Отпрыски Императора

Дэвид Гаймер. ПСАЛОМ

У мальчика не было имени.

Капсула, изначально доставившая его в этот мир, обозначалась цифрой X, но со дня своего пробуждения здесь он удостоился великого множества иных прозвищ. Грозовые великаны с пика Карааши — мудрецы-ремесленники и воины-мистики в минеральной броне, ожившие воплощения земной стихии, скопления мыслящего темного камня — окрестили его Катаклизмом. Их горный монастырь рухнул из-за его падения на планету, а во время последующих странствий он нечаянно выпустил на волю великого змия, плененного под скалами. Тогда мальчик не сумел остановить тварь — ему не хватило сил. С тех пор он стал называть себя Охотником.

Следуя по пути разрушений, он выбрался на поверхность мира, покрытую черным льдом. Неумирающие фантазмы, которые рыскали на нижних склонах Карааши, — духи закодированных личностей, выпавшие из синхронности со временем, пространством и даже здравым смыслом, прозвали его Завершением. Дальше на юг, где корка ледника сменялась песчаной тундрой, из слоев пыли выступали комплексы пирамид, созданные цивилизациями, исчезнувшими эпохи назад. Воющие шквалы не повредили их геометрически безупречных граней, и никто не мог взломать их замки… до прихода мальчика. Мехарахниды и фазовые призраки, охранявшие лабиринты тех склепов, не пытались дать ему имя — только убить. Эйдолические же алгоритмы, которые в качестве последнего средства пробовали договориться с ним, обращались к нему Рехев-Нетжер. Это означало «Сын человеческий».

Фрагментарные воеводы Сублимината называли его Плотью.

Сначала в импровизированном прозвище выражалось их стремление завладеть этим ресурсом, настолько ценным, что они не могли оставить его безымянным. Когда все попытки ассимилировать мальчика в их рабочие коллективы оказались бесплодными, желание сменилось презрением. После того как он демонтировал одну за другой все когорты сборщиков, посланные за ним, к слову добавился шифр страха.

Из всех прозваний, которые носил или получал мальчик, именно это сочеталось с ним лучше всего.

Ведь он состоял из плоти.

Но прозвище не прижилось. Зачем бы ему понадобилось имя?

Мальчик шел от развалин Черной Вершины и руин когда-то могучей цивилизации на протяжении времени, которое не умел отсчитывать, и преодолел расстояние, которое не мог измерить. Он направлялся строго на юг, по следу выпущенного им биомеханического чудовища.

Вероятно, эта черная планета обращалась вокруг какого-нибудь солнца, но путник не знал о нем. Если тут и были времена года, то одна лишь зима. Неизменность мира темным плащом накрывала ландшафт, где любой порыв ветра напоминал апокалипсис. Здесь не было ни дней, ни ночей. Свет появлялся внезапно. Из-за неистовости воздушных потоков и обилия проводящих частиц в атмосфере часто, пусть и нерегулярно, происходили электромагнитные выбросы. Мальчика ничему не учили, но он интуитивно понимал все это и стремился осмыслять подобное с той же ненасытной жадностью, которую проявлял, подвергая свой меняющийся организм все новым проверкам в поисках пределов собственных возможностей.

Если таковые и существовали, ему пока не удавалось найти их.

Шагая дальше, он начал определять течение времени по выпадавшим ему испытаниям, по тому, как равномерно удлинялись его конечности и укреплялись мышцы. По тому, как неторопливо менялось тело, преображая мальчика в нечто иное, чему он еще не отыскал определения.

И ему до сих пор не встретилось ни одно создание, хотя бы отдаленно похожее на него.

Мальчик протянул руку к мертвому существу.

Оно немного уступало ему в размере и скрывалось под керамитовой оболочкой бронзового цвета. На изогнутых пластинах панциря виднелись строчки каких-то пиктограмм, но пыль, песок и воздействие времени стерли осмысленный текст.

Создание имело две руки, две ноги и одну голову. Хотя оно напоминало многих механических, полумеханических и инфернальных тварей, с которыми раньше сталкивался путник, объекты с вертикальной симметрией попадались ему редко. Однако в строении этого тела он увидел что-то безотчетно знакомое — нечто, показавшееся ему приятно логичным.

Он провел рукой по шлему трупа, стирая пыль. На тыльную сторону его ладони давил ветер, но вдоль полоски, оставленной средним пальцем, быстро возник бугорок черного песка, ненадолго прикрывший смотровое забрало. По закаленному стеклу расходились паутинки трещин — мутные окружности с центром в точках, где гонимые бурей частицы врезались в щиток, но недостаточно мощно, чтобы полностью расколоть материал. Некоторые повреждения выглядели значительно более давними, судя по широким кольцам деформаций. Мальчик счел, что вмятины появились еще до того, как тело упало здесь. Как правило, сырье, будь то плоть или что-либо иное, недолго лежало бесхозным. К тому, что не разрушали и не погребали ветра, быстро стекались все находившиеся поблизости технопадальщики, у которых хотя бы частично работали ауспики.

Мальчик заглянул в потрескавшийся лицевой щиток.

Внутри он увидел лицо.

Бледное, с грубыми чертами, словно бы нарисованное на черепе, обрамленное нечесаной гривой цвета золы, оно обладало собственной симметрией. Лоб прижимался к подкладке шлема так, как если бы мертвец косился вбок. Пряди волос ниспадали на кровоподтеки, расплывшиеся по коже. На лице выделялись широко раскрытые темные глаза и посиневшие губы.

