Гладиус правды

«А каков Он будет? Правда ли так храбр и умен, как о нем толкуют?.. Нет, я не верю, что мы встретимся. И все же…» – воображение его вмиг нарисовало проконсула на коне, шествовавшего вдоль их центурии. Здороваясь со знакомыми солдатами, вдруг – ну а вдруг ?? – Цезарь приметит и его, Марка.

Образ знакомства был таким ярким, таким пленительным, что легионер не мог отказаться от соблазна предаться мечтаниям. Вот они уже сражаются плечом к плечу на поле боя, он доказывает свое бесстрашие в бою. Затем Цезарь, награждая особенно отличившихся, вспоминает о нем и дарует должность личного охранника в знак признания…

…– Подъем! Стройся! – сквозь сладостную зарю предутреннего сна прорывался голос центуриона.

– Какой кошмар, – пробормотал Гай, потирая глаза. Лицо его, Марк видел это даже в лунных предрассветных лучах, совсем осунулось. Рыжие веснушки превратились в коричневые крапинки, покрывавшие всю его мертвенно-бледную кожу.

– Не то слово, – отозвался Марк. Голова гудела так, будто ее кто огрел походным котелком. Но делать им было нечего, лишь собрать силу воли в кулак и выполнять свой воинский долг.

– Слушай, пообещай мне одну вещь, – попросил его Гай перед тем, как отодвинуть штору на выходе. Взгляд его был донельзя серьезен. – Когда я умру, найди после битвы мое тело и забери кинжал. Продай драгоценные камни из него5 и отдай деньги моей матушке. Ты знаешь, где ее найти в Риме.

– Да-да, на рынке… – пробормотал Марк в ответ. – Только этого не случится, ты сам с ней встретишься по возвращении.

– Обещай, – сурово потребовал во второй раз друг.

– Обещаю.

Тут он на секунду положил руку на плечо Марка:

– Спасибо. И знай, что ты, пожалуй, мой лучший друг за последние годы.

Затем Гай убрал ее, и, не дождавшись ответа ошарашенного таким признанием друга, вышел из палатки.

Стылое небо за ночь словно налилось кровью. Багряный рассвет, несомненно, возвещал о пришествии Марса на поле боя. Дух римлян, что днем ранее восстал из пепла безнадёги, теперь расцвел, наполнился верой. Любимый бог был с ними в сражении, любимый полководец стоял во главе войска.

Цезарь, появившийся словно из-под земли перед их шеренгой, поразил всех своей особенной резкостью движений. Когда Марк смотрел на него, ему хотелось не торопиться, но решительно действовать. Что-то в фигуре поджарого мужчины обладало силой, отличавшей его от других людей. Он приковывал взгляды и внушал трепет каждым словом своей напутственной речи. Та была краткой, но емкой и побуждающей ни на секунду не сомневаться в победе Рима над варварами. Закончив с нею, Цезарь вдруг… Слез с коня и отправил его прочь с поля боя.

– Не может быть!.. – стали перешептываться солдаты пехоты между собой. – Значит, он пойдет в атаку вместе с нами наравне?

– Назад пути нет, – продолжил Цезарь, улыбаясь всем одновременно и как будто лично каждому солдату. – Если победы Рима не случится, мне суждено сгинуть с вами, мои друзья! И тогда мы встретимся в Элизиуме, братья.

Улыбка его стала еще шире. Марк не смог удержаться от ответной и почувствовал, как тело покрывается мурашками. Сонливость как рукой сняло. Он был готов кинуться на врага. И после громкого возгласа почувствовал, как и в прежних сражениях, что его существом будто бы управляли ноги и руки, а не некая самость, что главенствовала обычно.

Даже зрение Марка стало другим. Теперь он не видел ничего и никого, кроме того, что было прямо перед ним. Будь то неприятельский меч или щит, разъяренное варварское лицо или кровяной сгусток на потрескавшихся бледных губах противника; он видел ее, словно та была частью мозаики.

