросил какую-нибудь колкость о её волосах, Гермиона с лёгкостью простила бы эту мимолётную человечность. Она приготовилась к оскорблению всех оскорблений.

— Знаешь, никто не ждёт от тебя непоколебимости, — сказал он.

Её защита лопнула.

— Я испортила салат, — прошептала она, поддавшись пустоте, с которой боролась годами. Она испортила не только салат… Она всё испортила. Понимала, что отношения с Роном зашли в тупик. Чёрт возьми, спустя три года совместной жизнь уже начался застой, а она продолжала держаться. Они ведь должны были быть вместе. Все вокруг только этого и ждали. Поэтому они просто… Остались. Не более чем соседями по квартире. Пройдя точку потери притяжения, обнаружив, что каждый разговор превращается в жаркий, отчаянный спор, предвкушающий взрыв. Рано или поздно это нашло бы свой конец, но знание не уменьшало потери. Как будто Гермиона потерпела неудачу там, где должна была блистать. Она могла бы выйти замуж за лучшего друга, героя войны и хорошего человека. Кого-то, кого любила.

Но она не смогла и теперь, освобождённая от бремени, бесконтрольно падала с грацией бульдога на батуте.

— Зачем ты это делаешь, Гермиона? — мягко сказал Малфой, кивнув на тарелку. Гермиона непонимающе уставилась на него. Он снова назвал её по имени. Надо бы запретить: так он кажется сочувствующим и благожелательным. А это сильно путает мысли и чувства.

— Больше ничего вкусного нет, — пояснила Гермиона, звуча надрывно и хрипло. Слёзы продолжали стекать по лицу и капали с подбородка, будто внутри повернулся вентиль. — На вкус как… На вкус слишком грустно. — И бессмысленность собственного заявления только усилила плач. — Слишком грустно. — Всхлипнула Гермиона, закрывая лицо руками.

— Грустить — это нормально, — произнёс Малфой, осторожно отнимая её руки от щёк и не отпуская их. Теперь он был серьезён, оставив дразнящие взгляды и высокомерную ухмылку. Он провел большими пальцами по костяшкам пальцев Гермионы. — Иногда грустить нужно — чтобы снова почувствовать себя счастливее.

Гермиона шмыгнула носом и уставилась на их переплетенные ладони.

— У меня мокрые руки. Из-за них у тебя мокрые руки, — сказала она. Возможно, это заставило бы его осознать, что он, понимаете ли, держит Гермиону за руки.

— Всё в порядке, — ответил Малфой, продолжая пристально разглядывать её. — Я не возражаю.

— Мои руки касаются твоих рук, — тупо повторила Гермиона. Скоро до него дойдёт, что происходит, и он с криками убежит. В конце концов, Малфой есть Малфой. Да ведь?

— Всё в порядке, — повторил он.

— Ты ненавидишь мои руки, — напомнила Гермиона, решив, что терять особо и нечего. Очевидно, ей нужно было напомнить ему, как сильна его ненависть к ей подобным. Бедный мальчик совсем запутался.