Путник смотрел на труп как зачарованный. Он всегда понимал, что не принадлежит к здешнему миру, и твердо осознавал: у него есть более великая цель, чем преодоление вызовов, которые бросали ему окружающая среда и ее обитатели. Он не представлял, в чем состоит задача, — знал только, что она ждет где-то здесь, и ему нужно стать сильным, чтобы справиться с ней. Хотя цель заключалась не в этом хрупком теле: находка ощущалась как очередной шаг на пути к предназначению.

Он поднял взгляд.

Позади него раскинулись горы северного края, впереди тянулась низменность свирепых ветров и колючих, почти хищных шквалов пыли. Ее пересекала широкая полоса металлического мусора, будто оживавшего на ветру. Искореженные обломки переваливались по пустыне, словно бесформенные легионеры из темного железа, которые, несмотря на кажущуюся бодрость, не уходили далеко. Буря толкала их то туда, то обратно, постепенно погружая в черный песок.

Скоро все они исчезнут.

Тоже станут песком.

За боевым строем металлических фрагментов лежал, завалившись на борт, огромный стальной вездеход трапециевидной формы, побитый непогодой. Конструкции его шасси обнажились, как мягкое брюхо панцирного зверя, перевернутого на бок. Ветер трепал сплошные шины, превосходившие высотой рост мальчика, с протекторами толщиной в длину его руки. Куски гусеничной ленты валялись среди мусора, разбросанного бурей, рядом с более крупными обломками спонсонов, броневой обшивки и катушек модулей восприятия.

Мальчик мысленно представил сверхтяжелую машину целой. У него получился длинный транспорт, низко сидящий на громадных колесах и траках, утыканных гвоздями. Центр тяжести вездехода был близко к грунту, поэтому его опрокинул бы только ураган, какой случается раз в тысячелетие.

Но интуиция мгновенно подсказала мальчику, что на исполина напали. Повреждения его искореженной брони соответствовали попаданию сгустка плазмы. Обнаруженный в песке труп, вероятно, принадлежал члену экипажа, которого выбросило ударной волной из какого-нибудь «гнезда» с сенсорами. Погиб он либо в ту же секунду, либо вскоре после этого, так как разорвались шланги-кабели, связывавшие его экзоброню с искусственной средой внутри машины.

Как только путник убрал руку, лицо скрылось под слоем пыли.

Он снова окинул взглядом обломки.

Желудок недовольно заурчал, и мальчик почти заставил себя проигнорировать эти жалобы. Обычно он питался песком, дополняя диету любыми минералами и металлами, которые удавалось добыть, — его организм умел переваривать какие угодно неорганические вещества. Но боли от недоедания не ослабевали даже после того, как он сдирал биологические ткани с загнанных и убитых им киборгов-вурдалаков и налетчиков-полумашин. Последний раз мальчик насытился по-настоящему, когда прикончил последнего из фрагментарных воевод Сублимината. Тогда он взломал амниоэнезные резервуары врага и глотал аминокислотную жижу вперемешку с липидной кашицей, пока не набил живот так туго, что не мог пошевелить даже веком. Впрочем, и это пиршество ненадолго утихомирило требования его метаболизма.

Мальчику в какой-то мере даже нравилось чувство голода: оно, как дух-фамильяр, помогало ему сохранять бдительность и сосредоточенность.

Возможно, если бы он не проголодался, то оставил бы разбитый транспорт в покое и двинулся бы дальше на юг.

Поразмыслив над тем, чтобы вскрыть экзоброню мертвеца и съесть его мясо, путник отказался от такой идеи. Он не совсем понимал, в чем причина, — разве что в тревожащей узнаваемости черт лица и формы тела, — и надеялся, что не пожалеет о своем выборе. Гарантий, что труп останется здесь до его возвращения, не было, и мальчик знал это.

Он выпрямился под скрежет металла.

Даже по меркам более поздних времен его доспех сочли бы истинным шедевром. Путника ограничивала только необходимость полагаться на доступные материалы и инструменты для их обработки, но воображение мальчика не ведало преград, и гений его проявлялся во всем. Он скрепил адамантиевые пластины бронзовыми кольцами и при помощи химической сварки соединил полосы кинето-миметических кристаллов с листами сверхпрочной стеклостали. Конечно, из-за разномастности деталей кое-какие части тела остались неприкрытыми. Левое предплечье, обе ноги, кисти рук, голова…

Глаза путника блестели, как серебряные монеты. Жесткие волосы отливали чернью.

Налетел шквалистый ветер, и мальчик сжал челюсти, наслаждаясь ощущением того, как буря толкает и когтит его, а мышцы тела напрягаются, сопротивляются ей…

Побеждают.

Он воткнул в песок древко своего оружия.

Лучше всего тому подходило определение «бердыш». Длинную рукоять путник сделал из спинных кабелей царя-провидца грозовых великанов, изогнутый клинок — из когтя фазового призрака. Похоже, тот отчасти сохранил способность переходить между измерениями даже после того, как мальчик оторвал его от фантомной машины. Затем клинок сросся с древком, подчиняясь замыслу нового хозяина. Прежде путник находил в пустыне всевозможное огнестрельное оружие дальнего боя — мощные устройства для метания твердотельных пуль и снаряжение, в котором применялись редкие формы материи и все типы энергии, какие только мог представить его врожденный гений. Он сам изобрел и смастерил несколько приспособлений из подобранных частей. У него получались конверсионные бластеры, работающие на электромагнетизме, и автопушки, выпускающие снаряды из спрессованного песка. Но, с каким бы великим мастерством ни трудился мальчик, ему так и не удалось создать оружие, которое убивало бы столь же надежно и верно, сколь клинок в его руках.