Однако на какой-то миг все замедлилось. Нечто приостановило восприятие битвы Марком. Какая-то яркая деталь, блеск и цвет которой показались ему до боли знакомой… Он посмотрел вниз, увидел в руке побежденного им противника предмет, и понял, в чем дело. Сердце пронзили сотни ледяных игл: то был кинжал Гая, украшенный драгоценными камнями. Они переливались, обагренные кровью, в ручьях солнечного света, что лились беспощадным потоком уже пробудившегося солнца.

– Не может быть, – пробормотал Марк, склонившись над полуобнаженным телом гельвета. Собственное оружие он убрал в ножны, и, прикрываясь щитом, выхватил кинжал из безвольной руки мертвеца. Марк сжимал оружие до тех пор, пока костяшки не побелели.

– Не может быть, – эхом отозвался голос приятеля в голове.

Марк не видел изуродованного тела Гая, но чувствовал, что оно было совсем близко. Он не хотел искать его, во всяком случае, пока. А потому продолжил путь, сражаясь теперь кинжалом друга вместо своего. Пелена ярости теперь пуще прежнего сузила Марку обзор.

Легионер обезумел. Убивая врага, он словно мстил каждому варвару за смерть друга.

Однако Гая, увы, было уже не вернуть.

Он так и остался лежать погребенный под грудой других мертвых воинов. Несчастный подле несчастных, чья жизнь оборвалась, так и не разгоревшись ярким пламенем.

***

Сражение подходило к концу. Победа была за римлянами. Численный перевес противника был умело побежден стратегией Цезаря, который так и не покинул поле боя за все эти часы. Казалось, они превратились и в годы, и в краткие мгновения для обоих сторон. Жизнь и смерть слились в жестоком танце, опасном и кровавом.

Марк приблизился к границе собственных сил. Он никогда – ни до, ни после в своей жизни – не чувствовал себя столь неуязвимым. Кинжал Гая словно горел в его руке. Им он прорубал дорогу неизвестно куда… Вперед?

Через какое-то время легионер понял, что сражаться было уже не с кем. Добравшись до повозок с припасами и оружием, пожитками варваров, Марк начал ходить вокруг них кругами и искать хоть одно живое существо. Он чувствовал в себе силу убить еще двоих, пятерых, десятерых. Из ненависти он был готов придушить их детей и изнасиловать жен, забрать все самое дорогое – семейные реликвии и амулеты. Разрушить храмы их богов, сжечь что-нибудь маленькое, но священное… Главное, чтобы это было священным, думалось Марку.

Справа от него раздался едва уловимый, мягкий свист. Если бы не обострившийся за последние часы слух, Марк бы наверняка не обратил на подобный звук внимания. Однако, на его счастье, он вовремя обернулся: с одного из деревьев спрыгнул мальчишка-гельвет, держа в руках небольшое копье. По виду это был еще совсем подросток, не старше двенадцати лет, но его взгляд был не менее свиреп, чем у взрослых воинов-варваров.

Опрометью он бросился в атаку. Марк легко отбил ее, прикрывшись своим щитом. Хлипкое копье вонзилось в него, и легионеру не составило труда затем разломать оружие пополам одним резким движением правой руки.

– Зря, – прошипел Марк с долей досады, отбрасывая копье на поляну, поросшую бирюзовой травой. Победа далась ему слишком легко, он был даже немного обескуражен.

Гельвет бросился врукопашную, но Марк скрутил паренька в два счета. Силы были слишком неравны. Приставив кинжал к его горлу, он уже был готов нанести последний, лишающий жизни, удар, однако остановился на мгновение. Запястье его ощутило бешеное биение сердца мальчика.

Марк опешил. Вдруг испугавшись, он, взяв противника за слабое плечико, бросил того прямо в обоз с провизией. Раздался глухой удар – тело гельвета врезалось в деревянный бортик. Он взвыл от боли и сполз вниз, прислонившись к большому колесу.

«Может, отпустить его?» – внезапно пронзила мысль разум Марка.

– Не медли. Пусть лучше его мучения закончатся как можно скорее, – неожиданно раздался голос позади легионера.

Марк Вений обернулся и увидел Самого Цезаря.

«Уж не чудится ли мне?» – подумалось солдату. Он потер глаза, но ничего не изменилось: к нему и впрямь приближался своей энергичной походкой проконсул Гай Юлий Цезарь.

Марк оторопел. Он вглядывался в лицо своего командира, будто пытался разгадать какую-то загадку, что была спрятана в глубоких морщинах, покрывавших все его лицо. Когда Цезарь приблизился к Марку, то оказалось, что проконсул был на голову ниже легионера и как будто раза в два тоньше.

– Чего же ты стоишь и поддаешься своим сомнениям? – сухо спросил его Цезарь.

– Но ведь это детоубийство… – пробормотал Марк.

А про себя добавил: «Теперь назад пути точно нет. Гельвета придется лишить жизни». Однако тело противилось словам внутреннего голоса и приказу своего командира: рука с кинжалом ни с того ни с сего задрожала. Чтобы не показывать сей слабости, он прикрыл ее щитом.

– Это – наш враг, – бесстрастно парировал Цезарь, из-под нахмуренных белесых бровей наблюдая за легионером. – На поле боя нет места жалости. Каждый здесь – победитель или побежденный, будь то мужчина, женщина, старик или ребенок. Даже животное – и то будет на чьей-то да стороне.

– А-а-в! – раздался в подтверждение его словам громкий лай из-за кустов.

Надежда вспыхнула в Марке, осветив на мгновение весь его мир, что уже поглотили черные тени. И она оправдалась: то был Поллукс, энергично бежавший к своим покровителям. Его морда вся была окровавлена, а глаза горели устрашающим огнем ярости. На краткий миг Марк даже улыбнулся и хотел было окликнуть пса, как вдруг раздался слабый вскрик: то был предсмертный возглас мальчишки.

Цезарь, что нанес ему удар своим гладиусом6 прямо под кадык, с безразличием наблюдал за угасающей жизнью. Действо сопровождали жуткие булькающие звуки, которые доносились из горла несчастного, всего залитого собственной багряной кровью.

– Так хрупко человеческое тело, – вздохнув, возвестил Цезарь. – И столь коротка нить жизни некоторых....

– Но мы же могли его пощадить! – набравшись смелости, воскликнул Марк. – Ведь сражение было уже выиграно. Что с того, что он на вражеской стороне? Продали бы его в рабство, он стал бы гладиатором или еще кем…

– Думаешь, его осчастливила бы такая жизнь? Бросаясь на тебя, он знал, на что идет. Но его не остановил страх гибели.

– Он напал, потому что ему так велели взрослые. Это лишь внушение… – тут Марк затих. Его осенило, что истина эта относилась не только к гельвету.

Поллукс, подбежав к легионеру, сначала как бы прося ласки, уткнулся лохматой головой в его правую ногу, а затем стал лизать колено. Переведя взгляд вниз, Марк обнаружил, что был ранен. Кровь сочилась из-под коленной чашечки, но легионер совсем не чувствовал боли. Он потрепал пса за ухо, что-то с благодарностью пробормотал и неожиданно поймал на себе мягкий, понимающий взгляд собачьих глаз.

Серые же очи Цезаря, напротив, смотрели на Марка бездушно. В них не было жалости, не было доброты и чести, что он ожидал встретить в своих мечтаниях. Черствость превратила все его лицо в камень, превратив глаза в два безжизненных куска мрамора.

– Пойдем же дальше, солдат?

Марк лишь кивнул в ответ. Непрошенную слезу можно было сдержать или спрятать в пылу будущих схваток, коих Марку Вению предстояли еще сотни, если не тысячи. Он знал и чувствовал, что у него не было другого пути, кроме как пути воина, а потому на нем ему придется следовать за такими, как Цезарь, в которых уже не осталось ни капли жалости. Ни капли того, что сделало бы его простым смертным.